– А что случилось? – мгновенно насторожилась Вероника. Похоже, в компании Тимофея потихоньку сама начала обретать то, что называется чутьем. Оплату своих услуг Саша запросил наличными. Вчера у Вероники требуемой суммы с собой, разумеется, не оказалось, но он небрежно махнул рукой: «Ничего, верю на слово. Завтра отдашь». «Ну, еще бы, – мысленно проворчала тогда Вероника, – куда ж я теперь от тебя денусь». А вечером они собирались встретиться, чтобы Вероника передала остаток денег. И вдруг – «не получится». Для того, чтобы такой человек, как Саша, не явился за деньгами, причина должна быть очень весомой. – Да ничего особенного, – вздохнул он. – Как обычно. Смотаться надо кое-куда, по работе. – Оу… Далеко? – Не очень. В Зеленоград. Вроде и не сказать, чтобы даль, но по нашим пробкам – сама понимаешь. Черт его знает, как обернусь. Так что предупреждаю на всякий случай. – Поняла, ага, – пробормотала Вероника. Мучительно пытаясь вспомнить, в какой связи она совсем недавно слышала слово «Зеленоград» и откуда взялось ощущение, что ей нужно поехать с Сашей. Вот прямо до зарезу. – А что там, в Зеленограде? – Квартира Загорцева. Подозреваемого. – Саша выругался. Вероника едва не повторила его слова. Точно, Загорцев ведь живет в Зеленограде! Как она могла забыть? – Был ведь там уже, – продолжал ворчать Саша, – все углы обнюхал! Нет, блин, катись по новой. Ищи то, не знаю что… Вот уж точно – на ловца и зверь бежит. – А мне можно поехать с тобой? – это вырвалось раньше, чем Вероника успела подумать, что с Сашей не стоило бы вести себя так прямолинейно. – Зачем? – удивился он. – Н-ну… я никогда не была в квартире подозреваемого, – нашлась она. Саша хохотнул: – А ты считаешь, что квартиры подозреваемых чем-то принципиально отличаются от квартир неподозреваемых?.. То есть не подумай, что отговариваю, – я-то рад буду, если поедешь. В такой компании даже в пробке толкаться не обидно. Просто предупреждаю: там нет абсолютно ничего интересного. Обычная однушка обычного холостяка. Прямо скажем, не очень опрятная. Короче, так себе романтика. Вероника невольно вспомнила гамак между столбов и кроваво-красный унитаз в однушке одного знакомого холостяка. Мысленно усмехнулась. – Ничего, я не самая романтичная натура. Так что, можно с тобой? – Да не вопрос, поехали. Только давай сразу уговоримся: глазами смотри сколько влезет, но ни одна фотка с хаты в Сети всплыть не должна. О’кей? Это Вероника пообещала с легкостью. Она пока даже примерно не представляла, что можно фотографировать в квартире Живчика. Но точно знала, что публикацию в Сети фоток, полученных незаконным путем, Тимофей не допустит даже под страхом смертной казни. 27 Дверь в квартиру Загорцева, к Вероникиному удивлению, оказалась незапертой, просто закрытой. Ключ не понадобился. Саша, ворча, сорвал с двери полоску бумаги с надписью «ОПЕЧАТАНО» и двумя круглыми синими штампами по краям. Прикрикнул на соседку, высунувшую из-за двери напротив ненатурально рыжую, седую у корней голову: – Полиция! Не мешайте расследованию! Голова поспешно исчезла, дверь захлопнулась. А Саша, вежливо пропустив Веронику перед собой, вошел в квартиру. Остановился посреди комнаты и, озираясь по сторонам, сказал: – Ну, вот как-то так. Вероника поморщилась. Воздух в квартире был затхлым, застоявшимся, да еще и шторы на окнах задернуты наглухо. Она вдруг вспомнила, что мама перед отъездом куда-то на длительный срок – на дачу, например, – тоже непременно задергивала шторы. Но мама перед отъездом всегда наводила порядок. А Живчик, судя по царящему в квартире бардаку, до последнего мгновения метался, вспоминая о каких-то