И внезапно Таню осенило — ну конечно российский флаг! Это же Рулька Кацап! Рулька, который приехал из России! Таня вспомнила, зачем шла к Шмаровозу — узнать о том, как он и Рулька вышли на людей Пилермана. И Шмаровоз перед смертью пытался указать ей на Рульку Кацапа! Ну конечно, только Рулька мог знать, где искать Пилермана! Таня лихорадочно думала… Рулька Кацап, стеклянная лавка… А что, если перед смертью Шмаровоз дал ей адрес Рульки? Неужели его убил Рулька? Это было бы слишком ужасно… Но зачем? Зачем Рульке убивать Шмаровоза? Таня не могла это понять. Зато в ее памяти возникло другое воспоминание: осколки фарфора на коже трупа Ираиды Стекляровой. Это обнаружил профессор судебной медицины, исследуя труп. Неужели зацепка? У Тани перехватило дыхание! А что, если… Носовым платком она прикрыла лицо покойного друга, чтобы больше не видеть страшного взгляда этих глаз, нацеленных в пустоту. Сердце ее обливалось кровью. Сколько же бессмысленных, жестоких потерь! Кровь вокруг, ничего, кроме крови, и ничего, кроме смертей. Тане хотелось кричать, но она не могла выдавить из себя ни одного звука. Только горячие, обжигающие слезы текли по ее щекам. Таня последний раз посмотрела на тело Шмаровоза, мысленно попрощалась с ним и, аккуратно прикрыв за собой дверь квартиры, выскользнула в беспощадную темноту. И только на улице, немного прийдя в себя после ночного страшного бега, она вдруг поняла, о какой стеклянной лавке говорил Шмаровоз. Это была самая настоящая стеклянная лавка на Новорыбной улице возле Привоза, которую держала родная сестра Яшки Лысого. Все воры знали это место, потому что сестра Яшки Лысого занималась скупкой краденого. Это было ее настоящее занятие под официальным — торговлей посудой. Таня бросилась туда. Лавка была темной, свет нигде не горел. Над дверью красовалась яркая вывеска «СТЕКЛО ПАСУДА» — вполне нормальная как для Привоза. Таня вспомнила сестру Яшки — толстую голосистую бабу с ярко-красными щеками. Ей было под 60, и вряд ли Шмаровоз или Рулька Кацап могли испытывать к ней нежные чувства. Почему же Шмаровоз указал на нее? Таня толкнула дверь магазина — заперто. Дом, в котором он находился, был одноэтажный, с покатой крышей, стоящий как бы на отшибе, отдельно. Она завернула за угол и увидела еще одно окно. Не долго думая, Таня обернула руку шалью, которую сняла с головы, и стукнула по стеклу. Звон был оглушительный, но в окне образовалась довольно большая брешь. Засунув руку, она отперла задвижку и, открыв окно, влезла внутрь. Таня оказалась в узкой кухоньке, заваленной грязной посудой с остатками еды и пустыми бутылками. Судя по всему, сестра Яшки Лысого тоже жила здесь. Из кухни в дом вел коридор. Слева был проход в лавку, а справа находились две комнаты. В одной явно жила сестра Яшки Лысого. В другой, скудно обставленной железной кроватью, сломанным комодом и единственным стулом, Таня обнаружила лежащий под кроватью чемодан. Там были мужские вещи — дешевые, поношенные, самого плохого качества. На комоде лежали бритвенные принадлежности. А в ящике комода, под ворохом полотенец, Таня обнаружила новенький, еще блестящий наган. По всей видимости, сестра Яшки Лысого сдавала комнату внаем кому-то из бандитов, знакомых своего брата. Судя по комплекции и возрасту хозяйки дома, любовник исключался. А вот платный жилец — нет. Вещи были безликие. Определить по ним личность было невозможно. Таня тщательно обыскала комод — никаких документов, ничего, что могло указывать на жильца. Кроме нагана, ничего интересного не было. Но Таня