– Потому что имя мадемуазель Берк стояло первым в списке контактов. Прежде детей. Глава двадцать шестая – Ну, тупица, где твой босс? – Дома. Нянчит Рей-Рея, – сказал Жан Ги, передавая миску с салатом Оливье, который сидел рядом с ним за длинным кухонным столом Клары. Тот факт, что он стал откликаться на «тупицу», немного беспокоил Бовуара, хотя его называли и похуже. Делали это убийцы. Психопаты. Рут. – Нянчит? Эта работа для четырнадцатилетней девчонки, – сказала Рут. – Я вижу, он достиг уровня своей компетентности. Когда Клара пригласила к себе на обед, Бовуар поначалу хотел отказаться. Он устал, к тому же было холодно и темно. Он дал поручение инспектору найти Кейти Берк, потом сел читать поступавшие отчеты. Жан Ги собирался утром первым делом отправиться в Монреаль на работу. А теперь он хотел задрать ноги повыше и покемарить у огонька. Но потом Анни прошептала волшебные слова. Coq au vin[41]. По дому Гамаша прошел шальной слух, что Оливье приготовил свою знаменитую запеканку и принесет ее Кларе. – Не играйте со мной, мадам. – А на десерт… Коричневый, – она снова зашептала; он чувствовал ее свежее и теплое дыхание на своем ухе, – сахар… – Не-е-т! – застонал он. – …и мороженое с поджаренным инжиром. – Хорошо, я иду, – сказал он, вставая. – Шеф, ты идешь? – крикнул он в кабинет, направляясь к входной двери. Когда ответа не последовало, он вернулся. – Шеф? Арман сидел, вперившись в экран компьютера, на столе рядом лежала открытая книга. – Ты что делаешь? – Пытаюсь перевести кое-что, правда, mein Liebling? Он держал на коленях Оноре, читал, заглядывая в словарь, моргал, прогоняя муть из глаз, и делал записи в блокноте. – Coq au vin, – сказала Рейн-Мари, присоединяясь к Жану Ги у дверей. – Ага, значит, слухи не врут, – сказал Арман. – Но у нас ведь уже есть планы на обед, верно? – Он посмотрел на внука. – Батат. Вкуснятина. Может, немного авокадо. Ой, как вкусно! Немного серого вещества, которое называют мясом. Вы отправляйтесь, а мы уж тут как-нибудь. Верно я говорю, meyn tayer? – Вот вы где, – сказала Анни. Она уже надела пальто, а теперь подошла и поцеловала сына. – Не позволяй ему озорничать. – Это ты Оноре говоришь, да? – сказал ей отец. – Конечно ему. – Ты уверена, что не хочешь взять его к Кларе? – спросила Рейн-Мари. – Non, merci, – сказал Арман. – У нас весь вечер спланирован. Обед. Туалет. Кино. Книга. Борьба звезд высшей пробы… – У тебя не запланировано в какой-то момент уложить его спать? – В конечном счете – возможно. – Па, – сказала Анни. – Хорошо, но книгу мы почитаем, верно? – спросил он у мальчика. – И я буду декламировать «Крушение „Гесперуса“»: «Шхуна „Гесперус“ шла / По штормовому морю…» – Боже милостивый, – сказал Жан Ги. – Беги. Sauve qui peut[42]. – А как насчет Оноре? – спросила Анни с напускным ужасом. – Мы еще и не то можем. Беги, женщина, беги. Арман закатил глаза, а Рейн-Мари рассмеялась и подумала: что случится, если кто-нибудь раскроет блеф Армана и поймет, что дальше двух строчек он эту жуткую балладу не знает. – Работа? – спросила она, показывая кивком на компьютер. – Немного и работа. – Хочешь, чтобы я остался? – спросил Жан Ги. – И пропустил coq au vin? – Там будет Рут. Так что плюс на минус будет ноль. – Мирна приготовила свою «поротую» картошку, – сказала Рейн-Мари. – Ну, ты за главного, – сказал Жан Ги Арману, и в этот момент через открытую дверь на них хлынул холодный воздух. Анни, Рейн-Мари и Жан Ги повернулись и крик-нули: – Скорее дверь! Этот хор был ему знаком лучше, чем национальный гимн. – Ух, до чего холодина! – услышали они, потом раздался топот ног. – А эта крошка, – продолжил голос Бенедикта, – не торопится справлять свои дела. Арман улыбнулся. Бенедикт не мог заставить себя сказать «какать» или «писать». Он знал, что молодой человек говорит о Грейси, и сочувственно к нему относился. Он провел немало холодных вечеров, умоляя это маленькое существо сделать уже что-нибудь, кроме как гоняться за Анри. Бенедикт взял на себя обязанность в обмен за комнату и стол, которые ему предоставили до возвращения пикапа, выгуливать собак. Гамаш чувствовал, что они за это в долгу перед Бенедиктом. – Я тебе принесу что-нибудь, – сказала Рейн-Мари, целуя Оноре в макушку, потом она погладила лицо Армана, поцеловала в губы и прошептала: – Meyn tayer. Он улыбнулся. – Это по-немецки? – спросила она, глядя на экран. – Да. Мне требуется время, чтобы прочесть. – Глаза у тебя все еще болят? – спросила она, заглядывая в них и видя, что они все еще опухшие. – Мой немецкий немного заржавел, – сказал он. – Заржавел. В переводе с немецкого это значит «никогда не существовал»? Он рассмеялся: – Практически – да. Она снова посмотрела на экран: – Длинный текст. Кто тебе прислал? – Один полицейский из Вены. Рейн-Мари завязала шарф на шее. – До скорого. – Приятно провести время. Арман вернулся к компьютеру, нагнулся над Рей-Реем, вдохнул его аромат и продолжил читать о разрывающей себя на части семье.