– Эх… Повезло ей! Я саркастически хмыкнул. Тоже мне везение – с Наташкой мы разбежимся через два года после свадьбы, окончательно друг в друге разочарованные. – Жень… ты бабушке только не говори… – Что ты подарил? – сразу поняла девушка. – Ни в коем случае! Она ж если узнает, меня без соли съест – молчать буду, как Зоя Космодемьянская! Нет… – она наморщила лоб, – скажу, что папаша задарил, в честь окончания учебного года, вот! Клевая отмаза, типа, вспомнил, что у него дочка имеется. А я в музыкальной школе училась, – невпопад добавила она, – хочешь, что-нибудь сыграю? – Как же ты сыграешь? – озадачился я. – Так у Виктора Мефодьевича пианино же есть, ты что не знаешь? Они когда еще с женой жили, его дочка Любка, сестра твоя двоюродная, вместе со мной в музыкалку ходила. Они потом уехали, а пианино осталось. Там стоит в маленькой комнате, не видел, что ли? Чо, правда? – и, проскочив мимо меня, она толкнула дверь в портал. Я обмер, ожидая чего угодно: что дверь окажется запертой; что Женька провалится в будущее и превратится в старушку, но только не того, что произошло. А ничего не произошло. Дверь распахнулась, а за ней была пустая пыльная комната с черным пыльным пианино в дальнем углу. Девушка шагнула через порог и опять ничего не произошло. Подошла к инструменту, подняла крышку и, пробежав пальцами по клавишам, извлекла какую-то сомнительную мелодию. – Совсем расстроилось, – сказала она с сожалением. * Женька убежала хвастаться обновками перед подружками, оставив после себя густой аромат польских «Клима». Высунувшись в окошко, я проводил взглядом ее ладную фигурку, удаляющуюся в направлении автобусной остановки. Вернулся к двери в маленькую комнату, постоял, прислонившись плечом к косяку и пожав плечами, закрыл дверь. Попытался открыть – не тут-то было – дверь не желала поддаваться. Выходит, портал реагирует только на меня и постороннему человеку в него никоим образом не попасть. Ну а чего ты, собственно, ожидал: неведомые «они» допустят, чтоб всякие посторонние «Коли Герасимовы» бесконтрольно шастали из прошлого в будущее и обратно? Итак, какие у меня планы? Ну, перво-наперво дойти до магазина, купить какой-нибудь еды, затем позвонить Генке. И думать, думать, думать: что делать дальше? Я обулся в новые сандалии, сунул деньги в карман джинсов и вышел во двор. Жаркий денек распалялся пуще вчерашнего. Солнце словно приблизилось к земле и пекло немилосердно. Пахло пылью и горячим асфальтом. Кота сегодня что-то не было видно, наверное, растаял от жары. Вместо него на газоне дремала одинокая дворняга, высунув из пасти бледно-розовый язык. Я брел по улице стараясь держаться в тени тополей и размышлял. Жорж велел мне обустраиваться, но не сказал на какой срок. Хотя срока этого самого, по его словам, осталось у меня не больше года. В любом случае для обустройства нужны деньги и документы. Советские деньги и советские документы. Начнем с денег. Заработать их, имея неограниченный доступ к дефицитному товару, проще простого. Хотя, одно дело разок толкнуть часы, другое проделать ту же операцию десять раз кряду – живо привлечешь внимание криминала или ментов, либо тех и других вместе взятых. Значит нужен легальный канал сбыта. Что там Генка говорил про тетю Лену из треста комиссионок? Надо провентилировать тему. * Генка воспринял мое предложение относительно тети Лены с энтузиазмом. Выяснив с какого автомата, я звоню, велел никуда не уходить, через пятнадцать минут, мол, они будут. Я несколько удивился этому многозначительному «они», но расспрашивать по телефону не стал – через пятнадцать минут сам все увижу. Плавясь на солнце, уже доедал второй пломбир, когда, наконец, пожаловал Генка. Опаньки! – восхитился я, когда у тротуара лихо тормознул яично-желтый запорожец, модели шестидесятого года, прозванный в народе «горбатым». – Вот это я понимаю – лимузин! – Знакомься, это Толян, – представил мне Генка длинного рыжего парня, непонятно как умещающегося за баранкой «запора», – мой кореш и великий автомастер! Люди говорят: построено, мол, без единого гвоздя… А он этот агрегат сам построил из одних гвоздей, да еще как-то умудряется на нем ездить. Трудно тебе было, Толян? – Не без этого, – признался Толян неожиданным басом. – Керосинка с характером, полгода с ней возился. В принципе она ездить вообще не должна, но если душу вложить, талант и помолиться, то с божьей помощью как-то едет. Божья помощь понадобилась и мне, чтоб как-то разместиться на заднем сидении. Мы метнулись до дома и, через пять минут, я уже выносил предназначенные для продажи вещи. Синие джинсы классического покроя, белую женскую майку с Микки-Маусом на все сиськи и синюю мужскую с надписью: «Houston Rocket Lab», две пары черных колготок и зеркальные солнечные очки. * – Где взял? – поинтересовался Генка, разглядывая длинноногую красотку на упаковке колготок. – Да дядя же, моряк из Находки, на сухогрузе по всей Азии ходит: Япония, Тайвань, Гонконг, Малайзия… Они