боялась прикасаться к оружию. Она даже не стала брать его в руки. Задвинула ящик и пошла в лавку. Сестра Яшки Лысого лежала за прилавком, на спине, точно так, как лежал Шмаровоз. И горло ее было разрезано так же, как у Шмаровоза. Она уже успела застыть. Лужа крови, обволакивающая объемное тело, казалась черной. Тане показалось, что мертвая торговка лежит в луже из стекла. В отличие от Шмаровоза, глаза женщины были закрыты, и от того выражение ее лица было не столь страшным. Таня застыла, боясь пошевелиться. Смерть сама по себе была ужасом, но такая — и подавно. Когда же закончится эта ужасная ночь? — Обернись, — глухой голос за спиной вырвал ее из этого жуткого оцепенения. Таня послушно обернулась. Перед ней, с наганом в руке, стоял Рулька Кацап. Она поняла, что это и есть жилец сестры Яшки Лысого. Подслушав разговор Яшки с сестрой, Рулька узнал о планах Пилермана. — Я все ждал, когда ты придешь. Не думал, что так. Таня внимательно вглядывалась в его лицо — он был совсем еще мальчик. Но, несмотря на молодость, в его глазах просматривался жесткий опасный блеск. Это были глаза убийцы. — Зачем ты убил Шмаровоза? — спросила Таня. — Он догадался. — О том, что ты забрал у меня бриллианты? — Таня уже все поняла. — Шмаровоз хотел пойти к тебе и все рассказать. Он догадался, что я за тобой следил. Пришлось заставить его замолчать. И эту старую дуру тоже. Она давно действовала на нервы. — Теперь ты убьешь меня? — Таня была абсолютно спокойна, весь ужас почему-то прошел. — Нет. Ты поедешь со мной. Я ведь взял эти бриллианты только ради тебя, — сказал Рулька Кацап. — Что это значит? — То, что я сказал. Ты поедешь со мной. Ты теперь со мной будешь. Мы уедем отсюда вместе. У нас есть бриллианты. Это «нас» неприятно резануло слух. — Я никуда не поеду. Это глупость, — Таня пожала плечами. — Поедешь. Я так сказал. Я взял ради тебя эти камни. Чтобы ты была со мной, — голос Рульки задрожал, — я тебя в первый раз как увидел, сразу понял: ради тебя сделаю, что угодно. Ты теперь со мной будешь. Моя. — Глупый мальчик, — Тане вдруг стало очень грустно, — глупый мальчик, что же ты сделал со своей жизнью… Я ненавижу бриллианты… — Не смей разговаривать со мной так! — Рулька подскочил к Тане, схватил за руку. Таня попыталась ударить его кулаком в лицо, но это было бессмысленно — он был и выше, и сильнее ее. Она стала вырываться. Жадными руками Рулька хватал ее за одежду. Таня сопротивлялась изо всех сил. Ей как-то удалось выбить из его рук наган, и тот грохнулся стволом в пол. Раздался выстрел. Он был такой силы, что с потолка посыпалась штукатурка. Дальше произошло что-то невообразимое. Под ногами Рульки вдруг проломился пол, и с громким воплем он рухнул вниз. Раздался глухой удар тела, и все стихло. Таня еле отползла в сторону от разверзшейся под ее ногами пропасти. Вся дрожа, она пыталась прийти в себя. — Рулька! — наклонившись над дырой в полу, закричала вниз Таня, — Рулька! Никакого ответа. Она нашла за прилавком с разбитым стеклом керосиновую лампу и спички. Наклонила лампу, посветила. Под полом был подвал, довольно глубокий. Таня поняла, что его вырыли в катакомбах как мину. Рулька лежал внизу. Он был мертв. Голова его была неестественно свернута набок, очевидно, при падении он сломал шею. Таня нашла крепкую пеньковую веревку и прикрепила ее к неподвижному, плотно закрепленному металлическими скобами прилавку. Второй конец бросила в дыру и стала спускаться вниз. Рулька действительно был мертв. Из его кармана вывалился плотный кожаный мешочек. Таня подняла