— Это необходимая мера, чтобы поддержать порядок. Она вынуждена действовать таким образом, чтобы дошло до всех остальных. По-другому буржуйский сброд не понимает. Это очень серьезный вопрос. И вместо того, чтобы объяснить правильность ее поведения населению, поддержать проводимые меры по установлению порядка, ты пишешь злобные пасквили на военного коменданта Привоза! — развел театрально руками Краснопёров. — Так, — Володя начал кое-что понимать, — ты хочешь сказать, что в таком виде эту статью не пропустит цензура Ревкома? — Наконец-то… — выдохнул редактор. — Я тут распинаюсь битый час, а до тебя только сейчас дошло! Мне не нужны неприятности. Нам еще мебель не дали и тираж не увеличили. А ругать комендантшу Привоза, которую назначила лично Соколовская, это неприятность. — Она убийца. Она стреляет людей. — Ты не прав. По-другому сейчас нельзя. С криминальными элементами она поступает по законам военного времени. И правильно делает. Давно пора было избавить Одессу от этой бандитской нечисти. — Это были простые торговцы, а не бандитская нечисть, — возразил Володя, — я знаю. Я там был. — Может, и был, — легко согласился Краснопёров, — но есть твое личное мнение, и есть революционная политика газеты. Первое ты обязан держать при себе. Если оно идет вразрез со вторым, — и, видя, как расстроен Володя, добавил: — но я могу напечатать про убийство, если ты перепишешь статью. — Как перепишу? — сокрушенно поинтересовался Сосновский. — Уберешь все про Марушину и про расстрел заложников — тем более, что никакого расстрела не было. Напишешь только про убийство, в котором подозревают пьяных грузчиков, поссорившихся за бутылкой водки. Так мы убьем двух зайцев: расскажем про убийство и подчеркнем вред пьянства, что просто необходимо в нашем новом обществе. Володя печально молчал. Выхода у него не было. Железная лапа цензуры хлопнула его по плечу и пригнула к земле, придавив всей своей тяжестью. А про убийство следовало писать — хотя бы для того, чтобы появился шанс услышать что-то об имени первой жертвы. — Я перепишу статью, — сказал он понуро. — Вот и отлично! — обрадовался Краснопёров. — Рад, что мы понимаем друг друга! Когда Володя вернулся в комнату редакции, там уже ждал сторож. — Вам письмо доставили, — сказал он. Письмо было срочным, и, открыв конверт, Володя увидел записку от Тани. Перечитал несколько раз, он не понял ни единого слова… Пытаясь собраться с мыслями, Володя прикрыл глаза… Глава 16 Вторая встреча с Ираидой Стекляровой. Исчезновение сводни. Допрос Васьки Черняка. Третий труп Таня шла на вторую встречу с Ираидой Стекляровой с каким-то странным, тревожным чувством. Нельзя сказать, что она не верила сводне. Дело было совсем не в этом. А в том, что она вдруг серьезно засомневалась, что взяла верный след. Ну действительно: какие основания у нее были подозревать в причастности к убийству Дуньки-Швабры солидного, серьезного человека, за знакомство с которым сводня брала большие деньги? Да, Дунька могла проговориться ему о чем-то, но какие шансы были на то, что она действительно поступила так? Первоначальной версией было то, что Дунька-Швабра в день своего исчезновения отправилась на встречу с солидным любовником, потому что он позвал ее запиской. А если это было не так? Если Дунька просто соврала про любовника, чтобы товаркам пустить пыль в глаза? Ведь подтверждений этому не было: записки никто не видел. И Дуньку вместе с любовником тоже в тот день никто не видел. Она могла отправиться куда угодно. Тем более, что у нее существовала и другая жизнь, отличная от Привоза. Об этой, другой жизни свидетельствовали пачки революционных прокламаций и очень большие деньги, найденные в квартире. Все вместе наталкивало на мысли о том, что Дунька была тесно связана с какой-то революционной организацией, выполняя серьезную работу. А что если она ушла по делам этой организации? Вопросов было больше, чем ответов, и Таня поняла, что никак не может связать между собой разрозненные куски этой истории, в которых на первый взгляд не было ничего общего. Таня думала об этом по дороге в кабачок «Якорь», отправляясь на вторую встречу с Ираидой Стекляровой. На ней был тот же самый роскошный костюм, а в маленькой сумочке лежали деньги — вся сумма, представляющая небольшой капитал. Деньги, конечно, были Дунькиными, но Таня пользовалась ими без зазрения совести. Сумма для платы Марушиной за лавку была отложена, и Циля хранила ее как зеницу ока. Остальные же деньги находились у Тани, и сколько их было, Ида и Циля не знали. Подруги думали, что Таня добыла эти деньги в налете, и гордились ею. Отчасти так и было на самом деле — имея в виду налет на квартиру убитой Дуньки, во время которого было обнаружено столько всего, что хватало для самых долгих размышлений. Таня и размышляла по дороге в кабачок «Якорь», и ей казалось, что она движется на ощупь в сплошной темноте. День был будний, холодный не по-весеннему. В кабачке было совсем не много людей. Старый скрипач, которого в первый раз не было, в углу пиликал матросскую песню на фальшивой, расстроенной скрипке. С жалостью Таня отметила про себя, что старик слеп. В полупустом кабачке веселая, разбитная мелодия звучала уныло и навевала тоску. Таня положила старику деньги в рваный футляр от скрипки и тут заметила хозяина, направлявшегося к ней. Он выглядел расстроенным. — Мадам, не знаю, что вам и сказать. — В каком смысле? — насторожилась