Когда Баумгартнеры ушли, Бовуар и Гамаш присоединились к агенту Клутье в гостиной. – Она повесила трубку, но сказала, вы можете перезвонить, когда будете готовы. Она набрала номер и передала трубку Бовуару. – Bonjour. Мадам Огилви? Говорит старший инспектор Бовуар. Я глава отдела по расследованию убийств Surete du Quebec. Да, речь пойдет об Энтони Баумгартнере. Он вкратце рассказал ей о том, что скоро так или иначе появится в новостях. Потом задал вопрос. – У него дома обнаружились бумаги? – спросила мадам Огилви. – Отчеты? На бумаге? – Да. Вы не можете предположить почему? Она задумалась, прежде чем ответить. – Нет. – А я думаю, что можете, мадам. Я дам вам возможность еще подумать над этим вопросом. Мы можем встретиться завтра? Я принесу отчеты и письма. Прежде чем Бовуар отключился, Гамаш прикоснулся к его руке и что-то прошептал. – Еще один вопрос, – сказал Бовуар. – У вас есть клиенты по фамилии Киндерот? – У нас тысячи клиентов, старший инспектор. – Вы не могли бы поискать? – Имена наших клиентов – дело конфиденциальное. – Мы можем получить судебный ордер. – Я не хочу затруднять вам жизнь, но, боюсь, вам придется это сделать. Бовуар закатил глаза, но понимал, что спорить бесполезно. Если в какой-то момент станет известно, что она выдала конфиденциальную информацию, мадам Огилви придется доказывать, что ее вынудили к этому. Он знал, что все прикрывают свою задницу. – Похоже, таких дел немало творится, – сказал Бовуар, когда они вернулись в машину. – Каких «таких»? – спросил его тесть. – Отстранение людей, которые вели себя как подобает. С больной головы на здоровую называется. Бовуар услышал рядом тихий удивленный смешок. Жан Ги в такой форме как бы извинялся перед тестем. За то, что позволял себе резкость в отношении Гамаша. За то, что позволил чиновнику из Министерства юстиции Франси Курнуайе забраться к нему в голову. Он теперь подозревал, что именно в этом и состояла единственная цель их встречи. Все остальное и все остальные были только реквизитом. Статистами. Главную и единственную роль исполнял этот тихий человек. А Бовуар представлял собой публику. Ему стало стыдно за то, что он допустил это. Пусть и ненадолго, но поверил, что, когда Курнуайе сказал: «Спросите Гамаша», его слова были чем-то другим, а не вправлением мозгов в общественном сортире, как точно выразилась Изабель. Гамаш посмотрел на него и улыбнулся: – Ты ведь знаешь, что я совершил все то, в чем меня обвиняют. Что я признал вину. По доброй воле. Но, в отличие от месье Баумгартнера, я вряд ли сохраню за собой место. И теперь дыхание Бовуара повисло в воздухе. Повисло в тишине. – Что ты имеешь в виду? – Когда период отстранения закончится, я не вернусь в старшие суперинтенданты. – Ты не можешь этого знать. – Я знаю. Вряд ли главой Surete может быть человек, который нарушил закон. Бовуар смотрел перед собой – слова тестя доходили до него. Обогреватель, включенный на полную, растопил лед на лобовом стекле, и, хотя он включил передний ход, нога его все еще оставалась на тормозе. – Тот факт, что Энтони Баумгартнер сохранил работу, не означает, что он не сделал того, в чем его обвиняли. Да, возможно, молодой секретарь пострадал за него. А не наоборот. Кого с большей вероятностью будут защищать партнеры? Молодого парня, делающего первые шаги, или вице-президента компании? – А ты? – Что – я? – Ведь происходит больше, чем ты мне говоришь, верно? – спросил Бовуар. «Спросите Гамаша». Бовуар против своей воли сделал именно то, что предлагал ему Курнуайе. – Это еще откуда взялось? – спросил Гамаш. – Тебя это беспокоило в последнее время? Кто-то что-то сказал? – Так происходит? – Если и происходит, то мне об этом известно не больше, чем тебе. Политические игры. Мы оба это знаем. Но насколько высоко это уходит и какова цель, мне неведомо. Я знаю одно: игры эти не имеют никакого значения. – Правда? – Не имеют. Имеет значение только одно: вернуть наркотики. И все. Мое наказание за то, что я их выпустил, распространяется гораздо дальше того, что может назначить дисциплинарный комитет. Жан Ги понимал правду слов шефа, видел: так оно уже и происходит. Он чувствовал наказующий груз ответственности. Вины. Страха. Бовуар чувствовал, как тревога переходит чуть не в панику, по мере того как шеф пытается отыскать партию наркотиков. Он видел это по морщинам у его губ. Между бровями. По сцепленным, словно от боли, рукам во время ничего не значащего разговора. «Пуля вылетела из ствола», – сказал Курнуайе. И теперь Бовуар видел: она попала в цель. – Мы всё найдем, шеф. – Не имеем права не найти. Старший суперинтендант сказал эти слова с холодной решимостью, и Жан Ги спрашивал себя, как далеко может зайти Гамаш, чтобы вернуть наркотики. Но потом он вспомнил их разговор. Об Амелии Шоке. И спрашивать себя перестал. – Домой? – спросил Бовуар, выруливая в сторону Трех Сосен. – Да, конечно, домой, – ответил Гамаш. – Только пока не в наш дом. Полчаса спустя они подъезжали к «Мезон Сен-Реми». К ним вышла старшая сестра, и они прошли в ее кабинет. – Чем могу вам помочь? Вы из полиции? Она говорила по-английски, и двое полицейских перешли на этот язык. Пока они ждали ее, Бовуар взял брошюру и отметил для себя, что этот дом престарелых в основном для англоязычных. Один из немногих, где обслуживание велось главным образом на английском. Даже свободно говорящие на обоих языках конец жизни предпочитали провести в языковой среде их детства. – Oui, – сказал Гамаш. – Мы бы хотели узнать о кончине Берты Баумгартнер. – Герцогини? – Баронессы, – поправил Гамаш. – А причины? Что-то случилось? – Нам нужно получить ответы на несколько вопросов, – произнес Бовуар. – От чего она умерла? Старшая медсестра обратилась к своему компьютеру и через несколько секунд ответила: – Сердечная недостаточность. – Она сняла очки и повернулась к полицейским. – Я понимаю, что диагноз туманный. У нас почти всегда сердечная недостаточность. Если только семья не просит сделать вскрытие, доктора ставят такой диагноз. Их сердца просто останавливаются. – Ее смерть ожидалась? – спросил Бовуар. – Смерть всегда ожидается и всегда приходит неожиданно. Она не болела. Просто легла в кровать и не встала. Все мы хотели бы умереть таким образом.