его — это были те самые бриллианты, которые она спрятала в тайнике. Внезапно Таня почувствовала порыв сквозняка и, посветив лампой, увидела темный ход, заворачивающий за угол, — вход в катакомбы. Таня пошла туда. Она оказалась в небольшом помещении — нише в толще подземного камня. Возле стены стояли большие напольные вазы из стекла. Они выглядели странно. Подняв лампу, Таня подошли поближе. Верхние части ваз были отбиты. В них, прямо в острые, осколочные края, были вставлены… человеческие головы. Таня узнала голову Дуньки-Швабры, Ираиды Стекляровой… Была еще голова незнакомой женщины, и такие старые, черные, гнилые и высохшие, что уже превратились в мумии. Мертвые головы издавали ужасающий запах. Это был страшный тайник убийцы. Все в глазах Тани поплыло. Она привалилась к стене и на несколько минут потеряла сознание. Глава 24 Старая горничная Розы Шип. Дело Маньки Льняной. Медальон в пантеоне убийцы. Планы Японца. Младенец Машутки Старый шелудивый пес с облезлым хвостом метнулся из-под ног, недобро кося блестящим большим глазом. Володя аккуратно вступил на крыльцо, которое выглядело так, словно при малейшем прикосновении рассыплется в прах. Все в этом старом дворе на Слободке выглядело таким ветхим, словно сохранилось еще со времен Всемирного потопа. Володя немало поплутал в лабиринтах Слободки, прежде чем найти нужный ему адрес. Дом оказался многоквартирным, трехэтажным, окруженный такими же покосившимися домами. Даже с виду он был похож на карточный домик. Казалось — дунешь немного, и упадет. Крыльцо между тем отлично выдержало его, и вскоре Володя крутил звонок возле двери с облезлой краской на первом этаже, из-за которой нестерпимо разило жареным луком. Неопрятная старуха в халате в жирных пятнах почти сразу открыла дверь. Она была такой толстой, что даже пояс от халата не сходился на ее объемном животе. В этой жуткой полноте было что-то болезненное. На отекших от водянки ногах свернулись простые чулки. Тапочки были такие старые, что в дыры из них высовывались пальцы. Старуха была живым олицетворением беспросветности и нищеты, долгой, никчемной жизни. — Тебе чего? — Левый глаз старухи был закрыт плотной воспаленной пленкой, она была полуслепой, и оттого тревожно вглядывалась в окружавшую ее темноту. — Ты Груша? — спросил Володя. Ему было неприятно обращаться так к старухе, но он знал, что другого обращения она не поймет. — Ну! А тебе чего? — Поговорить надо. О прошлом. — Нету у меня прошлого. О чем с тобой говорить? — О хозяйке твоей. Розой Шип звали. Помнишь ее? — Как за такое можно забыть? Хоть и потрепала меня жизнь, а Розочку с шипами до сих пор помню. Тебе-то это зачем? — Надо узнать кое-что. — А деньги у тебя есть? — Есть, — Володя вложил ей в ладонь крупную бумажную купюру, и старуха на ощупь определила, сколько денег. Лицо ее посветлело. — Ну заходи. Володя оказался в комнате, заставленной старой громоздкой мебелью, где буквально на всем сидели кошки. Согнав двух рыжих котов, развалившихся на вытертом плюшевом кресле, старуха постелила газетку и усадила Володю туда. Он сел, с ужасом вдыхая отвратительный кошачий запах, от которого почти сразу начала болеть голова. — Роза Шип мертва, — важно сказала старуха, усаживаясь на диван и опираясь на невесть откуда появившуюся палку, — Розу убили, а кто ее убил, так никто и не нашел. — Я знаю, — Володя кивнул, — читал в архиве про ее дело. — Так ты сыщик? — презрительно бросила старуха. — Я журналист. Книгу пишу про старые убийства. И про убийство Розы Шип, — покривил душой Володя.