жизненно необходимых предметах, которые забыл положить в чемодан. Как и во всех однушках, единственная комната служила спальней, гостиной и рабочим кабинетом одновременно. Слева – старомодная стенка, у Вероникиной тети в Энске стояла такая же, справа – разложенный диван. У окна – стол с компьютерным креслом. Прибрать с дивана постельное белье Живчик то ли не успел, то ли поленился. Поверх постели были разбросаны футболки, трусы, непарные носки, зарядные шнуры и еще какая-то дребедень. Вероника поняла, что имел в виду Саша, говоря о неопрятности. Находиться здесь было и впрямь неприятно. – И часто у вас… вот так? – осторожно спросила она. – В смысле – так? – Саша поставил сумку, которую носил через плечо, на пол. Натянул на руки хирургические перчатки, сел за стол и включил компьютер. – Ну, бардак такой. Саша вместе с креслом обернулся. В глазах у него засветилось искреннее изумление. – Это, мать, не бардак, – весело сказал он. – Это – приличная квартира приличного человека. Ты б вот поглядела на хаты, где торчки тусят! Или где живут гости из дружественных среднеазиатских государств. Их в такую однушку по три семьи с детьми набивается. И я тебе скажу, по сравнению с тем, что творится там, здесь – Кремлевский дворец. Он снова отвернулся к монитору. – А ты давно в полиции работаешь? – Вероника отчего-то почувствовала неловкость. То, что для нее было картинками в новостной ленте – чем-то далеким, а оттого почти нереальным, – для этого парня являлось ежедневной рутинной работой. – После армии подался, на пару с корешем, – рассеянно отозвался Саша. – В этом году восемь лет будет… Ф-фух, ну хоть не запаролен! Натужно гудящий системный блок наконец справился с тяжелой работой. Черный экран доисторического лампового монитора засветился знакомой заставкой Windows. Саша защелкал мышью, перебирая иконки на рабочем столе. Вероника немного постояла у него за спиной. Игры, фильмы, вордовский файл с гордым названием «Доклад», папка с учебными файлами – Живчик, видимо, посещал какие-то курсы. Вряд ли Саша найдет здесь что-то интересное. А если вдруг найдет, скрывать не станет. Вероника от нечего делать прошлась по комнате. Остановилась напротив секции стенки, закрытой стеклянными дверцами. Три полки за дверцами были заставлены книгами. Тусклые корешки – собрания сочинений классиков, которыми во времена СССР традиционно украшали все квартиры; Вероника подумала, что едва ли Загорцев читал хоть одну из них. Две другие полки частично занимала красивая посуда, а частично – книги по кулинарии. Вот эти, в отличие от классиков, выглядели читанными. Вероника увидела и неизменный элемент каждого советского дома – «Книгу о вкусной и здоровой пище», у мамы была такая, и множество ярких, современных изданий. И даже одну старинную, темно-коричневую книгу, на корешке которой название было выписано потускневшими от времени золотыми буквами, с ятями и твердыми знаками. Перед рядами книг стояли фотографии. Загорцев обнимает за плечи невысокую, полноватую девушку в солнечных очках, Загорцев позирует возле огромной, в человеческий рост надписи «I love Cочи», Загорцев держит перед собой на вытянутых руках здоровенную рыбину. А вот – снимок, сделанный совсем недавно. Загорцев на знакомом подиуме, у знакомого стола. Рядом с ним Ильичев, покровительственно улыбается. Вероника потянула дверцу на себя. Попыталась сделать это осторожно, но не сумела – фотографии посыпались на пол. – Ох… – Она присела на корточки. – Что? – Саша обернулся. – Да вот, фотки рассмотреть хотела, а они вывалились. – Не трогай, – приказал Саша. Потянулся к сумке, вытащил еще одну пару