— А кто же еще? Не я же его душила! — Баба уставилась на Таню с глубоким непониманием. — Анютка девка молодая, с мужиками шлялась. Забеременела, значит, а позору забоялась… Вот младенца своего и загубила, сука проклятая… До смерти задушила, гадина… Отойдя от торговки, Таня приблизилась к окровавленной девушке, лежащей на земле. Она была мертва, и видно это было невооруженным взглядом. — Мертвый младенец… третий мертвый младенец… вот он… — с ужасом прошептал за ее спиной Володя. Тане хотелось плакать. Сосновский никогда не умел использовать женщин в своих интересах. А быть милым и обаятельным для всех ему не позволяла гордость. И в этот раз ему пришлось не сладко. Прыщавая девица в полицейском архиве не спускала с него восторженных глаз. И Володя пошел на крайнюю меру — улыбнулся работнице архива и так кокетливо оперся о столик, что у девицы перехватило дух. — Девушка, милая, пожалуйста… Только вы можете мне помочь… — Володя был противен сам себе. — Ой, не могу, ой, и не просите даже, — девица закатывала глазки, флиртуя вовсю, — хоть вы и репортер, а не могу. — Известный репортер и писатель, — уточнил Володя. — А хотите, я о вас роман напишу? Или газетную статью? — Ой, да что вы… вы, прямо, такой… — Девица поджимала губки, поводила плечом, и было видно, что она попалась на приманку. В конце концов она сломалась и пригласила Володю в архив. Ему только и было это нужно. Забыв даже поблагодарить свою спасительницу и тем более пригласить ее на свидание или на ужин, Володя ринулся в пропахшую вековой пылью святая святых. Бывший полицейский архив был темным и страшным. Находился он в помещении старой биржи, где специально для уцелевших документов выделили темную, без окон, комнату. Пропускали туда по специальному пропуску, подписанному Ревкомом. Володя подозревал, что членов Ревкома уговорил Домбровский, который из старых полицейских сводок черпал информацию о сохранившихся одесских буржуях. Чтоб ни одна монета не уплыла в сторону, были приняты такие драконовские меры. А девица, поддавшись натиску, согласилась пропустить Володю просто так. Конечно, он мог бы получить пропуск, надавив на главного редактора Краснопёрова. Но это потребовало бы и времени, и огромного количества объяснений. А давать объяснения Володя не хотел. В архиве было тесно, пыльно и темно. Но девица разрешила зажечь настольную лампу, которую специально притащила из соседнего помещения. Однако узкого тусклого кружочка лампы было недостаточно для того, чтобы хоть пробить брешь в окружающей его темноте. Архив был свален просто в стопки на пол, без всякой системы. И Володя ужаснулся тому количеству пыльных папок, которые доведется ему разворошить. Но выхода не было. Таня всегда оказывалась права. И, скрепя сердце, он подвинул к себе ближайшую стопку. Запах пыли был ужасающий. В папках многие листы были обуглены, часто их совсем не было. И все равно документов было море. Володя погрузился в чтение. Буквально через минуту перед его глазами как живая встала горничная, путано и многословно рассказывающая о своей хозяйке, о ее кавалере-банкире, о том, что та и его не пустила в дом, и ее, горничную, отослала… А еще что-то про битый фарфор под дверью… Строго протокольные вопросы следователя тонули в море слов горничной, ярко описывающей свою жизнь и жизнь своей хозяйки. И тем не менее, судя по протоколу, следователь не дал сбить себя с толку и довел допрос до конца. Исписанные четким почерком листки пахли сыростью и плесенью. Сохранились они плохо — кое-где буквы уже потекли, некоторые страницы с трудом читались. В одном месте папку погрызли мыши. К счастью, на тех листках, которые объели наглые зверьки, не было ничего, кроме детального плана Ланжероновской и самого дома, а все это не представляло особого интереса. По крайней мере, такого, как полицейский протокол. Володя еще раз посмотрел на год, который стоял на папке, взятой им наугад, — 1895-й. Со все возрастающим интересом Сосновский прочитал подробности