— В начале 1919 года. В тюрьму она попала при французах. Когда французы были в городе, поймали ее за фальшивые деньги и спекуляцию поддельными бриллиантами. Глупо работала, грубо. Не имела связей, не умела маскироваться и заметать следы. Вот ее и зацапали. Поместили в тюрьму, а там, в камере, у нее с сокамерницами конфликт произошел. Приставать она стала к одной дамочке, а за той вовсю другая заключенная ухлестывала. Словом, та, другая, раздобыла где-то бритву и перерезала Мещеряковой горло от уха до уха, пока та спала ночью. Та умерла на месте. Вот, собственно, и все. — Ох, как жаль… — расстроилась Таня, — что же теперь делать… — И еще есть одна новость — такая же неприятная для тебя. Гоби Имерцаки никогда не сидел на Александровской каторге. — Ты серьезно? — Да уж серьезней некуда! Мои люди узнали. Не сидел он там. Другой это был кто-то. — Вот тебе и раз, — удивилась Таня, — значит, другой. — Появилась тут у меня одна мысль. А что, если тебе найти акушерку? — Кого? — удивилась Таня. — Вообще не понимаю, о чем ты. — Ну, акушерку в тюрьме, которая тех младенцев принимала. Я же тебе рассказывал про мертвых младенцев! Они же не сами на свет появлялись, их кто-то принимал. И только потом их уносили к тому зверюге. А акушерка должна была знать, к кому, может, она сама и относила. Так что попробуй разузнать. — Это мысль! — Тане было даже обидно, что она сама не додумалась до этого раньше. — Да, и еще. Собственно, главное, зачем я тебя позвал. Завтра, к этому же часу, принесешь мне сюда бриллианты. — Хорошо, — кивнула Таня. — Ну, тогда лови своего убийцу! — рассмеялся Японец. Таня вышла из ресторана с каким-то странным, тревожным чувством. Прошла через общий зал, вышла на улицу. Внезапно она ощутила чей-то взгляд — колючий, недобрый взгляд уставился в ее спину. Таня обернулась. Никого. Вся улица вокруг была абсолютно пустынной. Таня прошла несколько шагов вперед. Ей снова почудилось это ощущение — более того, оно просто ее обожгло. Ей даже послышались шаги, которые смолкли внезапно, едва она остановилась. Ее пронизала мелкая, противная дрожь. Кто же следит за ней, кто идет за ее спиной? Таня как могла ускорила шаг и вышла на Екатерининскую площадь, где гуляли люди и даже были зажжены фонари. В толпе она немного успокоилась. Теперь самое время было обдумать слова Японца. Ночной Привоз был пуст. Ворота закрыты. Но Таня с легкостью обошла их и вышла туда, где не было никаких заборов — ворота были лишь декорацией, на самом деле пройти мимо них было довольно легко. Крадучись, Таня быстро прошла вдоль всего рынка, обогнула свою запертую лавку и двинулась мимо пустых торговых рядов. Все было тихо, только юркий кот шмыгнул из-под ее ног и тут же растворился в темноте. Вот и лавка Кацмана. Она была крепко заперта и не освещена. Крыльцо находилось в тени. После смерти старика дела обстояли неважно, сын не справлялся, и лавка приходила в запустение. Таня быстро нагнулась, залезла под ступеньки, засунула руку в щель. Бриллиантов в тайнике не было. Глава 23 Свеча в окне. Убийство Шмаровоза. Сестра Яшки Лысого. Тайник убийцы Пламя свечи дергалось в мутных, давно не мытых окнах. Глядя на яркий фитиль, напоминающий мотылька, Таня ощутила суеверную дрожь. Было что-то до ужаса тревожное и опасное в этом тоненьком огоньке, метавшемся в темноте. Таня прислонилась к шершавому ракушняку стены напротив и крепко, до хруста, сжала в кулаки пальцы. На церквушке поблизости глухо, с уханьем, ударил колокол. Пробило полночь. Темнота ложилась слоями на немощеный, старый двор. Окна были темны — дом, где жили бедняки, погружался во тьму рано. Таня слышала, что совсем недавно здесь, в окрестностях Молдаванки, возле железнодорожной насыпи, снова открылись две фабрики и несколько кустарных артелей. Жители бедных предместий потянулись туда на работу, чтобы в страшные и смутные времена не остаться без куска хлеба. Все вернулось на круги своя. Таня ждала. Пламя свечи металось по-прежнему. В этом доме жили, похоже, те, кто вернулся работать на фабрики. В полночь во дворе царила сплошная густая темнота. Окна всех остальных квартир были темны. И только два окна на первом этаже являли собой страшную, тревожную картину. Но огоньки в грязных окнах были не знаками жизни. Это был страшный знак смерти. Таня научилась его отличать. До этих огоньков пламени прошло меньше часа, а Таня уже прожила всю свою жизнь — с того страшного момента, как обнаружила пустоту в тайнике, до панического бегства в дебри Молдаванки, к дому своего верного (может быть, вообще единственного) друга. Было сложно передать словами то, что ощутила она в тот момент, когда, засунув руку под ступеньки лавки Кацмана, ощутила там предательскую, страшную пустоту. Первая мысль была о том, что она ошиблась местом. Принялась шарить по всем ступенькам, и под ними, на земле, в грязи — ничего, кроме всякого бесполезного мусора, например, деревянных щепок. Бриллиантов не было. Закрыв перепачканными руками лицо, Таня рухнула на землю и горько заплакала. Слезы ее поглотила густая темнота. Пилерман ее выследил и забрал бриллианты. Кто-то следил за ней и этот кто-то донес. Это конец. Завтра к вечеру она не принесет бриллианты Японцу, и Японец подумает, что она решила его кинуть. Хуже этого просто ничего не может быть. Страшней всего то, что Японец заподозрит ее в подлости — ее, никогда не совершавшую подлых поступков и никогда не предававшую своих. Жить с таким ощущением будет ужасно. Да и кто позволит ей после всего этого жить? Все это было намного хуже смерти. И Таню не столько пугала мысль о том, что ее убьют, сколько та негативная слава, которой будет покрыто ее имя после такого поступка. Мысль о том, как станет думать о ней Японец, была хуже всего. Этого хватило, чтобы Таня взяла себя в руки и, сев прямо под ступеньками, принялась думать, обхватив голову, гудящую, как котел. Итак, Пилерман и его люди. Такие же, как и Яшка Лысый, который уже отправился к праотцам. Кто-то из его людей засек ее возле горящего дома и шел по ее следам. Он видел, как, отправив Рульку Кацапа, она бросилась к Привозу, чтобы перепрятать бриллианты. А затем, посмеявшись над дурой, лихо вынул бриллианты из тайника. Пожар, поджог… Ей чудом удалось спастись. Да, но кто предупредил ее о том, что она на пороге смерти, что за нею скоро придут убийцы? Шмаровоз и Рулька Кацап. Быстрая мысль обожгла, как ожог. Значит, у Шмаровоза и Рульки был выход на людей Пилермана, если они узнали о его планах. А раз так, необходимо как можно скорей этот выход найти. Где живет Рулька Кацап, Таня не имела ни малейшего представления, она находила его в одном из кабачков возле Привоза, где часто встречалась со своими людьми. Идти туда открыто было опасно — в кабачке полно людей, откуда знать, кто будет среди них? Можно напороться и на людей Пилермана, и на засаду Домбровского, тогда все точно будет провалено. Нет, она не знает, где обитает Рулька Кацап. Но она прекрасно знает, где живет Шмаровоз. Вскочив на ноги, Таня помчалась в темноту так быстро, что у нее закололо в груди. Ее отчаянный бег скоро поглотила беспросветная темнота Молдаванки. Таня пробежала мрачную ограду Первого Христианского кладбища, свернула на Болгарскую и углубилась в знакомые лабиринты, в немощеные дороги района. Под ногами хлюпала знакомая грязь. Таня больше не боялась ни темноты, ни мрачных теней, которые подстерегали ее в глубинах дворов. Страх, рвущий ее сердце, был такой силы и мощи, что по сравнению с ним как-то меркли, терялись