И теперь они вышли снова. Он – за еще одной дозой. Она – в поисках Дэвида. У них за спиной раздался гудок, она повернулась и увидела проститутку, которая держала за руку человека, чуть не попавшего под машину. Она несколько секунд смотрела на мужчину, который, судя по всему, расплачивался с проституткой за услугу. Есть вещи, которые не меняются. Амелия пошла дальше по рю Сент-Катрин. Она наклонила голову от ветра, прищурилась и стала повторять, как и предыдущим вечером, знакомые стихи и любимые фразы, впечатавшиеся в ее память. Она повторяла их, словно молитвы по четкам. Снова и снова. С начала до конца. Пока морозный день не подошел к концу. Пока шлюхи, трансгендеры и наркоманы не пропали с улиц, а Амелия осталась с теплом слов из книг, которые теперь превратились в пепел. Гамаш вернулся в кафе. Он знал, что с его стороны, возможно, было неразумно приходить сюда, но хотел убедиться, что Амелия и в самом деле на улице и занимается тем, чего он от нее и ждал. Ищет карфентанил. Он не заблуждался относительно того, что произойдет, если она не добьется своего. Если он не добьется своего. Арман знал, что фентанил в сто раз сильнее героина. А карфентанил в сто раз сильнее, чем любой фентанил. Это будет похоже на огнемет для каждого потребителя на улице. Он медленно пошел назад, думая о том, что сказал Бовуар. О том, что он самый жестокий человек из всех. Бовуар сказал это в шутку, но Гамаш знал: так оно и есть. Гамаш ощущал легкую боль в спине, где молодой парень-проститутка ударил его сзади. Две точки у него на спине пульсировали. Если бы он собирался расправить крылья, то именно в этих местах. Но Арман наверняка знал: он не ангел. Хотя и спрашивал себя иногда: если бы на небесах началась новая война, то на чьей стороне сражался бы он? Гамаш сел в свой прежний полукабинет, заказал кофе и сэндвич, надел очки для чтения и открыл книгу, купленную им сегодня утром в магазине Мирны. Эразм. «Адагии». Собрание пословиц и поговорок. Шрифт был маленький, а глаза Армана все еще видели плоховато, но он хорошо знал книгу и теперь читал знакомые строки. Одна ласточка не делает лета. Необходимое зло. Между Сциллой и Харибдой. Редкая птаха. Наконец он нашел ту, которую искал. «В королевстве слепых…» – повторяла про себя Амелия, идя все дальше… – «…и одноглазый – король», – прочел Гамаш. – Старший инспектор? Бовуар повернулся и увидел Франси Курнуайе: тот шел за ним по коридору. – Одно слово, пожалуйста. Жана Ги допрашивали целый час и наконец отпустили. Но он не успел уйти далеко – Курнуайе окликнул его. Чиновник из министерства огляделся, потом затолкал Бовуара в туалет и запер дверь. – Вы забыли это. – Он протянул Бовуару папку. В ней лежало заявление. – Я не забыл. Я не собираюсь его подписывать. Ни при каких условиях. – Там не сказано ничего такого, чего бы мы уже не знали. – Но моя подпись скажет многое обо мне, верно? – сказал Бовуар. – Бросьте ее. Бросьте всю вашу затею. Сделайте то, что правильно. Курнуайе улыбнулся: – Вам все так всегда ясно? Что правильно, а что нет? А мне – не всегда. И Гамашу тоже. – Это ложь. Он сделал то, что было правильно. – Тогда почему столько порядочных людей думают, что он поступил неправильно? Не только они, – чиновник мотнул головой в сторону комнаты, где проходил допрос, – но и другие. Хорошие люди, включая и вас, не соглашались с его решением. – Он внимательно посмотрел на Бовуара. – Вы удивлены, что мне это известно? По собственным показаниям старшего суперинтенданта, вы просили его заблокировать поставку опиоидов. Все агенты из узкого круга просили его заблокировать. Он признаёт это. Но ваши слова его не остановили. Он выпустил на улицу наркотик, который потенциально может убить тысячи. – Наркотик не попал на улицу, и бо́льшую часть он уже вернул. – Но не всё. И остальное уже в любой день может оказаться на улице. В любую минуту. Ответственность за все смерти среди молодежи ляжет на него. – Вы полагаете, он этого не знает? Его это не мучает? Вам необходимо устроить публичное линчевание? Это отвратительно. Вы отвратительны. Я не собираюсь иметь ничего общего с этим. – Вы еще передумаете. Прежде чем это закончится, вы подпишете. – Нет. Какова ваша конечная цель? Дело ведь не только в защите политиков. Курнуайе отпер защелку, потом, посмотрев на Бовуара, казалось, принял решение. – Спросите Гамаша. – Что? – Спросите его. Он знает гораздо больше, чем говорит вам. Курнуайе бросил папку с заявлением на пол и вышел. Жан Ги посмотрел на папку. Потом поднял ее. Глава двадцать первая – Ваш Бенедикт… Пулио, как выясняется, не живет в квартире 3G, – сказала Изабель Лакост. Она взяла бургер в обе руки и вгрызлась в него. – Но в доме этом он все же живет? – спросил Гамаш. – Со своей подружкой? Ему пришлось дождаться, когда Изабель прожует огромный кусок. Бовуар только что присоединился к ним на рю Сент-Катрин и теперь помахал официантке: – И мне, пожалуйста, гамбургер и горячий шоколад. Взрослому человеку убедительно заказывать шоколад было затруднительно, но он постарался. Арман улыбнулся. Но сразу посерьезнел, когда перехватил взгляд Бовуара. Старшего суперинтенданта легкий морозец подрал по коже, словно открылась запертая дверь, совсем чуть-чуть. – Oui, – сказала Лакост, проглотив наконец кусок гамбургера. Она давно уже не чувствовала такого голода. – Ну вроде того. Они прежде жили в… 3G, но месяц назад она выехала, а он снял квартиру поменьше. В том же здании. Вы знали, что он… смотритель здания? Она собралась снова вгрызться в гамбургер, но Гамаш прикоснулся к ее руке: – Я этого не знал. Значит, у него нет подруги? – Теперь нет. Впрочем, соседи толком не знают. Я разговаривала с шестью из них. И они все повторяли практически одно и то же. Эти двое жили вместе года два. Расстались, кажется… мирно. Изабель откусила еще. Хотя забегаловка выглядела как настоящая дыра, бургер был свежий, идеально прожаренный и вкусный.