» речь шла о том, как шесть лет преследовали московских шабашников, которые буквально спасли город Воркуту, помогли ликвидировать крупный брак, допущенный при строительстве жизненно важных объектов. А незадолго до опубликования этого очерка я получил письмо от одного читателя из города Новокузнецка. «Сколько-то лет назад, — писал он, — с чьей-то легкой руки создалось мнение о необходимости труда «шабашников»... Выгодно ли использовать труд «шабашиков»? Выгодно, скажет руководитель хозяйства. И районный руководитель скажет: выгодно, ему ведь тоже надо рапортовать. Государству только невыгодно, обществу в целом, если оно хочет остаться здоровым». Отвечая читателю, я осторожно усомнился, можно ли так огульно, одним махом, решать действительно сложную проблему, о которой сегодня много думают, пишут, спорят? Если заранее наперед ясно, что государству шабашничество всегда невыгодно, то зачем понадобилось принимать постановление правительства «Об упорядочении организации и оплаты труда временных строительных бригад»? И получил от своего корреспондента новое письмо. «По всей вероятности, — возражал он, — я неправильно воспринимаю газетные публикации, полагая, что пишутся они с целью помочь делу, в то время как за ними кроется всего лишь желание авторов блеснуть словом, слогом, идеей. Все эти ломания копий на страницах газет тоже имеют какую-то тайную цель, а не ту, которая представляется наивному читателю, вовлеченному иной раз в полемику. Скорее всего, вы имеете уже определенные установки, иначе как можно всерьез полагать, что шабашничество не приносит вреда? Или, если исходить из вашего письма, оно может где-то в чем-то приносить пользу, а в чем-то нет?.. Берусь утверждать, что всякое (курсив автора письма. — А. Б.) шабашничество зло. Либо во зло выльется. Рано или поздно. Потому что сама идея шабашничества рождена из желания «зашибить деньгу — желания отнюдь не возвышенного...» Видите, как оно просто: все шабашники — воры. Всегда и везде. Чего тут долго думать? Я не стал бы так подробно останавливаться на письме читателя из Новокузнецка — в конце концов, каждый волен иметь свое собственное мнение, — если бы не одно чрезвычайно существенное обстоятельство: автор письма работает следователем и, как он мне пишет, часто ведет дела по обвинению шабашников. Воображу лишь, что́ угрожает человеку, чье дело ведет следователь, заранее уже твердо убежденный в том, что всякое шабашничество есть зло и что иного интереса, нежели зашибить деньгу, у шабашника нет и быть не может, — и, знаете, дрожь охватывает. Московский коллега моего оппонента, молодой милицейский следователь, ведя дело инженера, строившего вместе с бригадой шабашников картофелехранилище в подмосковном совхозе «Красная звезда», требовал, чтобы инженер признался в том, что он воровал деньги. А инженер отрицал: нет, не воровал. И тогда, добиваясь от шабашника покладистости, молодой следователь нарушил закон и на трое суток посадил его в КПЗ. В протоколе задержания в графе «Мотивы задержания», следователь написал: «Для установления истины по делу». Догадываетесь, какая нужна была следователю истина? Самая простая, понятно: раз шабашник — значит, обязательно вор. Всегда вор. Иначе и быть не может. Я иногда спрашиваю себя: а чем же все-таки прельщает нас простота мышления, готовенький, на все случаи жизни пригодный стереотип? С ним легче жить? Да, конечно. Но дело, наверное, не только в этом. Стереотип мышления чаще всего безопасен для того, кто им руководствуется. Безопасно отправить несчастного Шангареева в тюрьму и не задуматься при том, какие причины его туда привели. Он же виноват, этот Шангареев, никто же не скажет, что не виноват. Безопасно всех шабашников до единого зачислить в воры: печемся-то исключительно о государственных интересах, о здоровье общества. А если и перегнем немножечко палку, то ничего страшного: не по злой же воле мы ее перегнем, наоборот, от усердия, сторожа, как говорится, народное добро. Но мне кажется, за простоту мышления, за опасный легкий стереотип в наши дни спрашивать надо куда строже и суровее, чем даже за иную допущенную ошибку. Ошибка нередко поддается исправлению, а стереотип мышления ломать приходится. Ломать долго, трудно, болезненно, с кровью. Всем миром. Не то — беда. А шабашник, которого ради истины молодой следователь посадил под замок, и вправду ведь оказался невиновным! Судебная коллегия Московского городского суда рассмотрела дело и шабашника полностью оправдала. Старший помощник районного прокурора попытался было приговор опротестовать, но Прокуратура РСФСР его протест отозвала. Инженер написал в редакцию газеты: «Уважаемые товарищи! Теперь, когда суд меня оправдал, я могу каждого называть этим прекрасным словом «товарищ»...» Если бы вы только знали, как приятно иногда встретить в редакционной почте письмо счастливого человека! 