мрачные силуэты воров и пьянчуг. Воры были свои — достаточно было одного знакомого знака, жеста, принятого в одесском воровском мире, чтобы ее не тронул никто из всех существующих банд. Что же касалось пьянчужек, они были для нее безобидны, и Таня умела справляться с ними еще с тех далеких времен, когда она не имела никакого отношения к воровскому миру, а работала прачкой у купчихи и думала о том, как заработать на лекарства для больной бабушки. Темнота словно хранила ее, была единственным и верным союзником. Так, без всяких приключений, Таня добежала до дома Шмаровоза и, не снижая скорости, ворвалась во двор. Пламя свечи металось в темных окнах квартиры Шмаровоза на первом этаже, похожее на страшных призраков, воскресших из самого ада. Таня застыла на месте. Этот страшный знак, знак чужого человека, который рыщет в квартире Шмаровоза, для чего воспользовался свечой, был знаком смертельной опасности. Затаив дыхание, Таня прижалась к стене напротив и стала смотреть. В квартире мог быть кто угодно. В любой момент могли раздаться выстрелы, даже в ее спину. После того, как ее уже выследили с бриллиантами, Таня не была ни в чем уверена. Оружия у нее не было. Да и пользоваться им она не умела. Таня до сих пор боялась оружия до полусмерти и с ужасом вспоминала тот момент, когда разряженным наганом угрожала Ваське Черняку. Оставалось ждать и никак не выдать своего присутствия. Что бы ни искали эти люди в квартире Шмаровоза, ее друга там явно не было. Прошло минут десять после того, как пробило полночь. Где-то в глубинах двора громко хлопнула дверь, раздался болезненный, хриплый мужской кашель. Таня разглядела сгорбленный силуэт мужчины, который, согнувшись, кашлял на крыльце и сплевывал в темноту. Судя по кашлю, он был на последней стадии чахотки. Бедняки Молдаванки не жили долго, умирая от болезней чаще, чем от пули в перестрелке. Наконец кашель стих. Снова скрипнули двери, и вдруг раздался звук шагов. Таня до рези в глазах всматривалась в темноту. Зашуршали юбки, в подворотне появилась пьяная девица, от которой страшно несло сивухой. Чтобы не упасть, девица держалась за стены, но ноги ее разъезжались в жидкой грязи. Один раз не удержалась, не успела уцепиться за стенку, плюхнулась в грязь. Смачно выругалась сочным, трехэтажным матом, визгливо расхохоталась, затем снова поднялась на ноги и даже принялась отряхивать от грязи свои юбки! Сколько видела Таня не своем веку таких жалких сцен! Наконец девица доплелась до своей парадной, свалилась на крыльце, заползла внутрь. Дверь хлопнула. Снова разлилась тишина. Пламя в окнах квартиры Шмаровоза металось по-прежнему. Тане было страшно. Никогда особо она не верила в призраков, твердо зная, что самые страшные призраки живут среди людей. Но тут впервые в душе ее что-то дрогнуло, и в памяти разом всплыли все самые страшные рассказы местного фольклора о загубленных душах, о призраках-убийцах, поднимающихся на землю из мрачных подземелий катакомб и в ненастные ночи рыщущих в темноте. А вдруг в окнах квартиры Шмаровоза пламенем догорающей свечи металась чья-то загубленная душа, когда-то умершая в этом доме, и искала, за что зацепиться, чтобы вернуться в навсегда потерянный мир? На какую-то долю секунды ужас сковал ее тело, и Таня не могла пошевелиться. Чтобы не вглядываться в страшную темноту, даже закрыла глаза. Когда же открыла их, пламени свечи в квартире Шмаровоза больше не было. Окна были безжизненны и темны. Но от этого стало еще страшней. Как вышел тот, кто зажег эту свечу, если двор был по-прежнему темным и пустым, а вокруг не хлопнула ни одна дверь? Неужели призрак-убийца действительно загубленная душа? От этой мысли у Тани заледенела кровь. Но потом она вдруг поняла: лабиринты Молдаванки