— Это отвратительно, — сказала Таня, — я не могу больше. — Знаю, все знаю, — кивнул Японец, — но обещаю: это будет последний хипиш в твоей жизни. Ты ведь не хочешь от нас уйти? Ты же знаешь: от нас не уходят. — Японец перестал улыбаться. Таня знала. При всех их с Японцем как бы хороших отношениях, если она не выполнит его задание, ей просто перережут горло и выкинут в сточную канаву в каком-то переулке. А умирать ей не хотелось, особенно сейчас. Ежась от колючих взглядов охранников Домбровского, которые расхаживали по залу, Таня вступила под своды гостиницы «Пассаж». Даже удивительная красота архитектуры одесского Пассажа и старинных скульптур не могла скрыть тяжелого, гнетущего ощущения от такого множества вооруженных людей, оружие которых время от времени бряцало о каменные своды пола. Охранников было достаточно много, как и положено среди белого дня. Страшные, заросшие, они обшаривали Таню глазами, цепко задерживаясь на каждом сантиметре ее тела. Но трогать не осмеливались — из-за того, кто шел рядом с ней. А рядом с ней шел маленький толстяк в пенсне, которого не любили и боялись вооруженные охранники Домбровского. Связан он был с Революционным комитетом, решая свои дела напрямую с Рутенбергом, и именно через него в карманы Домбровского и Ревкома через подставные банки текли черные финансовые потоки, не отражающиеся ни в каких документах. Он был черной бухгалтерией, потайным сердцем подпольного бизнеса тех, кто, прикрываясь громкими революционными лозунгами, так и не смог усмирить свою естественную человеческую алчность. Таня ни разу не видела его до того дня, когда, рассказав о бриллиантах, Японец не открыл дверь кабинета ресторана, и внутрь не вошел лысый толстяк. Сделал так Мишка в ответ на Танины слова, когда, уяснив всю суть ситуации, она с горечью сказала: — Да дикие охранники Домбровского разорвут меня, как только я приближусь к Пассажу! Разве ты не знаешь, что никого не подпускают к нему? — Тебя познакомит с Домбровским человек, с которым тот не может не считаться. Это сюрприз, — хмыкнул Японец. — Домбровский даже не подозревает, что этот человек давно уже работает на меня. Именно тогда он и открыл дверь кабинета, впустив толстяка, который, галантно склонившись, совсем по-старорежимному поцеловал руку Тане. — Позволь представить — Яков Пилерман, — сказал Японец, — черный казначей Домбровского. Тут Таня начала кое-что понимать. О бриллиантах Мишке явно сообщил Пилерман. И это человек, которого Японец хочет поставить над Привозом. Это понятно, что будущий глава Привоза не может не работать на большевиков. Таня вспомнила, как Японец говорил, что деньги, добытые Пилерманом, он потратит на что-то очень для себя важное, то, что полностью изменит его место в обществе. Очевидно, бриллианты тоже предназначались для этой цели. Но появление черного казначея Домбровского не успокоило Таню — скорее наоборот. — Если на тебя работает Пилерман, то зачем тебе я? — спросила Таня в лоб. — Он же знает все коды и шифры. Пусть он и добудет бриллианты. — Все не так просто, — лысый толстяк покачал головой. — Домбровский не должен подозревать меня. Необходимо направить его по ложному следу. А что может быть более подозрительным, чем красивая барышня? — То есть я — козел отпущения? — догадалась Таня. — Ни в коем случае! — вклинился Японец. — Ты — та, кто имеет полную возможность проникнуть в квартиру Домбровского, где тот в сейфе хранит свои бриллианты. А дальше — уже наше дело. Пилерман знает код от сейфа. Но Домбровский страшно подозрителен, никого не пускает в квартиру, и у дверей его очень серьезная охрана. А барышня — это вне подозрений всегда. — Вы проникните в квартиру и вырубите Домбровского, — сказал Пилерман, — дальше впустите меня и наших людей с черного входа. Потом преспокойно уйдете из квартиры, сказав охране, что Домбровский заснул и просил его не беспокоить. — А наутро он проснется и будет искать меня по всему городу, — усмехнулась Таня. — А разве до этого тебя не искали по всему городу? Особенно, когда ты промышляла хипишем на Дерибасовской? — удивился Японец. — Разве ты