Таня. — Мадам Стеклярова… Ираида… ее нет вот уже два дня. — Как это нет? — удивилась Таня. — Она назначила мне встречу сегодня в это время! Наверно, сейчас придет. — Увы, я и сам хотел бы так думать. Но она никогда не пропускала два дня подряд. — Вы уверены? — Таня нахмурилась. — Абсолютно! Мадам Ираида арендует кабинет в моем заведении. Сами понимаете, она платит за то, чтобы здесь сидеть. И вдруг деньги впустую? — Лицо хозяина выражало растерянность. — Я знаю Ираиду уже год, и такого не было ни разу. — Она могла заболеть, — предположила Таня. — Уже болела, — сказал хозяин, — и приходила больная. Она деньги любит, ох как любит. И никогда не стала бы терять их. — Может, устала… — неуверенно произнесла Таня. — Боюсь самого скверного: с нею что-то случилось, — печально сказал хозяин, и Таня вдруг подумала, что эти слова отражают ее собственные мысли, исполненные необъяснимой тревоги, когда она шла сюда. — Где она живет? — прямо спросила Таня. — Вы посылали к ней домой? — Понятия не имею! Никто не знает, — хозяин «Якоря» сокрушенно развел руками, — не довелось узнать. С шести вечера почти до утра она всегда здесь сидела как штык. Она была такая… Такая жадная, что высиживала до минуты все то время, за которое заплатила. — Я могу посмотреть ее кабинет? — нахмурилась Таня. — Можете, — закивал головой хозяин, — но там ничего нет — ни бумажек, ни записок. Она никогда ничего не писала. За несколько мелких купюр хозяин привел ее в кабинет, и Таня увидела только мебель. Действительно: комната казалась голой и пустой. Нигде не было ни единого постороннего предмета, ни записки — вообще ничего. Она вернулась в зал и вдруг заметила, что старик перестал играть, словно прислушивается к ее шагам. — С мужиком твоя Ираида ушла, — вдруг произнес он, уставясь на Таню невидящими глазами, — я голос его слышал. Скрипучий, с акцентом. Он за дверью стоял. — С каким акцентом? — удивилась Таня. — Откуда мне знать? Не русский вроде, — старик пожал плечами, — русские так не говорят. — Что он сказал? — Сказал: опять хочешь меня втянуть в историю, как будто сердился. А та отвечает: в этот раз ты не пожалеешь, идем, все тебе расскажу. И ушла. И больше здесь не появлялась вот уже два дня. Ждать не было никакого смысла, и Таня ушла из кабачка. Медленно следуя по притихшим вечерним улицам, она крепко задумалась. Рулька Кацап, вор, следящий по поручению Тани за Васькой Черняком, съежился на углу Пантелеймоновской улицы. Уже с угла она увидела его худую сжавшуюся фигуру. Таня замедлила шаг и надвинула на лицо платок. В районе Привоза светить своей внешностью по ночам ей не хотелось. Отметив, что Рулька вроде как справляется с дисциплиной, Таня еще раз повторила про себя то, что она хотела сказать. То, что она собиралась сделать в эту ночь, нравилось ей все меньше и меньше. Отыскать Ираиду Стеклярову не представлялось никакой возможности. Таня поняла это, когда попыталась пристать с вопросами не только к торговкам с Привоза, но и к тем людям из криминального мира, кто ее знал. Но все только пожимали плечами. По какой-то необъяснимой причине скрытная Ираида Стеклярова залегла на дно. Она строго хранила свою тайну. А потому, оставив в покое линию сводни, Таня решила посерьезней заняться тем самым мертвым младенцем, с которого начался еврейский погром. Она отлично помнила рассказ бабы Катри о том, что к корзине с младенцем толпу привел Васька Черняк. Значит, следовало отыскать этого Черняка и нажать на него посильней. Таня не сомневалась, что знает он много чего интересного. Она навела справки о Черняке — все в один голос твердили: — Свинья, каких свет не видывал. А тут сам бывший король Молдаванки, а ныне один из людей Японца, что со своими людьми вытаскивал Ваську из кабака, где тот пытался воровать на чужой территории, добавил с самым серьезным видом: — Кусок дерьма! Бойся прикоснуться к нему хоть пальцем — по локоть руки замараешь. Будь с ним поосторожнее, Алмазная. Хрен знает, почему его до сих пор никто не пришил. Я бы сам этого задохлого швицера завалил за милую душу. Но наверняка так не забурлило потому, что всем руки жаль марать об такую мерзкую тварь. Сам вроде как запачкаешься. Зачем ищешь? — Разговор к нему есть, — и, вспомнив про старика Кацмана, Таня добавила: — Он одного человека помог не за дела завалить. Хорошего человека. — Да, такое на него похоже. Подбросит какую-то гадость — и натравит за остальных. Те язык за уши, а этот швицер замурзанный — в кусты, и всего делов. Уже за разы так бывало. — Как ты сказал?! — Таня не поверила своим ушам, уж слишком простой выходила разгадка. — Подбросит? Гадость подбросит? — А то! Это его любимый метод, суки драпаной. Много за разов срабатывало. У Тани с глаз словно спала пелена, и она даже обругала себя за то, что не додумалась раньше. Ну конечно! Васька Черняк подбросил под лавку Кацмана мертвого младенца! Что может быть проще! Подбросил, а потом сам направил толпу. Да, но мотив? — Он кому-то денег был должен? — напрямик спросила она. — Васька Черняк? Да он половине города должен! Теперь ему уже никто денег не дает. А раньше давали. Полгорода кинул. — А Кацману он был должен, ростовщику с Привоза, которого в погроме убили? — А то! Тому за первую очередь! Я слышал, Кацман его по всему городу искал, за долги в тюрягу хотел упечь. А потом погром случился, и не стало Кацмана. — Как вовремя… — горько усмехнулась Таня.