1987 г. ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ПРАВОСУДИЯ 4 февраля 1985 года старший следователь Сочинкой прокуратуры Хасан Ахмедович Нунаев, сопровождаемый двумя работниками милиции, на улице, возле юридической консультации, зедержал адвоката Рафаэля Ивановича Хачатурова. Закон разрешает задерживать подозреваемого, если тот покушался на побег, или не имеет постоянного места жительства, ли не установлена его личность. Задерживая адвоката Хачатурова, следователь Нунаев этим правилом закона пренебрег. Адвокату было объявлено, что он подозревается в получении 2500 рублей от некоего гражданина Ш. Т. Дукояна. Часть названной суммы адвокат, дескать, взял себе, а другую передал судье Э. И. Чуприне. За это судья Чуприна, председательствуя в процессе над Дукояном, обвиненным в сопротивлении работнику милиции (ст. 191' УК РСФСР), приговорил подсудимого всего лишь к одному году исправительно-трудовых работ. Хачатуров все категорически отрицал. Никаких денег у Дукояна он не брал и никому их не передавал. 7 февраля арестованный Хачатуров запишет в своей тетрадке (обычная школьная тетрадка в клеточку, своеобразный тюремный дневник, который Хачатуров вел день за днем): «7 февраля. Я потребовал очной ставки с Дукояном. Нунаев объяснил мне, то сейчас очная ставка нецелесообразна, так как Дукоян пока еще ни в чем не сознался. Но у них есть свои методы, показания из Дукояна они все равно выбьют, и будет лучше, если я сам все расскажу. «Тебе все равно сидеть». Из заявления Ш. Т. Дукояна: «В феврале 1985 года меня несколько раз допрашивал следователь Нунаев в отношении адвоката Хачатурова, говорил, чтобы я подписал, что дал ему деньги для передачи судье Чуприне, который якобы за эти деньги дал мне всего один год исправработ. Я отказался дать такие показания, потому что никаких денег Хачатурову я не давал... Тогда на одном из допросов присутствовавший, как он назвал себя, работник МВД несколько раз меня ударил. При этом Нунаев сказал ему: «Не бейте Дукояна, у него цирроз печени...» В изоляторе временного содержания меня держали 36 суток». (СПРАВКА: в отличие от следственного изолятора изолятор временного содержания (ИВС) лишен целого ряда необходимых бытовых условий. Здесь нет прогулок, ограничен рацион питания, не выдается постельное белье. Даже лишние сутки находиться здесь — тяжкое испытание для заключенного. Поэтому закон устанавливает, что держать заключенного в ИВС разрешено не более трех суток. В исключительных же случаях, когда дело происходит в отдаленной местности, где нет путей сообщения, специальным законом союзной республики срок этот может быть продлен, но не более чем до 30 суток. Город Сочи расположен, как известно, не на краю земли, и пути сообщения здесь есть. Однако Нунаев объяснит потом — цитирую: «Дукоян сам просил меня держать его в таком изоляторе, он говорил, что здесь ему лучше».) «...Меня держали, — продолжает Дукоян, — без пищи и прогулок, зная, что я болен... Я написал заявление о том, что отказываюсь от следователя Нунаева, но он тут же, при мне, порвал это заявление... 21 марта Нунаев сказал мне: «Если ты напишешь явку с повинной, я завтра же отпущу тебя домой». И я под диктовку Нунаева написал «чистосердечное признание» на имя прокурора Климова, где оговорил адвоката Хачатурова и судью Чуприну. Нунаев велел, однако, поставить дату не 21 марта, а более раннюю: 30 января». (Нунаев объяснит потом: «Признание Дукояна было для меня совершенно неожиданным. Кто такой Хачатуров, я вообще не знал... Однако при составлении «чистосердечного признания» Дукоян спрашивал меня, как ему написать то или иное слово либо сформулировать то или иное предложение, и я ему в этом действительно помогал».) «Чистосердечное признание» Дукояна нуждалось, разумеется, в подкреплении, и в деле имеется «протокол проверки показаний Дукояна на месте». В нем подробно записано, как в присутствии понятых А. В. Шитова и Б. К. Маркеловой Дукоян показал на месте, где и каким образом передавал он взятку адвокату Хачатурову. Однако вахтер общества «Аврора» Шитов и пенсионерка Маркелова объяснят потом, что никуда они не выезжали и ничего не видели. Следователь Нунаев пригласил их к себе в кабинет и сказал, что нужно подписать какой-то протокол. Они подписали. ...Рассказывая эту историю, я стараюсь не делать преждевременных выводов и не поддаваться поспешным эмоциям. Есть факт, есть документ, есть дело — вот и давайте из них исходить. Если к работе журналистов применимо это слово, то цель моя — попытаться провести расследование одного уголовного расследования. * * * Из тюремного дневника Р. И. Хачатурова: 14 февраля. Этапом отправили из Сочи. Наручники, конвой, сторожевые собаки. На вокзале полно знакомых. Старался не смотреть им в глаза. 4 марта. Этапом — обратно в Сочи. 27 марта. Вызывали на допрос. Я опять потребовал очной ставки с Дукояном. Нунаев сказал, что пока он его выпустил, но позже обязательно проведет очную ставку. Сказал, что обвинение мне будет предъявлено 3 апреля. 28, 29, 30, 31 марта, 1, 2, 3, 4 апреля. На допросы вызывали, обвинение не предъявлено. 5 апреля. Написал заявление начальнику изолятора временного содержания о том, что незаконно нахожусь здесь более трех суток. Объявил голодовку. Требую сообщить об этом прокурору Климову. 6 апреля. На допрос не вызывали. 7 апреля. Снова этап. Опять наручники, конвой, собаки. Голодовку прекратил, так как надо беречь силы. 26 апреля. Сегодня закончился установленный законом срок содержания меня под стражей. Потребовал предъявить решение Прокуратуры РСФСР о продлении этого срока — иначе опять объявлю голодовку. 27 апреля. Вызывали к врачу. Тот уговаривал не объявлять голодовку, так как это считается нарушением режима и меня могут посадить в карцер. Я уступил. 3 мая. Предъявили подписанную Нунаевым бумагу о том, что срок содержания меня под стражей продлен Прокуратурой РСФСР до 26 июня. Я потребовал показать мне подлинный документ. 14 мая. Сегодня опять доставлен этапом в Сочи. Вызывали на допрос. Я отказался давать показания, пока не предъявят мне подлинное постановление». В деле есть протокол этого допроса от 14 мая. «Следователь Нунаев: «Вам официально разъясняется, что срок содержания вас под стражей прокурором РСФСР продлен до 26 июня 1985 года. Будете давать показания?» Обвиняемый Хачатуров: «Нет, не буду, пока не предъявите это постановление. Кроме того, еще раз требую очной ставки с Дукояном». Следователь Нунаев: «Следствие разъясняет вам, что следственные действия, в том числе очные ставки, будут проведены исходя из следственной тактики». «Официальное разъяснение» следователя Нунаева о том, что прокурор республики продлил срок содержания Хачатурова под стражей до 26 июня 1985 г., — откровенная и беззастенчивая ложь. Нет и никогда не было такого продления. Когда Нунаева спросят потом, зачем в официальном протоколе он написал явную липу да еще скрепил ее своей подписью, Нунаев ответит: «А я не сомневался, что такое продление будет». Не сомневался в этом, очевидно, и прокурор города Сочи Климов. Зная, что срок содержания Хачатурова под стражей истек и по закону нельзя больше держать его в тюрьме ни одного часа, Климов так отвечал на многочисленные жалобы жены Хачатурова в самые высокие инстанции: «Указанные вами факты являются надуманными. Расследование дела ведется в пределах закона»; «Вина Хачатурова... доказана полностью. Расследование по делу ведется в соответствии с законом»; «Уголовное дело по обвинению Хачатурова расследуется в делах закона. Оснований к изменению меры пресечения Хачатурову в настоящее время не имеется». Получается, значит, лгал не только следователь Нунаев, лгал вместе с ним и прокурор Сочи Климов. И ложь эту тоже невозмутимо скреплял своей подписью. ...