– Шоб ты был мне здоров! Чушь собачья! – ответил Полипин. – Ты только посмотри, какая армия прислуги! А многих наняли поденно, всего на один вечер. Так что проникнуть в дом, затесавшись в такую толпу, было легче легкого. Это мог сделать кто угодно. Спрятавшись среди прислуги, как раз легче было попасть внутрь дома. – Но зачем? Зачем он это делает? – недоумевал Володя. – Он с нами играет, это ясно, – говорил Полипин, – мстит нам за то, что мы про него забыли. Вот и решил устроить праздничный переполох. Ой, да яки бебехи мине за цей гембель, спрашивается? А я за это знаю? – Да уж… – Володя фыркнул, – ждали налета – может, даже налета Японца, весь дом окружили фараонами, сверху донизу. А тут на тебе – глаз в шампанском. Еще тот налет! – Правильно мыслишь, – кивнул Полипин. – Этот тип утер нос и криминальному миру – мол, у вас всех зубы обломились, а я вот! Вот он вам! Берите и кушайте с кашей! Сделал нас как два адиёта в четыре ряда! В голосе Полипина даже прозвучало восхищение. Но Володя совершенно не восхищался. Убийца Людоед вызывал у него какое-то первобытное чувство ужаса, которое возникало из самой глубины и страшно ему не нравилось. Он прекрасно понимал, что Людоеда нужно ловить, и так же хорошо понимал, что в той обстановке, которая сложилась в городе, это будет тяжело. – Безобразие! Позор! Да я вас под суд всех отдам! Под трибунал! Под расстрельную статью! Никогда еще Одесса не переживала такого позора! И кто виноват в том, что на меня обрушился такой позор? Вы мне ответите за это! Я вас всех отдам под суд, если в течение двух дней вы не сдадите мне Людоеда! Вы слышите – два дня! – В течение двух часов полицейское начальство, разъяренное, красное, сжав кулаки, орало на весь следственный отдел (в том числе и на Полипина с Володей), как на нашкодивших мальчишек. Начальство не стеснялось в выражениях, не считалось с заслугами и чинами и гремело так, что в окнах дрожали стекла, а с полки над камином упала бронзовая чернильница. Бочаров был не виноват. Ему самому досталось от губернатора Сосновского и страшного начальства из Петербурга, по стечению обстоятельств оказавшегося на злополучном балу. И, вернувшись от губернатора в самом ужасающем состоянии, Бочаров принялся спускать шкуру со своих подчиненных. Ситуация его была хуже некуда: все знали, что Бочаров с семьей не сегодня-завтра покинет город, и по молчаливому согласию ему дадут это сделать. А теперь он рисковал своим отъездом в Париж, ведь за то, что произошло на балу, его могли и арестовать. Конечно, подобное происшествие не было бы поводом для ареста, если бы все случившееся произошло не у графа Чарторыйского, а в другом доме. Но граф был слишком влиятелен в Одессе и в Петербурге, его состояние обладало таким весом, с которым следовало считаться при любой власти. А потому оскорбление графа не должно было остаться без последствий, ведь то, что это произошло на его дне рождения, граф воспринял как личное оскорбление. – Два дня, чтобы выловить этого типа! – бушевал Бочаров. – Два дня, чтобы засадить его в тюрьму! Не ешьте, не спите, землю носом ройте, но чтобы этот тип сидел в кутузке у меня под замком! Где хотите ищите! Из-под земли достаньте! Перетрясите всю прислугу! Возьмите отряд солдат и оцепите всю Молдаванку! Но если через два дня этот Людоед не будет схвачен, вы все пойдете под трибунал! Полипин лично взял отряд солдат и командовал облавой на Молдаванке, которая длилась почти всю ночь. Задержанных подвозили партиями, Володя допрашивал их по горячим следам, пока не стал