Раз в месяц двор Фарахи собирался в Зале Просветленного – богатые и влиятельные жители Шри-Кона приплывали за много лиг со всех направлений посплетничать и оценить модные веяния. Во всяком случае, так обрисовал это Тейн. Прибывали они якобы затем, чтобы обсудить управление государством, хотя как это возможно сделать при таком количестве участников – обычно кузенов и других дальних родственников, присланных для «присутствия», – Кейл не знал. И смутно догадывался, что король проводил небольшие еженедельные встречи со своими главными советниками, что c гораздо большей вероятностью представлялось плодотворным. Но, разумеется, его – младшего сынка – туда не приглашали. Ежемесячные же собрания с течением лет – за исключением нескольких промежутков времени, отведенных на реальные дела, – все больше и больше превращались в балаган. Гостей развлекали королевские танцоры, певцы, поэты и фокусники, не говоря уже о слугах – дворецких, поварах, пажах и так далее. Круглые сутки подавали еду с напитками, а посещаемость нередко достигала сотен человек. Преимущественно то были оранг кайя Шри-Кона – богатые землевладельцы – и их семьи. Но также присутствовали королевские гости с других Островов и городов на территории Пью. Изредка прибывали представители соседних королевств. Самым важным из них был Капуле, прозванный островитянами Королем-Фермером, но он сам ни разу не появлялся; его более-менее постоянной представительницей считалась Лани. Сегодня, похоже, гостей явилось не так чтобы много. Кейл нашел свое место, обозначенное с правой стороны от короля. Рассадка имела значение, так же как и одежда, и украшения. Любой, кто не был иноземцем или персоной королевских кровей, носил серебряный либо золотой амулет, обозначающий статус гостя. Одни только амулеты стоили в несколько раз дороже имущества простолюдина, и поэтому королевские солдаты в такие дни выступали в полную силу, защищая каждый вход, коридор и комнату. Ну, то есть более ретиво, чем обычно. Кейл еще ни разу не присутствовал, но его годами учили премудростям двора. Он не думал, что обряд «представления» будет слишком ужасным, хотя его ладони уже вспотели до того, что казалось, сколько ни вытирай их о кресло, все без толку. Ему придется встать и обратиться ко всему залу, затем спуститься к помосту, назваться и сказать, как же он рад быть здесь. Обозреваемый всеми, он вежливо улыбнется и помашет, а потом все закончится. Надеюсь только, у меня не пропадет голос. Теперь, когда он сидел, его глаза блуждали по залу, и вскоре все, что мог видеть Кейл, – это плоть. Взгляд повсюду находил женщин. Девушек, если точнее. Представительницы прекрасного пола составляли, похоже, три четверти придворных, и одежда их была столь изысканной, а иная столь вызывающей, что юноше с трудом удавалось держать рот закрытым. Никогда в жизни не видел он столько полуоткрытых бюстов, разрезов на бедрах, обнаженных спин и полупрозрачных платьев – особенно на девушках, которые никак не могли быть старше двадцати, и тех, что еще даже не стали подростками… Заметив их, он уже не мог перестать глазеть на них – и чувствовал, что они замечают его. Одни девушки застенчиво отводили глаза, другие призывно улыбались. Он ерзал неловко, поклевывал фрукты с тарелки, чтобы себя занять, и надеялся, никто не замечает жара, что разгорался у него под кожей. Кто-то хлопнул его по руке, и на соседнее место плюхнулся Тейн. Его кресло отличалось от остальных – полированное дерево манго с серебряной отделкой как знак наследника Алаку. – Сбит с толку, рыбешка? Берегись крючков. – Тейн подмигнул и казался особенно довольным собой. – Мой долг наследника – бывать на этих сборищах исправно, брат. И поскольку отец до сих пор не счел нужным найти мне хотя бы одну невесту, достойные юные дочурки из Пью тоже всегда находят время для участия. – Он улыбнулся и пошевелил бровями. – Выглядя на все сто, разумеется. Кейл улыбнулся в ответ, но у него появилось дурное предчувствие. Обаяние Тейна часто было хищным. – Но не сегодня, младший братец. Сегодня ты и твое