– А что, у нас уже коммунизм наступил? – Все-таки, ты очень нервный. Попей пустырник. Значит, у тебя нет денег? А как же ты раньше жил, Феликс? Работать, нигде не работаешь, пенсию не получаешь? Где денежки брал? Ась? – Твое какое дело? Ты что, прокурор, такие вопросы задавать? Где брал, там уже нет. – Врешь ты, Феликс Константинович, они там есть и всегда будут, пока существует тотализатор. Ты ведь игрок, батенька. Я в очередной раз насторожился. Откуда, он, собака, все знает? – Знаю, знаю! – закивал Жорж, словно читал мои мысли. – Я много про тебя чего знаю… – А знаешь, так и молчи! – оборвал я его. – В любом случае выигрыш – копейки… не пошикуешь, только-только на скромную жизнь, так что прибавка не помешает. – Да ты не тушуйся, мои знания тебе не во вред, я ведь не враг, а можно сказать, союзник… – Ну, так помог бы чем-нибудь, союзничек хренов! Притаранил бы, к примеру, таблицу спортивных результатов, как в кино «Назад в будущее». – Как в кино, оно только в кино и бывает. Это, сынок, фантастика! Где ж я тебе ее возьму? После БП, интернет, первым делом навернулся. А когда все драпают, как подорванные, извини, не до спортивных результатов двадцатилетней давности. Мы, наконец, нашли свободную лавочку. Жорж дохлебал пиво, скомкал банку, бросил в урну и тут же присосался ко второй. – Что смотришь? Думаешь, зачем тебе такого алкаша конченого прислали? А других-то нет. Мы ведь пятый год уже под землей сидим. Столько же солнца не видели и воздухом нормальным не дышали. Сухпайки в прошлом году закончились. В день кило крупы и банка тушенки на троих. Хочешь поразвлечься, поменяй крупу на спирт. Очистные системы изношены в хлам, постоянно летят. Бывает, по несколько суток противогазы не снимаем. Трясет каждую неделю. Только и ждешь, когда все завалится. А оно завалится – теперь-то я это точно знаю… – Да что у вас стряслось-то? – Камушек прилетел. Бумс! – В смысле, камушек? – MH14 астероид. Небольшой, такой… километров десять в диаметре. Стукнулись почти на встречных курсах, шарик и треснул. Знаешь, что такое излияние траппов? Это когда лава льется из земли одновременно на тысячах квадратных километров. В Сибири, в Америке, в Индии… и не год-два, а сотни лет… – он отшвырнул недопитую банку. – Надоела эта ослиная моча, вина хочу! Разливное вино и два пирожка с ливером на закуску, мы взяли там же в пивнушке. Жорж разлил в пластиковые стаканчики и сразу выдул свой. Я пока воздержался, не сказать, что был подавлен свалившейся информацией, но как-то стало не по себе. Раньше Жорж уже упоминал про, приключившийся в тридцать каком-то году, БП, но это было как-то абстрактно. Теперь же причина апокалипсиса персонифицировалась и заиграла, если можно так сказать, живыми красками. – Так что, будущее предопределено? Все пропало, шеф? – Смотря чье будущее, – он злобно укусил пирожок. – Моего времени – да, твоего – тоже. А вот того, куда ты прыгнул, начало семидесятых, еще пока нет. По крайней мере «они» так считают иначе не стали бы затевать эту канитель. – Постой, постой! – я замотал головой, словно терзаемая слепнями лошадь. – Ничего не понимаю… сколько этих… «настоящих» времен? – Да я сам не до конца врубаюсь… – Жорж пожал худыми плечами. – «Они» говорят, что время, как и пространство, неограниченно делимо, и словно поверхность моря, состоит из бесконечного числа волн. Падая в прошлое, как камень в воду ты запускаешь новую волну изменений, но она никогда не догонит той волны, с которой ты совершил свой прыжок в прошлое. То есть, меняя прошлое, ты не можешь изменить свое настоящее, в противном случае путешествия во времени были бы невозможны. А так ты просто скачешь с гребня на гребень и это лишь вопрос энергозатрат. Они, кстати, по мере углубления в прошлое с каждым последующим прыжком растут по экспоненте. Например, я могу ходить в портал хоть каждый час, тебе открытия приходится ждать сутки, а если ты поставишь портал в семьдесят втором и захочешь отправить человека еще глубже в прошлое, то ждать пока накопится энергия для прыжка, придется сотню лет, что, как ты понимаешь, делает затею абсолютно бессмысленной. – Ну ладно, – сказал я, задумчиво потягивая вино, – Время, волны, прыг-скок… это все понятно. Но вот что мне абсолютно непонятно: как это люди позволили угробить себя какой-то космической каменюке? – Брюску Уилиса вспомнил? – хехекнул Жорж. – Так он помер к тому времени – некому было за нас заступиться. А если серьезно, то дела в космической области к тридцатому стали еще хуже, чем во времена Брюски. Финансовый кризис, как начался в восемнадцатом, так по самое пришествие из него не вылезали. Депрессии, войны да революции, какой там на хер космос. Астероид этот гребаный…еще за год заметили, что орбиты сходятся, и вместо того, чтобы что-то делать, все уточняли, гадали: ебнется не ебнется. Сект всяких развелось Судного дня, компьютерных игрушек постаповских наделали. Думали: ну упадет, чо, проживем как-нить, отсидимся пару годков в метро, а там все наладиться… и опять будем фьючерсами и деривативами торговать. Не прошло человечество проверку. Сгнила цивилизация, туда ей и дорога. Помнишь, все говорили: вертикальный прогресс, мол, сингулярность накопления знаний? А он давно уже горизонтальным стал, свалкой бессмысленных знаний. Наука окончательно выродилась в грантососку. А все почему? – Почему? – поинтересовался я, разливая вино. – А потому что исчезло соревнование систем. Загубили мы социализм, а без страха перед ним и капитализм выродился. Это, знаешь, как у катамарана один корпус отнять. Устойчивый он будет? Так, еще и мы никуда не делись, приняли их правила игры – то есть влезли в оставшуюся лодку, и тут уже не до плавания вперед, все мысли: как бы не перевернуться. Так и барахтались до первого серьезного вызова. Эх, – он махнул рукой, – гони всю тройку под гору! Разливай! – Хм… – сказал я, разлив вино, – все равно не понимаю, зачем посылать в прошлое, какого-то левого типа́. Сами что ли не могут его изменить, если такие зломогучие? – Да ты пойми, мы для них навроде муравьев. Муравьи насекомые умные, социальные. Но, что ты понимаешь в их мироустройстве? Вот стоит муравейник. Ты мимо ходишь по тропинке, иногда присядешь, понаблюдаешь. Муравьишки бегают, суетятся – милые такие. А потом раз и муравейник стал хиреть. Вымирать. Может в нем ламехузы завелись или грибки-паразиты – ты не знаешь. Жалко муравьишек! А пока ты думал, чем помочь – глядь, уже пустая куча стоит. Всё, нет муравейника. Отчего, почему? И спросить некого. – Ну, допустим, – сказал я, проглотив винище, и не почувствовав вкуса, – допустим, все так и есть, но что мне делать-то? Может просто пойти к партийному руководству? Сказать, так, мол, и так… все развалится, вот факты, документы, делайте что-нибудь… – Дурак, что ли? – невежливо прервал меня Жорж. – Кому нужны твои апокалиптические предсказания, когда им так хорошо и спокойно? С вероятностью в девяносто девять процентов тебя определят в дурку и просидишь ты там до какого-нибудь восемьдесят лохматого года. Такой расклад тебя устраивает? – Не устраивает, но можно ведь по почте отправить… анонимно, так сказать. – Да не проканает, – отмахнулся он. – Почему ты так думаешь? – Да потому! Вспомни Кассандру. Знаешь, что скажут? «Это просто невозможно». Люди не верят в то, во что не хотят верить. Тем более эта банда старых пердунов и догматиков из Политбюро – им ссы в глаза, они скажут: божья роса. Если бы они обладали стратегическим мышлением и способностью анализировать, то не допустили бы десятилетнего нахождения на высшем государственном посту полудохлой чурки с бровями, не обвешивали бы его тоннами орденов, а сразу дали бы под сраку. А они эти десять лет занимались лишь тем, что заметали мусор под ковер в надежде, что он куда-нибудь оттуда денется. Под их чутким руководством превратились в профанацию сами понятия коммунизма и социализма. – Злой ты, – механически отметил я. – Но в таком случае, я не представляю, что делать. – А тебе голова зачем дана? – голос у Жоржа стал каким-то деревянным, – Думай. Если жить хочешь – что-нибудь придумаешь! Время есть. Я чуть не подавился вином. – Хорошенькое дельце: пойти туда, не знаю куда, найти того, не знаю кого, убедить в том, не знаю в чем… Может, еще подскажешь, как его провернуть? – Нет, друг мой, не подскажу, мне сие не ведомо. Мне, лично, на эту Совдепию положить с прицепом, развалилась и хер с ней. Для моего времени, это свершившийся факт и ничего тут уже не поделать. Тебе поручена эта задача, ты ее и решай. – А «они» случайно не переоценивают мои способности? Может не мучиться, дожить оставшийся год и спокойно сдохнуть? Жорж усмехнулся. – Сдохнуть всегда успеешь. Не хочу давать советы, но я бы на твоем месте помучился. В конце концов, что ты теряешь? Здесь у тебя, всего лишь, еще один год никчемной, бесцельной жизни. А там, перефразируя классика, будет мучительно не больно за год, прожитый с целью. Кому еще дается такая возможность: спасти страну… да что там страну… весь Мир! Гордись. А ты ноешь. Я поморщился. – Вот только давай без этого пафоса. Ладно, эмоции в сторону! Почему я? – А ты не догадываешься? Нет? Даже мыслей никаких по этому поводу? А мне кажется – догадываешься… – он хитро зыркнул своим прозрачным глазом. Я пожал плечами – догадываюсь или не догадываюсь, это мое дело, пусть сперва сам скажет, что им известно. – Ты ведь, кажется, был в своем институте заместителем директора по научной работе? Я кивнул. – Должность завидная! – продолжал Жорж. – А если б не развал, то скорей всего и директором стал бы, вместо старого хрыча? Он ведь, кажется, в девяносто третьем ласты склеил? А там и академиком, глядишь, бы избрали. И это в сорок пять-то лет! По советским меркам, головокружительная карьера, ничего не скажешь… А вот объясни-ка мне, брат Феликс, какие к этому были предпосылки? – Наверно, учился хорошо, – нахально предположил я. – Глубоко усваивал знания – Действительно, красный диплом, то, се… Слушай, – вдруг сменил он тему, – а тебе, не кажется, что дождик собирается? Действительно, только что чистое небо, потемнело от наползающей с востока огромной черной тучи. Налетел свежий ветерок, зашумев в листве деревьев, подбрасывая вверх всякий мусор. Забытый нами на лавочке пластиковый пакет взмыл и принялся метаться по затейливым траекториям. Вдалеке основательно громыхнуло. – Ого! – сказал Жорж. – Хороший ливень намечается! – А пошли ко мне? – предложил я. – Здесь рядом. Мы ведь еще не договорили. Чай-кофе есть. – Заодно и винишко допьем, – легко, будто ждал приглашения, согласился Жорж, – в уютной, так сказать, домашней обстановке… Мы еле успели заскочить в подъезд, когда свирепый раскат грома потряс до основания утлое здание и, из нависшей над самыми домами свинцовой тучи, хлестнула чудовищная молния. Словно испуганные собаки взвыли на разные голоса автосигнализации. Накатила шуршащая стена ливня. * – Чем ты еще можешь мне помочь? – спросил я, когда мы расположились на кухне, за моим колченогим столом. – Ну-у… Даже не знаю. Наверное, ничем. Как там в песне поется: кроме мордобития, никаких чудес, – Жорж хитро глянул на мою кислую физиономию и довольно заржал. – Шучу, шучу, есть у меня, чем пособить, – он полез в свой потрепанный рюкзачок и извлек наружу пластмассовую коробку размером с автомобильную аптечку, но без всяких опознавательных надписей. – На вот, держи! Малый набор юного прогрессора. Я неуверенно отщелкнул замки. В коробке лежал, черный флакон без опознавательных надписей и черный же футляр, наподобие тех, в которых носят очки. Открыл футляр. Там и впрямь оказались очки. Обычные очки с массивным верхом и без оправ под линзами. Такие, кажется, называются броулайнерами. – Что это? – ИКР – индивидуальный комплект разведчика. Многофункциональный разведывательный комплекс. Ты даже представить себе не можешь насколько полезная штука. Подожди, – остановил он меня, – не спеши надевать. Во-первых, сперва надо принять эти вкусняшки, – он открутил пробку флакона и вытряхнул на нее толстую белую капсулу. – Это для того, чтобы подготовить организм. – Что там? – Суспензия наноботов. Это такие мелкие фигнюшки, которые образуют интерфейс для связи ИКР с мозгом пользователя. Там десять капсул, все их и проглотишь по очереди, запивая водой. – Жорж сбросил капсулу обратно и закрутил крышку, – сделаешь это уже в «прошлом». На подготовку интерфейса уходит два-три часа, после чего можно приступать к работе. – Почему в прошлом? – удивился я. – Объясняю. ИКР штука индивидуальная, настраивается на конкретного пользователя и никем другим использован быть уже не может. Идентификация происходит по радужке глаза. Если сделать это сейчас, то там тебя молодого он может и не узнать, все-таки разница в возрасте очень большая. А наоборот, скорей всего узнает, а если и нет, то не велика беда – не сильно-то он тебе в настоящем и нужен. Глава 10 Прошло два часа, как я, давясь, проглотил все десять капсул. Все это время тоскливо слонялся по комнате, не зная чем себя занять. Посмотрел телек, послушал радио, поглазел в окошко, попил воды, повалялся на диване, весь извелся, но заставил себя дождаться момента, пока стрелка на часах переползет шестидесятую минуту. Тут же нацепил на нос очки. Ничего не произошло. Разочарованию моему не было предела. Я снял ИКР, снова надел, зажмурился до кругов в глазах – безрезультатно. Может брак мне Жорж подсунул? Да не, просто надо еще подождать, не выстроился этот, как его, интерфейс. Но просто так ждать сил уже не было. Пойду, пройдусь, решил я, заодно позвоню Альбине.