зверского убийства известной в городе хозяйки публичного дома по прозвищу Роза Шип, которое произошло тогда в Одессе. С первых же страниц протокола осмотра тела (вернее, его частей, того, что нашли в комнате хозяйки борделя) он просто не поверил своим глазам! Мертвый младенец. И тело было расчленено в точности так, как в их случае. Это была просто неслыханная удача! Володя не мог просто так отказаться от ценной папки. А потому, засунув ее под отвороты пальто, решил прихватить с собой. Конечно, это было преступлением, и преступлением серьезным. Но Володя резонно рассудил, что по нынешним временам никто отсутствия папки даже не заметит. Тем более, что валялась она буквально на полу, под кучей других бумаг. Ведь он мог обнаружить эти документы не сразу, а дней, скажем, через десять. Мог вообще не обнаружить. И то, что он сразу увидел эту папку, Сосновский посчитал неожиданным подарком судьбы. Отодвинув решительно бумажные груды и поплотнее запахнувшись, Володя быстро покинул помещение архива, не забыв улыбнуться на прощание прыщавой девице. Таня не поверила своим глазам, когда, открыв дверь квартиры, обнаружила на пороге Сосновского, державшего в руках старую потрепанную папку из бывшего полицейского архива. В комнате он с радостью швырнул ее на стол. — Вот, убийство Розы Каймановой! — гордо возвестил Володя. — Она же Роза Шип — хозяйка борделя на Ланжероновской. 1895 год. Убийство этой дамочки точь-в-точь соответствует нашим убийствам. Таня принялась читать. Читала она быстро, и Володю обрадовало выражение ее лица, когда она положила в папку последний листок протокола. Это было для него настоящим комплиментом! — Невероятно! — Таня была потрясена. — Как ты умудрился это найти? — Ну… были кое-какие догадки. Все-таки я бывший полицейский, — покривил душой Володя. — Ты ведь заметила главное? Убийцу не нашли! — Да, — кивнула Таня, — это наш убийца. Он вышел тогда, скрылся от полиции и убивает сейчас, в 1919 году. Судя по прошедшему времени, это человек среднего возраста или даже пожилой. — Седой кавалер Дуньки-Швабры… — предположил Володя. — Да, очень на то похоже, — снова кивнула Таня, — и это обиднее всего, потому что слишком уж бросается в глаза. Обидно, что так просто. Я, честно говоря, ожидала чего-то другого. Но может быть и так… — Ты обратила внимание на то обстоятельство, что и банкира, и горничную Роза Шип отправила от дверей своих апартаментов, не впустив их внутрь? Это может означать, что она знала: внутри ее кто-то ждет. — Но как она узнала об этом за секунду, если вела к себе банкира? — задумалась Таня. — Значит, до того не знала? — Записка, — предположил Володя, — записка на ручке двери или приколотая на дверь, которую она успела схватить до того, как заметил банкир. — Возможно, — согласилась Таня, — в этом случае убийца был не только ее знакомым, но и важным для нее человеком, если ради него она отправила назад богатого банкира. — Любовь, — хмыкнул Володя, — что для женщины может быть важнее всего? Сколько ради этой самой любви делается женщинами глупостей — страшно сказать! Особенно, если в те годы наш седой убийца был молод и красив. — Много глупостей, — согласилась, усмехнувшись горько, Таня. — Женщины так устроены, что нам нужна любовь, а потому нас очень легко обмануть. — Опять получается — кавалер Дуньки, — сказал Володя. — А сводню твою он мог убить потому, что она знала его лично и догадалась, что это он убил Дуньку. А мертвых младенцев оставляет рядом с трупом потому, что псих. Как тебе версия? — Ты обратил внимание на одно важное обстоятельство? — Не отвечая на вопрос Володи, задумчиво сказала Таня. — Оно есть и в нашем убийстве! Осколки фарфора под дверью Розы Шип. И в нашем случае — тоже крошки фарфора на коже. Что бы это могло значить? — А ты обратила внимание на то, что тогда предположил судебный следователь? — парировал Володя. — Он предположил, что это осколки статуэтки или вазы, потому что они были расписаны красками. — Ну да, — сказала Таня, — ведь статуэтку или вазу проще искать, чем непонятно что. Только почему они не нашли? — Непонятно, — Володя пожал плечами, — и никого не арестовали за убийство. Хотя бы по подозрению… — Наш убийца умеет прятать концы в воду, — усмехнулась Таня. — Вспомни, ведь у нас на него тоже ничего нет! Ладно, спасибо за папку. Что делаем дальше? — Я подумываю наведаться в тюрьму, — ответил Володя, — порыться там в архивах. Вдруг что найду… Когда он ушел, и Таня закрыла за ним дверь, из ванной появился Туча, которого Таня успела там спрятать. Буквально за полчаса до визита Володи он явился звать Алмазную для важного разговора к Японцу. — Картина маслом! — закатил глаза Туча. — И это наш хозяин кабаре! Он теперь твой хахаль? — Нет, — рассердилась Таня, — никакой не хахаль, даже близко. — А ведь он тебя любит, — хмыкнул добродушно Туча, — смотрит за тебя как ошпаренный, аж зубы трясутся. И прибежал до тебя совсем как штырь. — Много ты понимаешь в любви! — фыркнула Таня и добавила: — Ладно, собирайся, поехали. Глава 18 Встреча с Японцем в ресторане «Ампир». Отвратительное задание. Актриса Антонина Ракитина. Папка шантажиста. Провал операции Вопреки своему правилу залечь на дно Японец ждал Таню в одном из самых шикарных одесских ресторанов. Когда пролетка вместо того, чтобы покинуть пределы города, свернула в самый центр Одессы, проехала многие улицы и всю до конца Ришельевскую и мимо Оперного театра повернула к бульвару, Таня вопросительно уставилась на Тучу. Тот довольно засмеялся: — Шо, не поняла? Дела Японца идут в гору! Он нашел общий язык с Домбровским, и Григорьеву прищемили хвост! Конечно, он с великим шухером все еще ищет Японца по городу, но сам особо гланды не рвет. Наш Мишка Япончик сделал ему ручкой, и тип этот приблудный, алкаш, подряпанный пролетариатом, залез мордой в свою нору, да сидит там! — Потрясающе! — усмехнулась Таня. — Я ни секунды не сомневалась в том, что наш Японец может устроить грандиозный шухер. Только зачем ему я? — А ты завсегда нада! Он без тебя как без рук! — сделал комплимент Туча, и Таня поняла, что это не пустые слова. Наконец они доехали. Недалеко от гостиницы «Лондонской» был расположен изящный ресторанчик во французском стиле «Ампир». Это было удивительно, но по какой-то причине красные не решились его закрыть. Японец ждал ее в отдельном кабинете, и Таня с огромным удивлением увидела на столе его любимые пирожные. Несмотря на подполье и сложную борьбу, Мишка не изменился. — Садись, Алмазная, кушай пирожные, — широко улыбнулся он. — Хотя ты, кажется, их не любишь, — Японец галантно налил Тане шампанское. — Давай выпьем за твое прозвище, которое, похоже, вернулось к тебе. — Что это значит? — нахмурилась Таня и добавила: — Я пока ничего не узнала о Марушиной. — Марушину пока побоку! — нетерпеливо махнул рукой Мишка. — Сейчас есть другой вариант. Важнее ее. — Какой? — насторожилась Таня. — Бриллианты. Огромные, как орехи с дачи. Жирные, шо печенка золотого гуся, — мечтательно вздохнул Японец. — Много бриллиантов, которые агенты Добровольческой армии направили в наш город, чтобы свергнуть красных. Надо раздеть Домбровского. — Почему Домбровского? — удивилась Таня. — Потому что Домбровский, гнида ушлая, успел их захапать. У него агенты по всему городу. Выследили, заловили, бриллианты отобрали, свидетелей под землю. Все просто. А мне эти бриллианты очень как позарез нужны! Ну прямо во как! — Все это понятно, но при чем тут я? — А мы с тобой вспомним старые добрые времена, и ты поможешь мне их добыть. — Ох, нет… — ужаснулась Таня, — только не Домбровский! Я его видела. Это зверь. — Знаю, шо зверь. Но никто не заставит тебя рисковать. С твоей головы, драгоценная моя Алмазная, и волос не упадет! — Поясни, что ты имеешь в виду, — Таня снова поймала себя на мысли, что ей больше не нравится криминальная жизнь. — Все просто. Ты прибегнешь к обыкновенному хипишу. Домбровский бабник. Он любит красивых женщин. А красивее тебя в нашем мире никого нет.