Нет, кажется, так люди тоже не говорят… Может быть, так бы говорил с девочкой психиатр. Тимофей потер лоб и поморщился. Голова начинала болеть. Наверное, ему просто не дано всего этого освоить. Как слепому не объяснить, как выглядит красный цвет, так и ему… Если только не сбросить окончательно ту крышку с колодца. – Я не помешала? – Нет. – Просто хотела сказать, что мне только что звонила Софья. Директор студии согласился на… все. Но при одном условии. – Он хочет сделать шоу с твоим участием, – меланхолично сказал Тимофей, сверля взглядом имя на картонке. – Откуда вы знаете? – ахнула Полина. – Предсказуемо. Я не стал говорить сразу, что все упрется именно в это. Ты согласишься. Тимофей отметил, что забыл поставить вопросительный знак в конце предложения. В этом плане родной язык его не устраивал категорически. Разница между вопросом и утверждением часто ограничивалась одной лишь интонацией. А интонации сильно зависели от эмоций. – Не знаю, – прошелестел голос Полины. – Я не смогу. Я… не готова. Всхлипывания. Твердо сжав пальцами маркер, Тимофей написал: «Наталья». – Почему ты звонишь мне? Разве защищать твои чувства – не забота Софьи? Закрыв глаза, Тимофей покачал головой. Да уж, это вовсе прозвучало, как пощечина. Господи, откуда все это взялось? А может, и к лучшему? Если он вдруг научился понимать, как звучат его слова для других, то, значит, сможет со временем скорректировать само звучание. – Я хочу сказать… – Он вздохнул. – Я хочу сказать, что не умею утешать и убеждать. Или ты хочешь услышать логические доводы «за» – почему тебе нужно присутствовать на шоу? Ничего другого у меня нет. – Хочу, – всхлипнула в ответ Полина. – Хорошо. Первое: ты получишь деньги, которые решат большую часть возникших у тебя материальных проблем. Второе: ты поспособствуешь морально-нравственному оздоровлению инфосферы. Третье: почтишь память матери. – Разве? Мне кажется, это больше похоже на какую-то пошлость. – Это зависит только от твоего отношения к предмету. С моей точки зрения, кладбища и надгробия – не меньшая пошлость. Значимость смерти систематически переоценивается. Проблеме чисто логистического характера присваивается сакральное, религиозное значение. Но большинство расходится со мной во мнениях. Большинство считает, что собраться и говорить о покойном хорошие вещи – нормально и полезно, это называется «почтить память». И лично я не вижу, что особенно сильно изменится, если на этом мероприятии поставить пару камер, а в качестве ведущего пригласить человека, который действительно хорош в своем деле. Спустя едва ли не минуту молчания Полина сказала: – Вы странный. Я как будто разделилась на две части. Одна часть хочет вам врезать, а другая… Другой почему-то становится спокойнее. – Разум и эмоции. Так и должно быть у людей, – пробормотал Тимофей. Он потерял интерес к разговору. Он смотрел на имя: Наталья. Почему не приходила в голову такая идея? Наталья убивает Ильичева, а затем себя – чтобы отвести подозрения. Чтобы ее дочь была дочерью жертвы, а не дочерью убийцы. А поскольку человек, убивший ее, убил и самого Ильичева, вполне возможно, что Полина сумеет снять с этого дела свою долю сливок. Может быть, долю побольше и посущественнее, чем смогла бы оставить в наследство даже самая трудолюбивая уборщица. – Человек – животное, млекопитающее, этому классу свойственна забота о потомстве, вплоть до самопожертвования. Поскольку в глубине сознания живет понимание того, что для будущей жизни и сохранения генов твой ребенок важнее тебя! – выпалил Тимофей в трубку. – Вы что-то читаете? – удивилась Полина. – Нет, скорее пишу, – отозвался Тимофей. А ведь картинка получалась, и преинтереснейшая. Что, если Наталья стреляла не наугад, а поставила в известность Полину? Что если «это она» – и есть Полина? Загорцев, уверенный в том, что он не убивал Ильичева, легко пустил бы в номер Полину, только чтобы объяснить ей все. Не ожидал бы никакого подвоха от хрупкой, убитой горем девочки… – Знаете, почему я вам звоню? – спросила вдруг Полина. – Нет. – Мне показалось, что с вами когда-то тоже случилось что-то страшное. Что-то, после чего вы и стали таким. Жутким. Маркер выпал из пальцев, покатился по картону. – Я так не хочу. Маркер перекатился на пол. Тимофей следил за ним взглядом до тех пор, пока тот не ударился о колесико компьютерного кресла. – Поэтому я, наверное, соглашусь. Спасибо вам. До свидания. Короткий гудок, означающий конец связи. Тимофей положил телефон на пол и пытливо вгляделся в картон. – Мотив убийства Загорцева – отсутствует, – сказал он. – Две разные истории, два разных мотива? Не верю. Он взмахнул пальцем, начертил в воздухе крест. Маркер дезертировал, приходилось работать с тем, что есть. Один крест – Наталья. Покойся с миром. Другой крест – Полина. Просто жертва обстоятельств. С ней покончено. Пускай она устраивает свою жизнь. На картоне опять не осталось имен. И маркера не осталось… Тимофей вывел имя пальцем, не оставляя следа. Улыбнулся и, взяв телефон, нажал на вызов последнего номера. – Да? – удивленный голос. – Полина, у меня есть к тебе просьба, – сказал Тимофей. – Когда начнутся съемки, будь добра… 60 – Так, а теперь – аплодисменты! По сигналу! Вокруг Тимофея разразилась буря аплодисментов. Он не поднял головы. Сидел, уставившись в экран смартфона. Он ждал. После того, как инструктаж для зрителей завершился, на знакомом по тысяче кадров подиуме появился ведущий. Оператор переместил камеру. Тимофей поднял взгляд. Ведущий поднес микрофон ко рту и заговорил хорошо рассчитанным печальным тоном: – Вот уже шесть дней прошло с трагических событий, которые всколыхнули столицу. – На экране за спиной ведущего замелькали черно-белые кадры с Ильичевым. – Многих ужаснула чудовищная, невероятная смерть человека, который был, не побоюсь этого слова, лицом нашей страны на кондитерском поприще. Но ведь этот человек был не только выдающимся мастером своего дела, не только потрясающим шоуменом. Что мы знали об этом человеке, который был мужем, отцом, братом, другом?.. Заиграла музыка, видеоряд сменился, и Тимофей вновь потерял к происходящему интерес. Все могут короли, как поется в старенькой песне, и судьбы всей земли вершат они порой. Но ни один король не в состоянии обеспечить сколько-нибудь существенный рейтинг программе, гвоздем которой будет дочь уборщицы. Особенно если эта самая дочь не будет танцевать стриптиз или рассказывать, как ее растлевали отчим и старший брат. Все начнется с Ильичева. И только потом, когда публика будет достаточно разогрета, можно сказать: «Мы вернемся к подробностям жизни Федора Ильичева через несколько минут, а пока – давайте послушаем историю Полины». – Ты все запомнила? – талдычила эта назойливая женщина, пока Софья накладывала грим на лицо Полины. Софья была полностью сосредоточена. Полина ощущала себя манекеном. Перед ней была не ее подруга и не подруга мамы. Даже не человек вовсе, а функция. И потому совершенно спокойно можно было ей довериться. – Да, – сказала Полина. – Главное, помни: это – не прямой эфир, – не отводя сосредоточенного взгляда от ее лица, вмешалась Софья. – Все будет смонтировано позже. Не паникуй. Если не хочешь отвечать на вопрос – так и скажи. Я буду рядом, не бойся. Наверное, Софья пыталась говорить успокаивающе, но пулеметная скорость речи и общая атмосфера аврала нисколько не способствовали расслаблению. Полина чувствовала себя дрессированной собачкой, которая вот-вот впервые выйдет на арену после номера со львами. В глубине души понимала, что, даже если после львов она запорет свое неуклюжее сальто, никто на это и внимания не обратит. Но все равно – ладони потели, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Хуже всего то, что у Полины был секрет. Она пообещала этому странному Неону сделать кое-что еще. Такое, что ей бы самой и в голову не пришло, и от этого было немного стыдно. Потому что поступок – правильный. Хотя и непонятно, почему до этого поступка есть дело Неону? То есть Тимофею. Так его зовут. Странный парень. Очень странный. Самый странный из всех, что встречались Полине на жизненном пути. – Прошу вас, сюда, да, прямо сейчас, ваша очередь, – послышался заискивающий мужской голос. Мимо Полины прошла женщина. На Полину она не взглянула. Она жила в другой вселенной. Ей дела не было до того, что за девчонка сидит тут, не в силах справиться с дрожью в коленях. Жена Ильичева. Вдова… Зачем же она-то во все это ввязалась? Неужели ей это действительно нужно? Неужели она, взрослая и самостоятельная женщина, не чувствует здесь никакой фальши? Софья расставила точки над «i». Покосившись вслед вдове, буркнула: – Интересно, сколько этой корове отвалили за участие. – Ты что, хочешь сказать, ей заплатили? – ошеломленно прошептала Полина. Теперь уже собственный поступок не показался ей вероломством. Для нее это было – спасение. Но для вдовы Ильичева?! Вряд ли она задумывалась о том, что будет есть на следующей неделе. – Нет, что ты, – вздохнула Софья. – Ей просто нравится рыдать перед камерой.