Нарушая закон, люди чаще всего таятся и прячутся. Я не слышал, чтобы кто-нибудь прилюдно давал взятку или воровал при большом скоплении народа. Следователь Нунаев и прокурор Климов, нарушая закон, действовали, однако, совершенно открыто. Не таясь. У всех на виду. Почему? Не потому ли, что считали свои действия вполне обычными и нормальными и рассчитывали, что и начальство их тоже расценит эти действия как норму? И ведь не ошиблись, оказались правы! Заместитель прокурора Краснодарского края, старший советник юстиции Е. М. Басацкий — жене Хачатурова: «Сообщаем, что Хачатуров к уголовной ответственности привлекается обоснованно». Прокурор Краснодарского края, государственный советник юстиции 3‑го класса Б. И. Рыбников (письмо это написано уже после того, как прокуратура республики отказалась продлить срок содержания Хачатурова под стражей): «Вина Хачатурова в организации взятки гр‑ном Дукояном Ш. Т. доказана. Мера пресечения — содержание под стажей избрана с учетом характера совершенного преступления». Законным и обоснованным прокуроры объявляли не то, что действительно разрешено законом, а любые поступки и действия, совершаемые следствием. * * * Освобожденный ценой «чистосердечного признания», Дукоян на воле пробыл совсем недолго, что-то около месяца. С санкции прокурора Климова следователь Нунаев опять берет его под стражу. Дукоян в это время находится в больнице: перелом ноги. В тюрьму его доставляют на костылях. На первом же допросе Дукоян сделал заявление: следователь Нунаев обманул его, а потому он, Дукоян, отказывается от своего «чистосердечного признания», никакой взятки адвокату Хачатурову он не давал. Это заявление — сокрушительный удар по следствию: кроме «чистосердечного признания» Дукояна, у следствия нет против Хачатурова никаких улик. Поступок Дукояна Нунаев объясняет исключительно пагубным влиянием на него адвоката. Тот, правда, находится еще в тюрьме, но на Дукояна могли повлиять и родственники Хачатурова. Назначается очная ставка между Дукояном и отцом Хачатурова. Вот как описывает тот ее подробности: «Дукоян отказался давать какие-либо показания, сидел и молчал... Когда очная ставка была закончена и Дукоян на костылях пошел к двери, Нунаев сильно ударил его кулаком по шее. Дукоян не удержался на костылях и упал... Нунаев несколько раз ударил его ногой...» Через пять дней на Дукояна в камере ИВС натравливают служебную собаку. По этому поводу в деле собрана подробнейшая документация. Рапорт милиционера Костенко: «Арестованный Дукоян неоднократно нарушал режим содержания... Я взял служебную собаку... и встал у двери». Дежурный ИВС Горбунов: «...У собаки сработал рефлекс, и она с лаем заскочила в камеру, втащив за собой милиционеров...» Нунаев: «Никаких указаний о применении собаки я не давал... Я видел у Дукояна порванные брюки и швы на теле, однако медицинского освидетельствования не назначал, так как это было бы превышением моих полномочий». Медицинское освидетельствование Дукояна проведено было только через десять месяцев. Эксперт отметил: «Два рубца в области левого коленного сустава, явившиеся следствием рвано-ушибленных ран... Могли быть причинены... зубами собаки...» (СПРАВКА: В МВД СССР редакции «ЛГ» разъяснят, что использование служебной собаки в камере изолятора категорически запрещено...) Однако даже сейчас, когда события развернулись так круто, когда в ход пошла служебная собака, дело это все еще считается рядовым и вполне обычным. Таково отношение к нему не только следователя Нунаева и прокурора города Сочи Климова. Прокурор Краснодарского края, государственный советник юстиции 3‑го класса Б. И. Рыбников тоже, судя по всему, не видит большой крамолы, если собака в тюремной камере разорвет ногу заключенному. В официальном документе прокурор края объяснит потом, что собака в отношении Дукояна применена была «с целью пресечения неповиновения». Полное единство следствия и надзирающих за ним прокуроров по-прежнему остается главной, основополагающей чертой изучаемого нами дела. * * * Незаконно отсидев в тюрьме 53 дня, освобожденный только по настоянию прокуратуры республики, Хачатуров на свободе пробыл совсем недолго, всего восемь дней. На девятый день его опять арестовали. Произошло это так. Хачатуров написал заявление на имя прокурора города и прокурора края. Подробно, пункт за пунктом адвокат проанализировал все нарушения закона, сделанные следствием. (Мы говорим сегодня о допуске адвоката на ранних стадиях предварительного следствия. По делу Хачатурова такой адвокат был допущен: им оказался он сам.) Секретарю прокурора города заявление это было вручено в 14 часов 05 минут (есть соответствующая отметка). Через несколько часов дом Хачатурова окружила милиция: «Рафаэль Иванович? Вызываетесь для беседы». Стоял жаркий летний вечер. На Хачатурове — легкая белая рубашка и белые брюки. Он спросил: «Это опять арест? Мне переодеться?» — «Что вы! — сказал милиционер. — Через час будете дома». В тот вечер Хачатуров домой не вернулся. Не пришел он и на следующий день. Была суббота. Прокуратура не работала. Жена Хачатурова бросилась в милицию: «Умоляю, мой муж у вас?» Ей ответили: «Имеем распоряжение не давать вам никакой информации». В понедельник жена Хачатурова записалась на прием к прокурору Климову. Когда ожидала в очереди, к ней подошла женщина, шепотом спросила: «Вы жена адвоката? Час назад я видела вашего мужа в хирургическом отделении больницы, весь в крови». ИЗ ТЮРЕМНОГО ДНЕВНИКА ХАЧАТУРОВА: 23 июля. После моего повторного ареста события развивались следующим образом. Я понял, что жалобы писать бесполезно. Необходимо привлечь внимание к делу каким-то другим способом. Переломил оловянную ложку и острым концом пропорол себе живот. Рана неглубокая. Но крови было много. Возили на операцию. После этого в камере держали в наручниках. Не снимали их даже во время подачи пищи. Сегодня этапом отправили из Сочи». ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ ПРОКУРОРА СОЧИ В. С. КЛИМОВА: «Хачатуров полностью изобличен в совершении тяжкого преступления... Меру пресечения в виде подписки о невыезде... изменить на заключение под стражу»... Одновременно прокурор города утвердил и обвинительное заключение. О том, что адвокат Хачатуров брал деньги для передачи судье Э. И. Чуприне, речь теперь уже не шла. Пришлось ограничиться версией попроще: «Получив от Дукояна взятку якобы для передачи судье, Хачатуров фактически присвоил эту сумму». Назавтра прокурор города дело Дукояна и Хачатурова отправил в суд. Этим, собственно, и объясняется та легкость и свобода, с которой прокурор Климов мог игнорировать позицию прокуратуры республики, посчитавшей, что Хачатурова нельзя дальше держать в тюрьме. Нельзя — пока числится он за прокуратурой, пока он «ее арестант». Но с того самого часа, с той минуты, когда передан он суду, все ограничения и сроки больше не действуют. За судом арестант числиться может сколько угодно, неограниченно. Очень удобный прием, позволяющий человека, не признанного еще по закону преступником, месяцами держать в тюрьме. ...Исследуемая нами история в каком-то смысле, конечно, особая, одиозная. Редко случается, чтобы вот так, все вместе, были собраны и сфокусированы воедино самые разные приемы и методы фальсификации уголовного дела. Куда чаще приходится сталкиваться лишь с отдельными, гораздо более скромными ее элементами. Но оттого именно, что здесь, в этом сочинском деле, представлена почти вся палитра неправомерных действий следователя и видны они очень ясно, выпукло, как на ладони, дело это, мне кажется, вполне достойно не только книжной полосы, но и по праву могло бы занять свое место на страницах какого-нибудь вузовского учебника: в назидание, так сказать, будущим юристам. Исходных условий для фабрикации уголовного дела требуется, мы видим, совсем не много. Во-первых, нужен источник ложной, но полезной следователю-фальсификатору информации. Лучше всего роль эту выполнит человек, уже уличенный в совершении какого-то преступления, а потому сознающий свою зависимость от следователя. Во-вторых, необходима достаточная свобода рук, свобода действий, когда задержание, арест, освобождение из-под ареста, в нужный момент и на определенных условиях, следователь использует для оказания давления на своего подследственного (метод кнута и пряника). И, наконец, такой следователь должен знать, быть уверен, что любое его действие будет поддержано, оправдано и узаконено прокурором. А иначе за фальсификацию уголовного дела лучше и не браться, ничего не выйдет. Судебный процесс над Дукояном и Хачатуровым состоялся в городе Туапсе: сочинским судьям Хачатуров дал отвод. В своем определении суд отметил, что следствием допущены «существенные нарушения уголовно-процессуального закона». Хачатуров незаконно находился под стражей. «Дукояну были причинены телесные повреждения, имеющие следы укусов собаки». Вина обвиняемых объективными данными не подтверждена. В общем, это определение — прямой обвинительный акт в адрес следствия.