забыла, как попала к нам? К тому же ты загримируешься, изменишь внешность. Ты же бывшая артистка. У тебя все будет под рукой. — Конечно… Если только Домбровский захочет привести меня в квартиру, — сказала Таня. — Еще как захочет! — всплеснул руками Пилерман, — Домбровский страшный бабник! У него каждую ночь новая барышня. Он уже прошелся по всем одесским артисткам, и все ему надоели. А вы — новое лицо. Нет никаких сомнений в том, что Домбровский не устоит, — он сально улыбался. Тане было тошно. Так тошно, что она даже смотреть не могла в сторону Пилермана. Его упитанное, лоснящееся лицо вызывало в ней настоящее отвращение. И вот в образе роскошной блондинки с вьющимися волосами до пояса она входила в здание гостиницы «Пассаж» — с бьющимся сердцем и черной ямой в душе. — К кому? — Бородатый кавказец невероятно грозного вида, который усиливала огромная черная папаха, преградил им дорогу. — К Домбровскому, военному коменданту города, — возмущенно выпалил Пилерман, — к кому же еще? Истинный одессит, он не мог удержаться от того, чтобы не ответить вопросом на вопрос. — Тебя я знаю, — кавказец зло зыркнул жгучими глазами, — а она кто? — А она со мной, — насупился Пилерман. — Посторонних пускать не велено! — Она не посторонняя! Это известная актриса мадам Ракитина, только сегодня приехала из Киева. Господин Домбровский нас ждет! — вспыхнул Пилерман. — Нет сейчас господ! — рявкнул непреклонный страж, однако затем тень сомнения промелькнула по его лицу: — Актриса, говоришь? Но Пилерман не успел ответить. Ближайшая к ним дверь открылась, и оттуда вышел сам Домбровский в сопровождении трех мужчин, один из которых, высокий, седой, старался держаться за спинами других. Таня не вглядывалась в спутников Домбровского — ей было не до того. Она мгновенно узнала военного коменданта города, чье лицо видела при таких страшных обстоятельствах, что это до сих пор снилось ей по ночам. Все внутри нее замерло, а потом рассыпалось с такой болью, что Тане даже стало трудно дышать. Домбровский внушал ей ужас, самый настоящий, ледяной, первобытный ужас. И это чувство не так-то просто было в себе подавить. Домбровский между тем не мог отвести от Тани восхищенного взгляда, хищные глаза расширились, как у кота, который увидел перед собой мышь. Его холеное, чувственное лицо было по-своему красивым. Большинство женщин сочли бы его очень привлекательным, но Таня никогда не относилась к большинству. — Пилерман! — воскликнул Домбровский. — Представь мне свою спутницу! При этом возгласе грозный охранник быстро отступил и растворился где-то в тени. — Это Антонина Ракитина, наша известная актриса. Она прибыла сегодня утром из Киева… — залепетал Пилерман. Дальше было дело Тани. И она, смело выдержав откровенный взгляд Домбровского, кокетливо протянула руку вперед: — Антонина! Нина. Я, собственно, приехала к вам. — Ко мне? — Домбровский плотоядно оскалился. — Я всегда готов уделить вам внимание. Повышенное внимание… — У меня конфиденциальный вопрос. Только к вам… — закокетничала Таня и, подхватив под руку Домбровского, быстро увела его в сторону от спутников и от свирепых охранников. — Меня очень интересует судьба моего брата. Он держал в Одессе ювелирный магазин. Ракитин, ювелир Ракитин, — говорила не останавливаясь Таня, — мне сообщили, что его убили. Но никто не рассказал никаких подробностей. Вы военный комендант Одессы. Подробности можете знать только вы. В лице Домбровского не дрогнул ни один мускул. Либо он уже забыл про ювелира Ракитина, либо помнил, но подобный налет был для него и его банды настолько привычным делом, что он не обратил на него особого внимания. — Я помню дело ювелира Ракитина, — спокойно произнес Домбровский, — это было очень громкое убийство! Примите мои соболезнования, дорогая. — Ах, благодарю! Вы расскажете мне подробности? — Мне нужно воскресить их в памяти, полистать нужные документы… Я помню только то, что вашего брата убили одесские уголовники, люди самого ужасного бандита Одессы Мишки Япончика. К сожалению, его до сих пор не могут поймать. — Я слышала про этого бандита, — всплеснула руками