– Насколько мне известно. Но ты, надеюсь, не просишь меня перевести твой счет к нему? – Он посмотрел на своего крестника. – Ты не уверен в нем, верно, Арман? – Десерт? – спросил Гамаш, когда официант забирал их тарелки. Стивен улыбнулся и взял меню. Они заказали теплый яблочный пирог, чайное мороженое и кофе, после чего Стивен снова заговорил: – Меня интересует завещание. Мне известны семьи, которых завещание рассорило вдрызг. Ожидания. Они разъедают, как кислота. В сочетании с алчностью или отчаянием оно может стать весьма разрушительным. И это может длиться годами. – Поколениями, – сказал Арман. – Они и в самом деле считают, что титул и вся эта собственность принадлежат им? – Они говорят, нет, но… – И это главное, – сказал Стивен. – Иногда мы думаем, что мы не поддадимся на чье-либо безумие, пока оно не будет проверено. Они ведь евреи, да? – Да. Это имеет значение? – Может иметь. Из Австрии? Вены? – Oui. Стивен кивнул. – У вас есть какая-то идея? – Ничего похожего на идею. Скорее туманная мысль. Я вот думаю, а не была ли старуха – вы ее называете баронессой? – в конечном счете права, даже не понимая этого. Позволь мне провести кое-какие разыскания. – Он помахал рукой, чтобы принесли счет. – Ты этого хотел? Чтобы я произвел кое-какие раскопки? – Я хотел побыть в вашем обществе, – ответил Арман. – И отведать прекрасной еды. – Хорошую еду ты получил, а меня накормили каким-то дерьмом. – Он подвинул серебряный поднос по льняной скатерти в сторону Гамаша. – На вот. Можешь заплатить. Арман улыбнулся и покачал головой. Он всегда имел намерение платить. И всегда платил. А теперь, казалось, он еще, благодаря Стивену, платит за четырех человек, которых даже не знает. – Будем надеяться, мое отстранение скоро закончится, – сказал Арман, кладя свою банковскую карточку. – Чтобы ты мог за это заплатить? Не волнуйся, тебе это по карману. – Нет. – Он кивнул в сторону стального магната, который, будучи уничтоженным за ланчем, выходя из ресторана, зло смотрел на Стивена. – Чтобы я мог расследовать ваше убийство. Старик рассмеялся. Глава двадцать восьмая Жан Ги оглядел комнату ожидания в «Тейлор энд Огилви». Он находился на сорок пятом этаже, но догадаться об этом было невозможно. Дубовые панели, картины маслом, даже книжный шкаф с книгами в кожаных переплетах, которые словно говорили: если бы ваш финансовый советник умел читать, то наверняка не обмишулил бы вас. Бовуар, посмотрев в окно, увидел великолепный сад, примыкающий к зданию, а не Монреаль с высоты птичьего полета. Иллюзия. Что там сказала агент Клутье? Постановка. Декорация. Нечто похожее на одно, а являющееся чем-то другим. Это сооружение строилось как фасад надежной, консервативной, заслуживающей доверия фирмы. Но была ли компания таковой на самом деле? Он принялся разглядывать картины, одна его особенно заинтересовала. Нумерованная копия. Не то чтобы подделка, но и не настоящая. – Вам нравится? – раздался женский голос за его спиной. Он повернулся, полагая увидеть секретаршу, а увидел очень элегантную и удивительно молодую женщину, стоящую в открытых дверях. – Нравится, – сказал Бовуар. – Я здесь, чтобы встретиться с мадам Огилви. – Будем знакомы. Бернис. – Она протянула руку. – Правильно ли я поняла? Тони убили? – К сожалению, все говорит об этом. На ее лице появилась гримаса, глаза прищурились. – Господи Исусе, я сделаю все, чтобы помочь. – Merci. Она развернулась, и он последовал за ней по коридору, звуки в котором были приглушены. Жан Ги поглядывал на расположенные по обеим сторонам кабинеты, в которых сидели брокеры, в основном мужчины, говорили по телефону, стучали по клавиатуре. Коридор был отделан деревянными панелями, увешан картинами. – Хорошая живопись, – сказал он. – Спасибо. Большинство – копии, но у нас есть и кое-какие оригиналы, – сообщила она. – Некоторые ужасные картины мой дед купил, полагая, что делает хорошие вложения. Он ошибся. Мы их прячем в кабинетах партнеров в качестве напоминания. – О чем? – О том, что случается, когда мы думаем, будто разбираемся в вещах, в которых ничего не понимаем. – Тут она остановилась и улыбнулась ему. – Вы в вашей профессии должны, вероятно, попадать в похожие ситуации, старший инспектор. Только цена ваших ошибок иногда – человеческие жизни. – Как иногда и ваших. Улыбка сошла с ее лица. – Я это осознаю. Она повернулась и продолжила говорить о живописи. Он видел, что говорит она как по писаному. Текст, который она повторяла всем посетителям. Чтобы они почувствовали себя в своей тарелке. – Мы специализируемся в канадском искусстве. По возможности в квебекском. – Но не всегда покупаете оригиналы. – Верно. Оригиналы по большей части недоступны, поэтому мы покупаем пронумерованные копии. Но только первые номера. Он рассмеялся, потом понял, что она не шутит. – Почему так? – Они больше ценятся. Всё должно быть вложением, старший инспектор. – Всё? – Всё. И я имею в виду не только бизнес. Как люди, мы инвестируем не только деньги. Мы тратим время. Тратим силы. Есть причина, по которой деньги вкладываются таким образом. Жизнь коротка, а время драгоценно и ограниченно. Нам необходимо тщательно выбирать, во что вкладывать. – Для максимальной отдачи? – Именно. Я понимаю, что это звучит слишком уж расчетливо, но подумайте о вашей собственной жизни. Вы же не хотите тратить ваше время на людей, которые вам не нравятся, или на дела, которые не приносят вам удовлетворения. Бовуар чувствовал, что на это существует какая-то умная реакция, но в голову ему приходило только «Ерунда собачья все это». Несколько лет назад он, вероятно, так бы и поступил. Но тогда Жан Ги еще не был старшим инспектором. – О чем вы думаете? – спросила она. – Я думаю, это все ерунда собачья. Что ж, если жизнь и в самом деле коротка, то почему бы ему не выражаться покороче. Она остановилась и посмотрела на него: – Почему вы так сказали? Он огляделся, потом снова взглянул на нее: