Арман рассказал ему о реновациях, которые они собираются провести у себя в доме. – Надеюсь, вы не будете возражать, если я воспользуюсь вашими мозгами, – сказал Арман. – У нас немало спален, но когда приезжает наш сын Даниель с женой и двумя дочерьми вместе с Анни и Жаном Ги и их сыном… то всем места не хватает. – И вы хотите сделать пристройку? Они обсудили возможности. Бенедикт предложил двигаться вверх, а не в стороны, и поэтому переоборудовать чердак. И пояснения, как это сделать, чтобы не обрушить дом. – Одного обрушившегося дома более чем достаточно, – сказал Арман, и Бенедикт с ним согласился. Гамаш намотал услышанное на ус. Не то, что касалось реновации, проводить которую он не собирался, а то, что Бенедикт и в самом деле знал, как предотвратить обрушение дома. А потому, вероятно, знал и как его обрушить. Бенедикт высадил Армана в центре Монреаля у роскошного здания «Горовитц инвестментс», пообещав подобрать позднее. Падал снежок. Легко. Красиво. Прикрывал белизной городскую грязь. Хотя бы на какое-то время. Гамаш проводил взглядом Бенедикта, свернувшего за угол, остановил такси и назвал адрес на рю Сент-Катрин. – Вы уверены? – спросил водитель, оглядывая Армана. Его пассажир был хорошо одет, в хорошей куртке, в белой рубашке, галстуке, видимом под шарфом. – Уверен. Merci. Он откинулся на спинку сиденья, и на его лице появилось мрачное выражение. – Подождите меня, пожалуйста, – сказал Гамаш, когда они добрались до места. – Долго я ждать не буду, – предупредил водитель. Хотя денег он еще не получил, но предпочел бы уехать, потому что машину наркоманы могли угнать, его избить и ограбить. Все таксисты знали, что здесь запретная зона. Или если уж пришлось сюда ехать, то лучше здесь не задерживаться. Он запер двери и включил передний ход. Но любопытство все же одолевало его, и он смотрел на пассажира, который шел с большей уверенностью, чем следовало, потом свернул: водитель знал, что там, куда свернул пассажир, – проулок. Забитый бачками для мусора и шлюхами. Он прождал минуту, две. Потом чуть нажал на газ, прополз несколько метров и остановился в створе проулка. Таксист увидел, как его пассажир пожал руку другому высокому человеку. Но этот был изможденным. Проститутка. Транссексуал. Он передал ей деньги в плотном конверте. Как ни странно, женщина вроде бы пыталась вернуть его, но пассажир настоял на своем. Потом он повернул голову, увидел машину, кивнул. Клиент вернулся уверенным шагом, с солидным выражением. И хотя у водителя и возникло искушение оставить его здесь после той мерзости (в чем уж она состояла), которая произошла в проулке, он дождался. Арман поблагодарил водителя, вернулся на прежнее место, посмотрел в окно и выдохнул. Он оглядел улицу в поисках маленькой девочки. Ребенка. В красной шапочке. Но он не сомневался: его новый друг Анита Фасьял найдет ребенка. И позвонит ему. А он приедет и заберет ее. Гамаш знал, что, приезжая сюда сегодня, он рисковал пустить все коту под хвост. Рисковал быть замеченным. Но у всего были свои пределы, свои границы. А Арман Гамаш устал их пересекать. Переходить грань. Он устал от тирании большего добра. Видение маленькой девочки стало для него чертой, которую он не мог не пересечь. «Шхуна „Гесперус“ шла, – прошептал он, видя, как от его дыхания на окне образуется маленький кружок, – по штормовому морю». Он понимал: все подозревают, что дальше первых строк он ничего не знает. Часть шутки в этом и состояла. Но на самом деле Арман знал всю балладу. Каждое слово. Каждую строку. Включая, конечно, и концовку. «Спаси нас боже от смерти такой», – тихонько процитировал он, глядя в окно. Бовуар на скорую руку перехватил сэндвич у себя в кабинете, прочел доклад по убийству Баумгартнера. Дополнения по допросам. Проверки биографий. Предварительные улики с места преступления. Фотографии. Он провел утренний брифинг с ведущими инспекторами по другим убийствам, которые они расследовали. Потом вызвал к себе агента Клутье, чтобы выслушать доклад о ее находках. Она держала бумаги у себя на коленке, потом уронила их, потом уронила очки, когда нагнулась, чтобы поднять бумаги. Бовуар обогнул стол, чтобы помочь ей. – Давайте присядем здесь, – сказал он, положив стопку бумаг на стол у окна. Бовуар сотни раз сидел за этим столом, обсуждал дела с Гамашем. – Расскажите мне, что вам известно, – предложил он ей. И она рассказала. – Это, – она положила руку на документы, найденные в кабинете Энтони Баумгартнера, незаконные бумаги, – неправомерные документы. Суммы не совпадают. Транзакции кажутся законными, пока не сделаешь проверку и не понимаешь, что цифры покупок и продаж не совпадают. – И что же это? – Игра. – Что? – Это как театральный спектакль. Иллюзия. Нечто, чему придана видимость реальности, но никакой реальности нет. Месье Баумгартнер, вероятно, знал, что клиенты не просматривают бумаги внимательно. Большинство этого не делает. А факт в том, что вы должны быть специалистом, чтобы понять это. Да и специалисту требуется какое-то время. – Он крал у них? Ясность, простота вопроса, казалось, удивили ее. Она подумала, кивнула: – Безусловно. – Вы нашли фонды? – На это нужно больше времени. И судебный ордер. Бовуар подошел к своему столу, принес бумагу. Судебный ордер, разрешающий им полный доступ к финансам Баумгартнера. Другой ордер позволял допуск к списку клиентов «Тейлора энд Огилви». Он сунул эти бумаги в сумку, туда же положил копии отчетов, которые дала ему Клутье. – Неплохо было бы получить доступ к его компьютеру, – сказал он. – Я работаю над этим, шеф. Такси довезло Армана до того места, где он в него сел, – к зданию «Горовитц инвестмент». Оно располагалось на рю Шербрук за Музеем изящных искусств и зданием компании «Холт Ренфрю». На Монреальской золотой миле, где стеклянные башни соседствовали со старыми особняками в стиле тюдоровского возрождения. Поездка на такси и целая жизнь отделяли его от места, где он только что был. Гамаш знал: их разделял не труд до седьмого пота, а счастливый случай и слепая удача, которые выбирали тех, а не иных. Которые одних знакомили с опиоидами, а других – нет. Пять лет назад, два года назад, даже год назад будущее призрачных фигур на улице казалось другим. А потом кто-то познакомил их с болеутоляющим. С опиоидом. И все обещания, все счастливые случаи рождения в хорошей семье и достатка (любящих родителей, образования) не могли противостоять тому, что пришло потом. Любимый. Избитый. Ухоженный. Забытый. Выпускники университетов или отбросы общества. Все они кончали жизнь в выгребной яме. И все благодаря великому выравнивателю, который звался фентанил. Гамаш знал: в том, что сейчас творилось на улицах, нет его вины. Виноваты опиоиды. Убийцы. Прорежавшие поколение. И пока карфентанил, впущенный им в город, еще не попал на улицы. Но он знал: попадет. Вскоре. И если сегодняшняя ситуация плоха, то завтрашняя будет многократно хуже. Арман недавно читал один отчет, в котором говорилось, что американское государство, в котором применяется смертная казнь, намеревается использовать этот наркотик для казни приговоренных преступников. Смерть наступала быстро и неотвратимо, наркотик гарантировал исполнение приговора. Он чувствовал, как кровь отливает от его лица. Ничего нового он не прочел. Но документ лишний раз давал ему понять всю тяжесть того, что он совершил. Того, что он собой представляет. Палач. – Арман. Стивен Горовитц вышел из своего кабинета, протянул ему руку. В голосе его слышался небольшой акцент – последствия европейского воспитания. В свои девяносто три он оставался живчиком. И богатым, как Крёз. – Хорошо выглядите, – сказал Арман, пожимая твердую руку. – Как и ты. Проницательный взгляд прошелся по Гамашу, прежде чем остановился на его лице. – Ты плакал?