Таня, — говорят, он настоящий дьявол! Но вы можете выяснить все подробности для меня? — Разумеется! — Домбровский галантно поцеловал Тане ручку. — Мы можем встретиться сегодня вечером? Я вам все расскажу. — Да, конечно, — закатила глазки Таня. — Тогда в 8 вечера я жду вас в ресторане «Пассаж». Уходя, Таня бросила невольный взгляд на спутников Домбровского. Седой мужчина в этот раз повернулся лицом. Он тихо разговаривал с одним из охранников — молодым кавказцем со шрамом во всю левую щеку. Говорили они не по-русски, а на каком-то своем языке. Тане вдруг показалось, что она уже где-то видела этого мужчину. Ощущение кольнуло ее. Но он снова повернулся спиной, словно стараясь спрятать свое лицо, и Тане показалось очень странным это намерение все время оставаться незамеченным. Но она не сомневалась ни секунды в том, что уже видела его. Где? Этого она не могла вспомнить, тем более в присутствии Домбровского, который все еще не сводил с нее пожирающих глаз. Думать дальше ей не хотелось. И, нервничая, Таня очень быстро вышла из Пассажа, потеряв где-то на ходу отставшего Пилермана. Вечер в ресторане был настолько отвратителен, что Таня постаралась вытравить его из памяти как можно скорей. Время действовать пришло около десяти, когда Домбровский заказал очередную бутылку вина и стал проявлять заметные признаки нетерпения. — О, какое прекрасное вино! Оно лучше всех прежних, — проворковала Таня, — может, возьмем бутылку с собой, когда поедем к тебе? — Поедем как можно скорее! — Глаза Домбровского засверкали. — Конечно. Ты же не оставишь меня одну в такой прекрасный вечер? — Таня вовсю изображала опьяневшую кокетку. — Ты военный комендант Одессы, я так хочу побывать у тебя. В автомобиле Домбровский попытался дать волю рукам, но Таня быстро поставила его на место. В этом ей успешно помог большой опыт бывшей хипищницы с Дерибасовской. Главное было довести клиента до места. Домбровский об этом не знал, а потому спокойно ждал своего часа. Он жил на Дерибасовской в роскошных апартаментах внизу улицы, спускавшейся к морю. И у дверей его квартиры, расположенной на первом этаже, дремали трое охранников — опять-таки кавказцев — самого сурового вида. Войдя в квартиру, Таня потребовала разлить вино. Домбровский охотно согласился и принялся наливать. В этот миг раздался громкий стук в дверь, и хозяин пошел открывать, чем невероятно облегчил Тане ее задачу. Она всыпала почти половину пузырька со снотворным в его бокал, хотя было достаточно всего нескольких кристалликов. Но Домбровский вызывал у Тани такую ненависть, что она решила действовать наверняка. Из прихожей послышались громкие голоса. Таня на цыпочках прокралась к приоткрытой двери. — Убирайся немедленно! — гремел Домбровский. — Как посмели тебя впустить?! Я им всем покажу чертову мать! Они разве не сказали, что я занят? У меня дама! Я не один. — Подождут твои дамы, — зло произнес голос, показавшийся Тане невероятно знакомым. Она точно слышала его, но где и когда, не могла определить. — Подождут твои дамы, — повторил голос, — шлюхи подзаборные! Я пришел узнать, сжег ли ты документы, которые украл из тюрьмы! И это не терпит отлагательств. — Почему я должен их сжигать? — рассердился Домбровский. — Я не обещал тебе ничего определенного! Сказал, что подумаю, и буду думать. Уходи! — Ты сделаешь это сейчас, ты… — прозвучали грязные ругательства, и в речи незнакомца вдруг появился заметный кавказский акцент. По всей видимости, визитер Домбровского страшно разнервничался. — Девка на Привозе — твоих рук дело? Ты поимел ее, а потом разрезал на куски! — Тут буквально зашипел Домбровский. — И после этого я должен сжечь документы из тюрьмы?! Это твоя работа, или не так? Таня едва не стукнулась о двери лбом. Это ж надо такое! Убийца с Привоза! Визитер Домбровского — убийца с Привоза! И Домбровский знал, кто это такой! — Не говори глупости, — голос вдруг зазвучал спокойно, — не убивал я никаких девок. Ты сам знаешь, что это был не я. Сожги документы. Я хочу спокойно жить и работать. Мне все это ни к чему. — Чем докажешь, что не ты убил девку? Признайся по-хорошему!