тюками барахло возят на продажу. Запаяют в полиэтилен, гантель привяжут и на рейде выкинут за борт, а ночью сообщники с аквалангами гантель отвязывают и шмотки забирают. Там этих гантелей на дне валяется, на сотню спортзалов хватит. В самой Находке-то палево продавать, поэтому они через родственников из других городов реализуют. – Хорошая работенка! – протянул с уважением Генка. – А я ведь тоже хотел в Находкинскую мореходку поступать на штурмана. А потом домой приехал, в ванную залез, расслабился и думаю: долбись оно все конем! Все-таки по натуре, я сухопутный человек. * Комиссионный магазин расположился на первом этаже старинного купеческого дома. В огромном торговом зале, несмотря на разгар рабочего дня было полно народу. Мы миновали отдел готового платья, завешанный подержанным шмотьем, прошли мимо секции мехов, мимо витрин с фарфором и фаянсом, мимо полок, на которых пылилось всякое антикварное барахло, протолкались через толпу зевак у отдела радиоаппаратуры и уверенно проследовали к служебному входу, где в конце короткого коридора имелась дверь с надписью «Директор». В приемной, рыженькая как солнышко, секретарша, неторопливо что-то отстукивала на пишущей машинке. – Привет, Анечка! – по-свойски приветствовал ее Генка. – Все цветешь и пахнешь?! Она забавно поморщила носик весь в золотистых конопушках, не оценив его панибратства и лишь лениво кивнула в ответ. – Шефиня у себя? Одна? – нисколько не смутившись, поинтересовался Генка и удостоился еще одного кивка, – Обожди здесь, шепнул он мне и проник в директорский кабинет. Эту тетю Лену, младшую сестру Генкиной матери мне часто доводилось видеть, когда она заезжала к ним в гости. И хотя я был ребенком, она уже тогда поражала меня своей безупречностью. У нее всегда был идеальный макияж, прическа, маникюр, наряды. Все это дополнялось нешуточной деловой хваткой: для тети Лены не существовало нерешаемых проблем, она всех, кого надо знала и всё у нее всегда было схвачено. Кстати, насколько мне известно, впоследствии она сумела успешно перестроиться, приватизировать свои и чужие магазины и в начале девяностых стать одной из богатейших бизнесвумен Обнорска. Из двери высунулся Генка и поманил меня пальцем. При моем появлении тетя Лена поднялась из-за своего директорского стола и, улыбаясь, сделала шаг навстречу. Несмотря на возраст хорошо за сорок, выглядела она еще вполне годно, а макияж и прическа были по-прежнему в идеальном состоянии. – Ну здравствуй Феликс, какой ты стал… взрослый! Она отечески приобняла меня, я тоже бережно подержался за ее спину под кружевной блузкой, вдыхая запах дорогого парфюма. Женщина отстранилась, разглядывая меня прозрачно-голубыми глазами. – Красавец какой стал! – А вы совсем не изменились! – счел я нужным польстить. – Ладно тебе, не изменилась, – с притворной небрежностью отмахнулась она. – Честное комсомольское! – Геннадий говорит, ты институт заканчиваешь, на красный диплом идешь? – Университет. – Молодец какой, а этот обалдуй учебу бросил и в армию загремел. – Армия, теть Лен – это «сапоги», – влез Генка, – а я на флоте служил! – А на флоте кто? – А на флоте – «прогары»! – Сапоги, прогары… скажи лучше, когда за ум возьмешься? – Мне государство дало три месяца отпуску. Отгуляю и возьмусь. – Избаловала вас советская власть! – проворчала тетя Лена, усаживаясь на свое место и лицо ее приняло хищно-деловое выражение. – Ну ладно, что там у вас? – Вот, – я высыпал на стол содержимое своей холщовой сумки. Она небрежно поворошила тщедушную кучку китайского ширпотреба. – Спекуляцией решили заняться молодые люди? А что за нее бывает, знаете? – Да какая спекуляция, тетечка Леночка?! – взвился Генка. – Человеку деньги срочно понадобились, он свои вещи продает! Буквально с себя снятые… – Заткнись, Геночка, – ласково оборвала его тетка. Генка послушно умолк, и принялся изо всех сил мне подмигивать, беззвучно шевеля губами, не обращай, мол, внимания, она придуривается, всё на мази. Директриса меж тем, вновь обратила внимание на шмотки. – Свои, говоришь, вещи… – задумчиво проговорила она, вертя в руках упаковку с колготками, – с себя снял? – Да это так, случайно оказалось, – пожал я плечами. – Бывает, – согласилась она, – а что у тебя еще случайно оказалось? – А что нужно? Она удивленно вскинула глаза. – У тебя что, склад? Да нет, конечно, – смутился я. – Ладно, – решила она, – какой размер? Четверка. Колготки я забираю. Сколько? – Да что вы, Елена Сергеевна, это мой вам подарок! – Подарок, говоришь? – она ехидно прищурилась. – Подарков мне не надо, беру по госцене – по пять рублей за пару, – извлекла из ящика стола червонец, – держи, остальное несите товароведу, я ей сейчас позвоню, чтоб приняла без очереди, договоритесь с ней по ценам, оформите по прейскуранту. – А что, обязательно оформлять? – удивился Генка. – Ну, а как же, Геночка? Тебе здесь частная лавочка? Нагрянет ревизия, а вещь не оформлена, кто отвечать будет, Пушкин? *