были застроены так хаотично и так густо, что большинство квартир имеет несколько выходов, часто даже на разные улицы. Иногда жильцы закрывают другие двери, заваливают камнями и забивают досками. Но если жильцы связаны с криминальным миром, то несколько выходов оставляют. Таня вспомнила, что в квартире Шмаровоза тоже был второй выход на другую улицу, как когда-то в квартире Геки на Госпитальной. Она ведь была у Шмаровоза не раз. А раз так, тот, кто принес свечу, ушел через этот выход. Не теряя времени, Таня ринулась в квартиру. Дверь была полуоткрыта. Таня почувствовала, как глухо, тяжело забилось ее сердце. В темной прихожей на стене висела керосиновая лампа, сбоку стоял комод. Она нашарила коробочек спичек под всяким хламом, наваленным на комод, зажгла лампу. Свет лампы осветил страшный беспорядок, как будто в прихожей происходила страшная борьба. Из комнаты вдруг послышался стон. Шмаровоз лежал на полу на спине, вытянувшись в струну. Руки его, уже утратившие силу, были безжизненно опущены вдоль тела. Горло Шмаровоза было перерезано от уха до уха, и под телом успела натечь огромная лужа почти черной крови, такой густой, что казалась твердой. Глаза Шмаровоза были открыты, он был еще жив. Таня бросилась к нему, упала на колени прямо в лужу черной крови. Шмаровоз хрипел. Кровь толчками вытекала из страшной раны на горле. Вместе с ней уходила жизнь. С ужасом Таня подумала, что не знает его имени. Все называли его Шмаровоз, только Шмаровоз. А между тем он был человеком, у него было человеческое имя, данное ему при рождении… И вот теперь уже поздно узнать… Он был ее другом, этот старый взломщик, вор от рождения, под конец жизни твердо решивший порвать все связи с криминальным миром и начать новую жизнь. Он мечтал об этом, увидев слишком много горя на обломках крушения старого мира, в котором больше не было места ему и таким, как он. Но судьба не дала ему этого шанса. Он был рожден вором в лабиринтах Молдаванки и в лабиринтах судьбы. Но Таня знала — он был вором с самым честным, порядочным сердцем, золотым сердцем настоящего друга. И вот теперь он уходил точно так же, как уходили из ее жизни почти все. Страшную рану в горле нельзя было закрыть. Таня попыталась согреть его руки, зажав их своими ладонями, но это было бесполезно. Ледяной холод, признак смерти, уже сковывал его тело, погружающееся в вечный ледяной плен. Шмаровоз хрипел, губы его двигались. Внезапно Таня поняла, что он пытается что-то сказать. Она нагнулась совсем низко к его губам. Предсмертное хрипение складывалось в слова. Шмаровоз повторял одно только слово: — Стекло… стекло… Глаза его были направлены строго в одну точку. Шмаровоз пытался дать ей знак. — Стекло… — хрипение усилилось, и Таня вдруг ясно различила новое слово: — лавка… После этого уже ничего нельзя было разобрать. Тело Шмаровоза задрожало, дернулось, вытянулось в агонии. Из разрезанного горла вырвался последний кровяной толчок. И Шмаровоз замер, с широко открытыми стекленеющими со странным выражением глазами, там застывала самая настоящая грусть. Таня проследила направление его взгляда. Мертвые глаза Шмаровоза были направлены на противоположную стенку. Там висела картина — дешевая литография, изображающая берег моря. Таня решила подойти поближе и посмотреть. Она отодвинула в сторону дешевую деревянную рамку, и на ее ладонь вдруг выпала какая-то бумажка. Таня развернула ее. Это был обрывок страницы из иллюстрированного журнала. На картинке был портрет бывшего императора Николая Второго на фоне имперского российского флага. Таня задумалась. Что пытался ей сказать Шмаровоз? Император? Бывший император, кто-то бывший — в чем?.. Мужское имя Николай?.. Все это ей ни о чем не говорило. Что тогда — российский флаг?