валиться с ног. Задержано было много воров, мошенников и всякой мелкой шушеры, не имеющей вообще никакого отношения к тому, что произошло в доме графа Чарторыйского. Тюремный замок на Люстдорфской дороге пополнился большим количеством заключенных. Но Людоеда среди них не было. От бессонницы у Володи опухли глаза. Он давно уже забыл, на каком находится свете. Но все продолжал допрашивать и обыскивать, задавать каверзные вопросы, вглядываясь в тупые, перепуганные лица тех, кто чаще всего не мог связать и двух слов. Вся прислуга из дома графа была арестована и допрошена по нескольку раз и Полипиным, и Володей. Но и это не дало ничего. Прошло двое суток, и никто не арестовал Людоеда. Конечно, Бочаров горячился, угрожая отдать их под трибунал. Он только покричал для острастки, но все уже привыкли к его крикам и не воспринимали их всерьез. Однако поймать Людоеда стало личным делом чести и для Володи, и для Полипина. К концу вторых суток Полипин сжалился над Володей и отпустил его домой поспать. Володя ввалился в квартиру, забыв запереть за собой дверь, как был, в сапогах и шинели, повалился на кровать и забылся тяжелым, беспробудным сном. Под конец этого тяжелого сна ему приснились белые лилии. Он шел по огромному полю, где они росли, и собирал их в букет. Вдруг он увидел светлый силуэт Тани. Она шла впереди, изредка оглядываясь через плечо. Володя собирал цветы для нее, но, когда он протянул ей охапку лилий, Таня вдруг выбила цветы из его рук и засмеялась. А Володю вдруг охватило острое, приятное чувство спокойствия и прохлады, которое он никогда не испытывал в реальной жизни. Он открыл глаза и увидел Таню, которая в белоснежном платье (совсем как лилии в его сне) стояла над ним. Глаза ее были испуганными, а во всей фигуре, в позе, в которой она застыла, сквозила нерешительность. – Простите… – увидев, что Володя открыл глаза, Таня отступила на несколько шагов, – дверь была открыта настежь. Я заглянула в комнату и увидела, что вы лежите в одежде поперек кровати… Я испугалась, подумала самое плохое… Зашла посмотреть. Но если с вами все в порядке, я пойду. – Не уходите! – Володя резко сел и молитвенно сложил руки на груди. – Умоляю вас, не уходите! Это такое счастье, увидеть вас здесь! Это даже лучше, чем сон! – Что с вами? Вы больны? – Таня отступила еще на один шаг. Она была похожа на птицу, которую может вспугнуть малейшие движения. – Это от усталости. Я не спал двое суток. Это все из-за Людоеда. Мы должны его поймать. Но я так устал… Совсем не помнил, как дошел домой… – Людоед? – Лицо Тани выразило заинтересованность. – Я слышала об этом жутком убийце. Что еще он натворил? – Вчера… Глаз в шампанском… Граф Чарторыйский… – Слова так и полились из Володи потоком. Таня слушала, не перебивая. Когда Володя остановился, она сказала: – Давайте я приготовлю вам кофе и человеческий завтрак, а вы умоетесь, приведете себя в порядок и расскажете мне всё. Я вижу, вам надо с кем-нибудь поговорить. Мы же с вами друзья, не так ли? Вот и поговорим. Тем более, меня так заинтересовал ваш рассказ. Таня удалилась на кухню, а Володя несколько секунд даже не мог пошевелиться от неожиданно свалившегося на него счастья. Глава 15 Месть Косого. Парочка возле гостиницы «Лондонская». Четвертый труп. Решение Полипина Где-то в глухом углу утробно взвыла собака, а в нос ударила острая, тошнотворная вонь. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Темнота была сплошной, как покрывало, без единого просвета. И в этой жуткой темноте вообще ничего нельзя было разглядеть. Володя не понимал, как Полипин ориентируется в этом мраке, как может свободно ступать в темноте, не боясь свернуть себе шею, свалившись в придорожную яму, застрять в дырявом заборе или вымазать форменный мундир какой-нибудь несмываемой грязью. Без Полипина Володя давным-давно заблудился бы в этом мраке, не сделав и двух шагов. И даже с Полипиным он совершенно не ориентировался в этом странном и страшном месте, как дьявольское наваждение воспринимая убогие огоньки, светящиеся в жалких лачугах бедняков. – Потерпи, скоро придем, – Полипин потащил его на какие-то жуткие мостки. Володя, конечно, оступился, плюхнул ногу в жидкую грязь, вымазал форменные штаны до колена и выругался сквозь зубы. – Выкишивайся отсюдой! Шо ж ты хочешь, – вытащив Володю из грязи, Полипин усмехнулся, – Молдаванка не Дерибасовская. Тебе, кстати, это полезно. Нельзя жить в Одессе и ни разу не побывать на Молдаванке! – Какого черта тут так темно? – А зачем здесь свет? Все местные обитатели спокойно ориентируются без всякого света. Здесь живут бедняки, роскоши здесь нема. В стене дома приоткрылась дверь, и оттуда вывалилась пьяная, галдящая компания – послышались крики, песни, пьяный смех. – Люба моя дорогая, шо мы лясим-трясим? Подпольный кабачок, здесь таких полно, – прокомментировал Полипин, – на каждом шагу. Це не шмутки, це шара. И прячутся очень умело, поэтому облавы делать трудно. Здесь легко спрятаться и пересидеть, когда местность знаешь. Никто не найдет. Потому мы целуем замок и пролетаем, как фанера над Парижем. Шоб они были мне за это здоровы! – Слушай, какого мы сюда идем? Почему нельзя было встретиться в центре города, в нормальном месте? – злился Володя. – Не тошни на мои нервы! Странный ты, – фыркнул Полипин, – ни черта не смыслишь в сыскной работе. Это же осведомитель! Он прячется. Ему не с руки, чтобы его видели с нами в центре города. А на Молдаванке встретиться в самый раз. Вот и идем к нему на Молдаванку. Тем более, он сам нас позвал. – А если нас там прирежут? – Не прирежут. Это не в его интересах. Тем более, я давно знаю этого Косого. Он уже не первый раз мне на своих стучит. Много от него полезной информации. А я взамен закрываю глаза на кое-какие его делишки. Так что, видишь, выгодно обоим. – А ты уверен, что информация ценная? – Уверен. Иначе он бы нас к себе не позвал. – Ты повтори еще раз, а? – попросил Володя. – А то я как-то после этих бессонных ночей… – Шоб ты мне был здоров! – буркнул Полипин. – Я ведь тебе уже сто раз повторял! Ну ладно. Он сказал, что точно знает, кто такой Людоед и может нам его выдать. Он сам слышал, как этот тип хвастался своими подвигами. Он назовет имя. Имя, а не гембель! – А этот Косой… Он кто? – Из банды Щеголя, его правая рука. Все серьезные дела Щеголя на нем. Сейчас, после того, как Японец их всех построил и организовал, Щеголь лишился большей части своего влияния. Но все равно, человек он солидный, авторитетный. И девочками с Дерибасовской занимается только он. Японец дал ему на это полный карт-бланш. – Выходит, он не связан с мокрухой? – Никак не связан. – Тогда с чего этот Косой… – Косой часто трется промеж убийц. Слушает разные разговоры. И про Людоеда узнал случайно – по его словам. А может, его специально натравили Щеголь или Японец, чтобы сдать нам Людоеда. Ведь криминальный мир не любит таких. И этот псих убийца страшно мешает всем королям Молдаванки, особенно Японцу. Может, они его специально выследили и решили избавиться таким вот образом, через Косого. Не знаю. Их расчеты меня не интересуют. Но в любом случае, все это нам на руку. Полипин свернул в какой-то убогий переулок, прошел два низеньких, почти вросших в землю, дома и остановился возле третьего, совсем уж жалкого на вид. Дверь была совершенно разбита, стены покосились, вместо стекла в окно была вставлена фанера. Осмотревшись вокруг, следователь коротко, отрывисто постучал в дверь. Раздался хриплый голос, приглашающий войти. Полипин с силой толкнул разбитую дверь, и они оказались в убогой лачуге. На стене висели рваные рыбацкие сети, посередине стоял стол, на нем – глиняный кувшин с двумя стаканами, зажженная свеча. За столом сидел Косой. Володя разглядел ужасающий шрам, пересекающий все лицо, опущенное веко над вытекшим глазом, и внутренне содрогнулся. Похоже, этот человек был ужасен не только внешне, но и внутренне. – Кого ты привел? – нахмурился Косой. – Я же сказал тебе одному приходить. – Это друг. Он тоже ищет Людоеда. – Сядь, – Косой ногой толкнул к Полипину табурет, – в ногах правды нет. Полипин сел, Володя остался стоять за его спиной. В кармане шинели Володя предусмотрительно сжимал рукоятку револьвера. – Ладно, Косой, выкладывай. С чем звал? – Выпьешь? – Ага, щас шнурки поглажу! Времени нет с тобой пить. Если знаешь чего – дело говори! А не тошни на мои нервы! И не делай мине погоду! Лучше сделай за себе базар! – Деловой, значит? Ну, дело так дело. Верку Лысую с ожогами в Еврейскую вчера привезли, так ты уши-то закрой, что б она не говорила. – Щас! Твоя работа? – Ты сам сказал – дело! Ты уши закрой, если хочешь Людоеда поймать. И глазом засохни, шоб уши не завяли. – Шоб ты мине был здоров! Ладно, не сопи ушами, як швицер замурзанный. За уши закрою. Но не за твой рот. – Так вот, – Косой уперся локтями о стол и заговорщически понизил голос, – слышал я тут за один разговор… Один тип другому похвалялся, как легко человеку пальцы отрезать. Он, мол, делал, и не раз. Потом мы в кабаке оказались, выпили, а он и говорит – скажу, мол, тебе одну вещь, мне никто не поверит, а ты слушай. Все ищут Людоеда, а я и есть Людоед. Ну я ему – выкишивайся отсюдой, по будням не заливаю! Ну, смеяться начал – мол, брось заливать. А он нож вынул – такой длиннющий, и говорит: вот этим ножом как дашь по горлу, так голова будет держаться на одной полоске кожи. Я так делал, и не раз. И не швицер… Видно как сразу. Я протрезвел, спрашиваю – зачем ты это делаешь? А он говорит: мне за это деньги платят. Все они люди богатые, их родственники заказывают. Гроб с музыкой. И велят убить так, шоб никто не понял, шо это заказ. Ну, я и придумал за психа. И говорит: знаешь, сколько мне жена Когана денег отвалила? А дочка богатого грека Сарзаки? Ты себе и не представляешь даже! Шоб мы так жили, как они прибеднялись! Ну, я и спрашиваю: а за мальтийца-то, за иностранца кто заплатил? А он смеется – ты, говорит, совсем странный, кусок адиёта! Да помощник его заплатил, за то, что мальтиец раскрыл, как его помощник за деньги ворует! Скажешь, не повод убить? А я тебе скажу – еще какой! Этот же помощник и от капитана-мальтийца, и от хозяина деньги прятал. А как выплыви оно все на свет? Словом, рассказал мне все это. В том, что он Людоед, я и не сомневался ни минуты. Теперь вот решил рассказать. – Кто? – Из наших. Из криминала. В банде Корня, но Корень не давал ему развернуться. Держал как швицера замурзанного, погоду ему делал! Сейчас и Корень, и он под Японцем, вроде как его люди. Но Японец держит его еще хуже, совсем за шестерку. За такое кусок адиёта, шо гланды стошнят. Так шо повод убивать у него есть. Как раз тот фасон!