– С моим начальником. – Да. С человеком, который несет ответственность за то, что случилось. Мы все знаем это, старший инспектор, но спасибо, что прояснили нам. Остальные закивали. Сочувственно. Они с пониманием отнеслись к той деликатной ситуации, в которой оказался Бовуар. Они, как отметил для себя с некоторым удивлением Бовуар, приглашали его дистанцироваться от Гамаша. Для него было бы легче дистанцироваться от собственных рук и ног. Его ситуация вовсе не была деликатной. На самом деле он занимал весьма твердую позицию. Вместе с Гамашем. Но у него в глубине души появилось какое-то болезненное ощущение. – Никто из нас не виноват, mon vieux[9], – сказал ему Гамаш несколько месяцев назад, когда началось неизбежное расследование. – Ты это знаешь. Такие вопросы после случившегося должны быть заданы. Беспокоиться тут не о чем. «Не виновен», – поправил его тесть. Но он не сказал, что они безгрешны. А они, конечно, были далеко не безгрешны. С Жана Ги сняли все обвинения и назначили временно исполняющим обязанности главы отдела по расследованию убийств. Но старший суперинтендант Гамаш по-прежнему был отстранен от работы, хотя Бовуар и пребывал в уверенности, что это вскоре закончится. – Одно последнее заседание, – сказал он этим утром жене, когда они кормили сына, – и с твоего отца будут сняты все обвинения. – Ну-ну, – ответила Анни. – Что? Он хорошо знал жену. Хотя она и получила образование адвоката, вряд ли кто-то смог бы найти более циничного человека. И все же он понимал, что сомнения остаются. – Эта история уже столько длится, что, я думаю, она стала политической. Им нужен козел отпущения. Отец упустил тонну опиоидов. А он мог задержать и эту партию наркотиков. Им нужно найти виноватого. – Но бо́льшую их часть он вернул. И потом, выбора у него не было. Правда. – Он встал и поцеловал жену. – К тому же тонны там не набиралось. Оноре швырнул комок овсянки, тот попал в щеку Жана Ги, а с нее упал на макушку Анни. Жан Ги вытащил ошметок из ее волос, рассмотрел и сунул себе в рот. – Ты стал настоящей гориллой, – хмыкнула Анни. Супруг принялся ощупывать ее голову, подражая обезьяне, ищущей блох у своей «половины»; Анни рассмеялась, а Оноре опять кинул шарик из каши. Жан Ги предполагал, что Анни никогда не будет самой красивой женщиной в собрании. Посторонний человек и не посмотрит на нее во второй раз. Но если бы кто пригляделся, то, вероятно, обнаружил бы то, что Жан Ги смог увидеть лишь спустя много лет и ценой развалившегося брака. Увидеть, как прекрасно счастье. А Анни Гамаш излучала счастье. Ему было известно наверняка, что она всегда будет не только самым умным человеком в любом собрании, но и самым красивым. А если кто-то этого не видел, то это уж были его проблемы. Он отстегнул от стула сына, взял его на руки и пошел с ним к двери. – Желаю хорошего дня, – произнес он, целуя обоих. – Секундочку, – сказала Анни. Она сняла с Жана Ги нагрудник, вытерла его лицо и предупредила: – Будь осторожен. Боюсь, как бы это не оказалось сортиром на два очка. – Глубокая выгребная яма? – Жан Ги отрицательно покачал головой. – Non. Это последнее заседание. Думаю, им придется признавать, что проведенное расследование было тщательным. А куда деться? И поверь мне, когда они разберутся в фактах, им придется поблагодарить твоего отца за то, что он сделал. Они поймут, что выбор у него был говенный и он сделал то, что должен был сделать. – Пожалуйста, не произноси таких слов в присутствии ребенка. Ты хочешь, чтобы слово на букву «г» стало первым словом, которое он произнесет? – сказала Анни. – Я согласна. У папы не было выбора. Но они могут посмотреть на дело по-другому. – Тогда они слепцы. – Тогда они люди, – вздохнула она, беря Оноре. – А людям нужно местечко, где они могли бы спрятаться. Я думаю, они прячутся за его спиной. И готовятся вытолкнуть папу в клетку с хищниками. Бовуар быстро прошел до метро и поехал на последний, как он не сомневался, допрос, перед тем как все вернется к норме. Он шел, опустив голову, сосредоточившись на тротуаре, припорошенном снежком, под которым скрывался лед. Один неверный шаг – и жди неприятностей. Вывернутой лодыжки. Сломанной кисти при попытке предотвратить падение, а может, и расколотого черепа. Сильнее всего тебя ударяло то, чего ты не видел. И теперь, сидя в зале заседаний, Жан Ги Бовуар спрашивал себя: а не была ли права Анни и не упустил ли он что-то? Глава четвертая – Кто вы? – спросил Гамаш, подаваясь вперед и вглядываясь в человека, сидящего во главе стола. – Вы уже знаете, сэр, – сказал Бенедикт. Пулио говорил медленно. Терпеливо. Мирне пришлось опустить голову, чтобы скрыть удивление и удовольствие. – Он – но-та-ри-ус. Молодой человек чуть ли не похлопал Гамаша по руке. – Oui, merci, – поблагодарил Арман. – Я это понял. Но Лоренс Мерсье умер шесть месяцев назад. Так кто же вы? – Здесь все написано, – сказал Мерсье. Он показал на неразборчивую подпись. – Люсьен Мерсье. Лоренс – имя моего отца. – И вы тоже нотариус? – Да. Я принял практику моего отца. Гамаш знал, что в Квебеке нотариусы скорее выполняют функции юристов, чем клерков. Они занимаются всем – от сделок с недвижимостью до брачных контрактов. – Почему вы используете его бланки? – спросила Мирна. – Это вводит в заблуждение. – Это экономично и экологично. Я ненавижу бесполезные траты. Я использую бланки отца, когда руковожу тем, что было его бизнесом. Клиентов это избавляет от ненужной путаницы. – Не могу сказать, что так оно и есть. Люсьен извлек четыре папки из своего портфеля и раздал три присутствующим. – Вы здесь, потому что вы названы в завещании Берты Баумгартнер. Последовало молчание: они осознавали услышанное. Наконец Бенедикт сказал: – Правда? Одновременно с ним Арман и Мирна проговорили: – Кто такая? – Берта Баумгартнер, – повторил нотариус, потом произнес это имя в третий раз, потому что Гамаш и Мирна продолжали смотреть на него недоуменно. – Но я в первый раз про нее слышу, – сказала Мирна. – А вы? Арман задумался. Он встречался со множеством людей и не сомневался: это имя запомнил бы. Но его память молчала. Это имя ни о чем не говорило ему. Гамаш и Мирна посмотрели на Бенедикта, на красивом лице которого застыло выражение любопытства, но не более того. – А вы? – спросила Мирна, но тот отрицательно покачал головой. – Она оставила нам деньги? «Этот вопрос был задан не стяжательски», – подумал Гамаш. Скорее с удивлением. И да, возможно, с некоторой надеждой. – Нет, – радостно ответил Мерсье, а потом уже без всяких эмоций отметил, что на лице молодого человека не появилось выражения разочарования. – Так почему мы здесь? – спросила Мирна. – Вы исполнители ее завещания. – Что? – сказала Мирна. – Вы шутите. – Исполнители завещания? Это что еще такое? – спросил Бенедикт.