Они оба понимали этот код. Отсылку к их соседке по деревне Три Сосны. Рут Зардо. Талантливой поэтессе. Одной из самых именитых в Канаде. Но ее талант обволокло облако безумия. Имя Рут Зардо произносилось в равной мере с восхищением и со страхом. Словно в опасении вызвать некое волшебное существо, креативное и деструктивное одновременно. Последняя книга Рут называлась «У меня все ОТЛИЧНО». И все было бы ничего, пока вы не понимали (нередко когда уже было поздно), что ОТЛИЧНО – аббревиатура, которая расшифровывается как Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно. Да, Рут Зардо была многосторонней. К счастью для них, одна из ее ипостасей сегодня здесь отсутствовала. Арман наклонился и поднял варежки, которые упали в снег с мощных коленей Мирны. Прежде чем вернуть владелице, он отряхнул их о свою куртку. А потом, поняв, что и его перчатки отсутствуют, вернулся к машине и нашел их почти занесенными снегом. Человек наблюдал за всем этим из-за своей сомнительной защиты в виде дома. Он никогда не видел только что приехавшей женщины, но уже испытывал неприязнь к ней. Она была крупной, черной, и женское так и перло из нее. Ни одну из этих особенностей не находил он привлекательной. Но что еще хуже, Мирна Ландерс приехала с пятиминутным опозданием и, вместо того чтобы поспешить в дом, принести извинения, стояла там во дворе и болтала. Словно он их и не ждал. Словно он неясно выразился касательно времени приезда. А он выразился точнее точного. Впрочем, его раздражение слегка смягчалось мыслью о том, что все же она приехала. Он внимательно наблюдал за ними двоими. Такая уж у него была игра – наблюдать. Пытаться определить, что люди могут сделать дальше. Этот человек почти всегда ошибался. Арман и Мирна достали письма из карманов. Сравнили их. Дословно одинаковые. – Все это, – она огляделась, – выглядит немного странным, вам не кажется? Он кивнул и проследил направление ее взгляда. Старый, разваливающийся дом. – Вы их знаете? – спросил он. – Кого? – Тех, кто здесь живет. Жил. – Нет. А вы? – Non. Понятия не имею, кто они или почему мы здесь. – Я звонила по этому телефону, – сказала Мирна. – Но мне никто не ответил. Связаться с этим Лоренсом Мерсье невозможно. Он нотариус. Вы его знаете? – Non. Но кое-что я знаю. – И что? Мирна предчувствовала: сейчас она услышит что-то неприятное. – Он умер шесть месяцев назад. От рака. – Тогда что… Она понятия не имела, как продолжать, а потому замолчала. Посмотрела на дом, потом на Армана. Мирна была почти одного роста с ним, и, хотя в куртке она выглядела грузной, в ее случае это не было иллюзией. – Вы знали, что отправитель письма умер полгода назад, и все же приехали, – сказала она. – Любопытство. А вы? – Ну, я-то не знала, что он умер. – Но вы знали, что история какая-то мутная. Так почему приехали? – По той же причине. Из любопытства. А что такого уж плохого могло случиться? Мирна понимала, что ее сентенция звучит довольно глупо. – Если услышим органную музыку[6], то бросимся наутек, верно, Арман? Он рассмеялся. Ему, конечно, было известно, что может случиться. Сколько раз опускался на колени подле распростертых на земле жертв в таких случаях. Его соседка, запрокинув назад голову, принялась разглядывать крышу, просевшую под слоем снега, образовавшегося за несколько месяцев. Увидела потрескавшиеся стекла, окна, зияющие пустотой. Она моргала, чувствуя снежинки – большие, мягкие и неотступные: они падали на ее лицо, попадали в глаза. – Но ведь это не опасно, правда? – Не уверен. – Не уверены? – Ее глаза распахнулись чуть шире. – Значит, все же опасность есть? – Я думаю, единственная опасность исходит от самого здания, – он кивнул в сторону прогнувшейся крыши, наклонившихся стен, – а не от того, кто в нем находится. Они подошли к дому, он поставил ногу на первую ступеньку крыльца, и та сломалась. Гамаш посмотрел на Мирну, вскинув брови, и она улыбнулась. – Я думаю, это в большей степени объем съеденных круассанов, чем объем сгнившего дерева, – сказала она, и он рассмеялся. – Согласен. Арман помедлил секунду, глядя на ступеньки, потом на дом. – Вы не уверены, опасно там или нет, верно? – спросила она. – Опасен ли сам дом или тот, кто внутри. – Да, – признал он. – Я не уверен. Вы не хотите подождать здесь? «Да», – подумала она. – Нет, – сказала Мирна и пошла следом за ним. – Мэтр Мерсье, – представился человек, выходя к ним навстречу и протягивая руку. – Bonjour, – сказал Гамаш, вошедший первым. – Арман Гамаш. Он оценил обстановку, начав с человека. Невысокий, стройный, белый. Лет сорока пяти. Живой. Дом был отключен от электричества, а потому и от отопления: воздух в доме был холодный и застоявшийся. Как в большой морозильной камере. Нотариус не снял куртки, и Арман видел: она заляпана грязью. Хотя и куртка Гамаша выглядела не лучше. Выйти из машины или влезть в нее зимой в Квебеке было практически невозможно, не заляпав одежду грязью и солью. Но куртка мэтра Мерсье казалась не просто грязной, а сплошь покрытой пятнами. И поношенной. Он и сам имел вид несколько небрежный. Человек, как и его одежда, казался потрепанным. Но в нем чувствовалось и достоинство на грани высокомерия. – Мирна Ландерс, – сказала Мирна, делая шаг вперед и протягивая руку. Мэтр Мерсье взял ее, но быстро отпустил. Скорее прикосновение, чем рукопожатие. Гамаш отметил, что поведение его соседки слегка изменилось. Страх ушел, она глядела на хозяина чуть ли не с жалостью. Есть в мире существа, вызывающие такую реакцию. У них нет ни брони, ни ядовитых зубов, ни способности летать или даже бегать, но есть что-то такое, что делает их не менее могущественными. Они выглядели такими беспомощными, такими нелепыми, что не могли представлять собой угрозу. Некоторые даже брали их под свое крыло. Защищали. Воспитывали. Признавали. И почти всегда жалели потом о своих поступках. Пока еще было слишком рано говорить, что мэтр Мерсье представляет собой что-то подобное, но первое впечатление он производил именно такое, даже на столь опытного и прозорливого человека, как Мирна Ландерс. Гамаш почувствовал это даже на себе. Его защитные механизмы в присутствии этого печального маленького человека расслабились. Хотя и не отключились полностью. Арман снял шапочку, разгладил свои седеющие волосы, огляделся. Наружная дверь открывалась прямо в кухню; такое нередко встречалось в фермерских домах. Казалось, тут ничего не менялось с шестидесятых. А может, и с пятидесятых. Шкафы были изготовлены из фанеры, выкрашенной в веселенький синий цвет, в цвет васильков, столы из расцарапанного желтого ламината и полы, покрытые затертым линолеумом. Все, что имело какую-то ценность, было унесено. Весь инвентарь отсутствовал, стены остались голыми, если не считать давно остановившихся мятно-зеленых часов над раковиной.