перчаток. Протянул Веронике: – Вот, надень сперва. Что-то интересное увидела? – Да нет. Так, ерунда… Вероника послушно натянула перчатки. Собрала с пола фотографии, задержала взгляд на той, где Загорцев стоял рядом с Ильичевым. Интересно, а фотографии своего кумира он тоже распечатывал? Те, сделанные через щель в раздевалке, о которых говорила Агния?.. После обдумывания мысль показалась не такой уж бредовой. Если сама Вероника сто лет никакие фотографии не распечатывает, это ведь вовсе не означает, что их не распечатывает никто? Живое свидетельство – вот, снимок едва ли трехмесячной давности. Так, может быть… Вероника присмотрелась к полкам повнимательнее. Поверх кулинарных книг увидела стопку бумаг. И, ни на что особо не рассчитывая, потянула ее на себя. Конверт лежал сверху. Обычный белый, без картинок и надписей, довольно большой. Не заклеенный. Вероника заглянула в конверт. Невероятным усилием воли в последний момент сумела удержаться от восклицания. К Саше она сидела спиной. Саша, чертыхаясь сквозь зубы, по-прежнему щелкал мышью. Вероника, косясь на него и молясь про себя всем богам за то, что надоумили сегодня надеть не облегающее платье, а шорты со свободной майкой, затолкала конверт за пояс шорт. Майку опустила сверху. 28 Смуров покончил с обедом и взялся за холодный кофе (его называли «фраппучино», но Смуров никак не мог запомнить это слово-выродок), когда зазвонил телефон. Мысленно выругавшись, Смуров достал назойливо дребезжащий кусок пластика и по привычке, доведенной до автоматизма, огляделся. Рабочий телефон, а значит, разговор точно не для чужих ушей. Впрочем, в этой забегаловке никогда и не было особо людно. Потому Смуров ее любил. Звонил Долинин. Что ж, рано или поздно должен был позвонить. Сегодня с утра интернет порадовал провокационным роликом Неона, где тот обвинял полицию одновременно в бездействии и в неправомочных действиях. Информации в ролике содержалось – ноль целых, хрен десятых. Призывов к свержению в явной форме – тоже. Собственно, даже поводов для блокировки нет. Вывали такое кто другой, все бы ограничилось парой просмотров. Но аудитория Неона насчитывала миллионы, его словам доверяли, и явный безыскусный вброс уже послужил поводом для создания онлайн-петиции за освобождение Загорцева. Оно, конечно, понятно, что онлайн-петициями даже задницу не вытереть, поэтому они абсолютно бесполезны. Тот же тетрис, говорят, хотя бы голову развивает. Но за считаные часы бурление масс в интернете достигло нижней критической отметки, и наверху зашевелились. А это значит, что на голову капитана Долинина обильно посыпались шишки, а может быть, даже щебенка. И перед ним поставили простой вопрос: есть с чем идти к судье или нет? Отдельно бесило то, что сам Неон – не смазливый хипстер, поставленным голосом вещающий с экрана заученный текст, а создатель этого самого текста, Тимофей Бурлаков, – оказался ни много ни мало адвокатом, выцыганившим у Загорцева право его защищать. И хоть набить руку на реальных делах парень пока явно не успел, теоретически был подкован достаточно, чтобы испортить жизнь всем, до кого дотянется. А у Долинина – пакет без отпечатков, добытый при сомнительных обстоятельствах, и отсутствие чистухи. В такие моменты Смуров благодарил бога за то, что тот поставил следователей над операми. Да, это давало им повод распускать пальцы веером и порой покрикивать даже на старших по званию. Зато когда начинался душ из говна – следаки принимали его первыми. – Слушаю, – прохрипел Смуров в трубку. – Долинин, – по привычке, на автомате представился собеседник. – Слушай, Смуров, мне тут отзвонились из лаборатории…