милое личико в синяках прикроете меня. Как хороший морпех, которым ты, я уверен, становишься, ты отчалишь в эти опасные воды ради своего принца. И, черт возьми, будешь улыбаться, вести себя любезно и очень достойно, и эти глупые девчонки забудут обо мне на денек. Или хотя бы на утро. Кейл открыл рот, чтобы возразить, но увидел, как глаза Тейна предупреждающе расширились. – Да, брат, – сказал он. – Чертовски верно: «Да, брат». И в отличие от меня ты, наверно, все-таки можешь выбрать одну из них! Ты можешь взглянуть на отца, хлопая своими длинными темными ресницами, и сказать: «О, папа, она просто такая особенная, можно мне взять ее, пожалуйста?» И он, возможно, согласится, ты ведь не особо значим. Так что кончай выглядеть так, будто сидишь на собственных похоронах, и взбодрись к чертям. Теперь улыбайся. Кейл подчинился с фальшивым задором. Он подумал: «Вообще-то отец никогда не смотрит мне в глаза», но проглотил эту мысль и постарался выглядеть как подобает принцу, выпрямив осанку и оглядывая зал надменно и весело, как Тейн. Затем сквозь королевские двери прошуршала Лани, и кропотливая бесстрастность Кейла рассыпалась. Он едва сумел бы описать ее наряд. Зеленый шелк развевался повсюду, за исключением тех мест, где кожа девушки виднелась при движении – хотя Лани обнажилась меньше, чем некоторые. Казалось, она не идет, а танцует, улыбаясь и смеясь, выглядя уверенно и счастливо и на несколько лет старше Кейла, хотя они были почти ровесниками. Внезапно он почувствовал себя слишком юным, неподготовленным и недостаточно хорошим, а его желудок всплыл, казалось, прямо к горлу, да так там и остался. Она увидела Кейла и улыбнулась, вежливо проскальзывая мимо кузенов Алаку и других почетных гостей; казалось, каждый шаг навстречу юноше заставлял его ладони и подмышки потеть все сильнее. Он попытался сидеть ровно и надменно. Он ощутил ее прикосновение к своему плечу, когда она прошмыгнула мимо, быстрое «приветствую при дворе» шепотом над его головой. Когда она нашла свое место чуть дальше позади, Кейла окутал ее аромат. Сладкий. Как ваниль. Он смежил веки и вдохнул. А когда вновь открыл глаза, то увидел на лице Тейна самодовольный, хоть и осуждающий взгляд. Кейл зарделся и съел еще фруктов. Спасли его священники. На помосте раздались песнопения и звон колокольчиков: там зажгли благовония. Каждый возможный бог, потенциально способный испортить день, получил по свече. К ним обратили слова: одни – с целью задобрить, другие – в надежде обмануть. Покончив с этим, священники поместили бронзовую статую – голову первого Алхуны – в центр золотого круга, и некоторое время распевали. «Лоа», – сказали они наконец. Затем спросили у всех присутствующих: отвергают ли они насилие? «Да». Отвергают ли ложь? «Да». Принимают ли срединный путь, что соединяет все сущее? «Да». Верят ли, что только раса людей может защитить мир от разрушения? «Да». – Тогда, исполнясь отваги и смирения, давайте снищем мудрость Просветленного. – Алхуна, – произнесли придворные, вставая. Первая жена короля и тетя Кикай вошли в зал и заняли почетные места рядом с троном. Король Фарахи Алаку явился ко двору из-за помоста закутанным в синий шелк и с дорожным плащом на плечах – реликвией, принадлежавшей, как считалось, древнему королю, хотя Кейл знал, что это невозможно. В капюшоне, скрывающем глаза, плотно сжав челюсти и губы, Фарахи низко поклонился статуе Алхуны – единственной вещи в Пью, которой кланялся монарх, – а затем откинул капюшон и занял свое место на скромном деревянном троне, украшенном лишь маленькой красной подушкой. Тогда же уселись и придворные. Во времена Кейлова деда говорили, будто придворные ритуалы занимали так много времени, что солнце успевало пересечь небосвод, но Фарахи был не из тех, кто терпит пышность и церемонии кроме лишь самых необходимых. И даже священники не особо спорили с королем Фарахи. Они тихо заняли места в стороне, под звон колокольчиков и дым благовоний, а на помост взошел Глашатай Короля. Эта должность тоже была внедрена отцом Кейла. Чтобы было кому «трепаться о бюрократической чепухе» вместо него. – Лоа, попутчики. Братья и сестры. Почтенные гости. Король приветствует вас. Толпа пробормотала приветствие, и затем Глашатай начал «трепаться». Вначале о благоприятности дня, красоте и щедрости присутствующих, затем о великом удовольствии королевской семьи принимать их у себя. Он объяснил распорядок, выразив сожаление по поводу того, что у них так мало времени, что казалось нелепым, учитывая, что это мероприятие продлится весь день. Сразу сделалось до того скучно, что Кейл погрузился в собственные мысли, тупо уставившись на стену, – и вдруг услышал, как все тем же звучным баритоном Глашатай произнес: – Теперь я с великим удовольствием официально представляю этому двору… Ратаму Кейла Алаку, четвертого сына короля! Раздались овации, кровь отхлынула от его конечностей, и он оцепенело встал. Слова, Кейл, есть слова, которые нужно сказать. – Спасибо, Глашатай. Так и есть, это удовольствие для меня. – Неверно. И слишком тихо. И поклониться забыл. Он направился к первым рядам, изо всех сил стараясь идти как принц и, что важнее, не споткнуться. Дальние кузены, едва ему знакомые, наблюдали за ним, как хищные птицы, – он был убежден, что весь этот чертов зал наблюдает за ним, и попытался не сгореть от такого внимания. Благополучно не опозорившись, он аккуратно подошел к подножию помоста и преклонил колено, опустив глаза к земле. Здесь, как он понял, предполагалось, что король задаст вопрос-другой, обычно что-то дежурное о семье представленной персоны. Но вместо этого спросил Глашатай: – Мне сообщили, что недавно ты выдержал испытание Флота. Надеешься однажды служить королю в качестве адмирала? Кейл моргнул, безуспешно подыскивая слова, к лицу прилил жар. Так вот зачем я на военной службе – ради этого самого момента. Его отец не пытался спасти никчемного сына. Дело было вовсе не в том, что он просто невзлюбил Кейла или хотел отослать его с глаз долой. Он сделал это, чтобы избежать одной секундочки позора. Чтобы было о чем спросить при дворе, кроме «Ты вообще собираешься чего-нибудь добиться? Похоже, у тебя нет никаких талантов или достижений». Теперь предполагалось, что Кейл скажет: «О да, это мечта всей моей жизни – быть полезным моему великому и благородному отцу. Я живу только ради служения ему и стране Пью». Он не был уверен, о чем скажет, пока слова не вырвались наружу. Знал только, что явно не это. – Я считаю, у моего отца достаточно адмиралов, Глашатай. Я намерен стать философом. С глазами, опущенным долу, Кейл не мог видеть лицо мужчины. Он вообразил что-то между замешательством и ужасом; возможно, взгляд на короля, чтобы получить от того указание. – Как интересно! – Голос казался спокойным, даже терпеливым. – И что это такое? Как там сказал Амит? – Все просто, Глашатай. Если ты спросишь у священника: «Почему моя семья умерла от болезни?», он скажет: «Боги разгневались». Но если ты спросишь у философа, он ответит: «Я понятия не имею». Зал погрузился в тишину, а Кейлу надоело стоять на коленях, поэтому он встал. Ему полагалось ждать, пока Глашатай велит ему подняться и повернуться лицом ко двору, но казалось, мужчина в растерянности. Тут соизволил заговорить сам король: – Спасибо, принц Ратама. Пожалуйста, повернись лицом к придворным, чтобы они тебя признали, и займи свое место. Кейл почувствовал, что момент затягивается, но сделал, как велел отец. Аплодисменты прозвучали несколько приглушенно. Затем он пошел обратно к своему месту, избегая взглядов, и теперь ему было все равно, наблюдают ли за ним и споткнется ли он. Когда он сел и следующего юношу вызвали предстать перед королем и двором, Кейл наконец перевел дух. Тейн подался вперед и раздраженным голосом промолвил: – Что ж, это было интересно. Но если тебе и правда нестерпимо отвлекать ради меня девчонок, мог бы так и сказать. Кейл не ответил. Я люблю тебя, брат, но ты – наследник. Ты просто не в состоянии понять. Фарахи брал его на тайные встречи; суетился из-за его уроков, наставников и досуга, и после каждой победы или неудачи устраивал ночь празднования или обсуждения. И даже смотрел ему в глаза. Кейл не понимал, доволен ли, пристыжен, сердит или что-то еще. Он не собирался раздражать Тейна и хотел об этом сказать; по правде, он не собирался делать ровным счетом ничего. Мысль о том, что Лани следила за ним во время церемонии – возможно, следит и сейчас, – делала всё только хуже, ее осуждение или разочарование казались ярмом на его шее. Кейл боролся с соблазном оглянуться на нее. * * * Некоторое время спустя Двор вызвал Амита из Нарана к королю, но не раньше, чем полдюжины других юношей и девушек были представлены со значительно меньшей нервотрепкой, чем Кейл. Не благодарите, подумал он, стараясь сидеть прямо и вести себя так, будто все нормально. Затем последовало официальное зачитывание Королевских Решений, принятых после прошлой встречи. Никаких сюрпризов. Никаких фанфар. Легкие аплодисменты. Затем сделали перерыв на обед. Подавали рыбу, приготовленную сотней разных способов, похоже, изобретенных скорее для хвастовства, чем для вкуса, и Кейл знал, что ему положено общаться, но словно прирос к сиденью. Тейн его не потревожил, а встал и с царственным выражением зашагал через скопление народа – после того, как бросил на Кейла прищуренный, почти мальчишеский взгляд. Он заигрывал с девушками, он кланялся их матерям. Почтительный сын. Казалось, Тейн был создан для роли принца. Его грубоватая, квадратно-симметричная фигура устрашала других людей, совсем как образ отца. Он беспрекословно выполнял все приказы и передавал распоряжения Фарахи без гордыни или стыда. Он произвел впечатление на учителей, блестяще окончил школу офицеров, своим обаянием превращая сыновей знати в друзей на каждом шагу. Если он чего-то и боялся когда-либо за всю свою жизнь, Кейлу это было неведомо. И будто всего этого недостаточно, Тейн обладал знаменитой ныне сдержанностью, свойственной Алаку. Красивый наследный принц наверняка мог бы залезть в постель почти к любой девушке, которую захочет, плодя бастардов на каждом из островов Пью, однако этого не делал. И все же Кейл, наблюдая за ним, улыбался. Правда в том, что ему повезло быть младшим братцем Тейна, повезло просто участвовать в его приключениях и однажды начать служить ему и жить под его защитой, – и если б не постоянное сравнивание и соперничество аристократии, он бы, несомненно, преклонялся перед старшим братом так, как способны только младшие. Рядом с этим восхищением, этой «уважухой» все остальные чувства Кейла казались пустяковыми. Должно быть, прямо сейчас Тейн возмещал урон от представления Кейла придворным и хорошо отзывался о нем. Сглаживал острые углы и рассказывал, какой обалденный, независимый парень его брат и каким прекрасным человеком он станет. Может, он даже верит в это. Хотел бы и я. Наконец обед закончился кружащимся «танцем огня»; под грохот барабанов размалеванные, почти голые жонглеры подбрасывали и ловили обручи с факелами, прыгая как обезьяны. Толпа учтиво захлопала – при дворе Фарахи всё делали учтиво, – и Кейл увидел Амита, ждущего у входа для гостей. Когда артисты поспешно удалились, Глашатай успокоил публику, затем объявил: «Мастер Амит Асан, посол императора Нарана, прибыл обсудить государственные вопросы с королем». Придворные зашептались. На Амите было то же плотное, напоминающее халат одеяние, в котором нашел его Кейл, хотя выглядело оно, к счастью, постиранным. Склонив голову, он степенно двинулся по залу, соединив ладони и обшлага рукавов совсем как монах. Должно быть, он варится заживо, подумал Кейл, вспотевший в жесткой придворной одежде. Густой воздух изматывал жарой, непривычной для сезона засухи, а от присутствия всех этих людей было только хуже. Королевские опахальщики попросту не справлялись. Амит поклонился и с удивительной грацией опустился на колени. – Лоа, Великий Король Алаку. Благодарю вас за честь моего присутствия сегодня. Его акцент почти полностью исчез. Король проговорил: – Это честь для меня, мастер Асан. Прошу, продолжай. Старик склонил голову ниже, чем это сделал бы любой островитянин: