Старший сержант Олег Боголюбский был легендой роты патрульно-постовой службы Дорожного района. В милиции, на момент моего появления, Олег отработал более десяти лет. Однажды, в начале карьеры, Боголюбскому очень не повезло. Его путь на работу пересекся с дорогой какого- то психа. На вежливое замечание Олега, что негоже приставать к женщинам, мужик без разговоров достал шило и выразил свое несогласие с мнением оппонента. К сожалению, у Олега не хватило ни сил, ни умения, справиться с обезумившим субъектом, пытающимся проткнуть его. Взаимные прыжки, удары и захваты на Привокзальной площади, среди бела дня, продолжались минут пятнадцать, пока водитель одного из стоящих в отстойнике на конечной остановке автобусов, не подошел, и одним ударом в голову не прекратил антиобщественное действия сумасшедшего. Козырек фуражки Олега был пробит в трех местах, на теле тоже было несколько кровоточащих отверстий. Командир роты долго думал, не дать ли Олегу медаль и, от греха подальше, отправить на пенсию по инвалидности, но сразу что-то не срослось, а потом забылось. Поэтому Олег продолжал, из всех своих сил, тянуть лямку постового милиционера, каждый раз с гневом отвергая предложения уволится. Очень добрый, в чем-то, абсолютно, по-детски наивный, в купе с лицом, украшенным залихватскими рыжеватыми усами, которые не шли ему абсолютно, мой новый напарник, в странном возбуждении, сидел впереди меня, ежеминутно подпрыгивая и оборачиваясь ко мне, подавая какие-то таинственные знаки. Развод еще не успел закончиться, а Олег, пригнувшись, полез по ногам сидящих на стульях сотрудников, к выходу. Как только была дана команда «Вольно, разойдись», Олег, исчез из Ленинской комнаты, чтобы через несколько секунд, запнуться на крутой лестнице, ведущей вверх, чуть не разбив голову под веселое ржание личного состава. На мой недоуменный и вопросительный взгляд, мне пояснил что, пока я учился, наш отдел стал ближе к цивилизации — в дежурку поступила партия «демократизаторов», или «Палок Резиновых -73». Но, как всегда, спецсредств поступило меньше необходимого, и, сейчас, эти «вундервафли» выдаются дежурным персонально, с записью о факте выдачи в отдельном журнале. Так как, Олегу, за прошедшие десять лет, пистолет так и не выдали, во избежание утери служебного оружия, последнюю неделю Боголюбский приходит на работу на пол часа раньше положенного срока, боясь, что единственное, доступное спецсредство ему не достанется. Дежурная же часть, как злые маленькие дети в детсаду, каждый день выдумывают новый повод помучить бедного Олега, рассказывая ему страшные истории, что вот, «только что последнюю палку выдали, пять минут назад», «осталась одна, но это резерв начальника отдела», «из управы позвонили, сказали, до особого распоряжения не выдавать». Конечно, в конце концов, под тихое хихиканье присутствующих, для Олега находилась резервная палка, он на полном серьезе рассказывал дежурному правила применения спецсредств, чтобы, в полнейшем благоговении, получить свою «прелесть». Вот и теперь, получив палку, Олег, в бурном восторге, стоял возле отдела, воинственно отрабатывая различные залихватские удары, заставляя выходящих из отдела сотрудников опасливо обходить его по большой дуге. — Ну что, Олег, пойдем? Старший сержант Боголюбский кивнул, встопорщил свои усы и весело, чуть ли не подпрыгивая, двинулся навстречу опасностям и тяготам службы. — Олег, мне командир сказал, что с завтрашнего дня, мы в день выходим, с двенадцати до девяти часов вечера. — Угу, хорошо. — Олегу все было хорошо. Территории нашего поста тянулась от самого центра Города в сторону вокзала, по прямому, как стрела, просматриваемому насквозь, Станционному Бродвею. Гости нашего города, которые не желали сразу, выйдя из здания главного Вокзала, нырять в метро, могли ознакомиться в центром, двигаясь строго по прямой, закончив свое пешее путешествие в сердце Города — на площадь Вождя, где бронзовый Основоположник и классик бессмертного учения, весом в десять тонн, возглавлял группу своих бронзовых сподвижников. А, чтобы экскурсия к Вождю проходила с пользой, власти Города установили вдоль всего Бродвея стройный ряд киосков из крашенного в белый цвет алюминия, заодно и показывая, как семимильными шагами двигается вперед коммерция, предпринимательство и кооперативное движение. Сейчас было уже поздно. Часть киосков, насытив граждан своими товарами, была закрыта, в остальных усталые продавцы собирали товар по коробкам и грузили их в многочисленные автомашины, приткнувшиеся у тротуара. Лишь пара киосков продолжала торговать каким-то барахлом, а вдалеке, на высокой мачте, болталось на ветру пышное, как взбитые сливки, и посеревшее от пыли, свадебное платье. Я шел, в пол уха слушая болтовню Олега, как тяжело ему содержать трех дочерей, и с тоской думал, насколько я могу положиться на этого многодетного отца. — Олег, ты на ужин идешь? — Нет, я не хожу. — Понятно, тогда я пойду. Давай, через полтора часа у ЦУМа встречаемся, пока. Когда через полтора часа я быстрым шагом поднялся на высокие ступени возле ЦУМА, Олега нигде не было. С приближением ночи поднялся сильный ветер, и Станционный Бродвей превратился в одну большую аэродинамическую трубу. Одинокие прохожие, придерживая полы одежды, опробуемые на прочность порывами ветра, торопливо двигались мимо меня, чтобы скрыться в темных дворах. Я досадливо посмотрел на часы — вроде бы пришел вовремя, хотя времени доехать, выгулять пса и вернуться назад, было в обрез. Но моего новоявленного напарника поблизости не наблюдалось. Прождав пять минут, я решил пройти на проходную ЦУМа, чтобы с телефона сторожа, через дежурную часть, вызвонить Олега. Зайдя за угол огромного двухэтажного здания, я остановился. Завывания ветра здесь были ни так слышны, поэтому я различил, встревоживший меня, беспорядочный грохот по металлу. Судя по всему, кто-то ожесточенно разламывал темно- зеленную металлическую будку пункта приема стеклотары, притулившуюся возле трансформаторной будки, за крупнейшим универмагом Города. Я осторожно, очень медленно, выглянул из-за угла, ожидая увидеть толпу БОМЖей, с целью наживы, выламывающие двери точки сбора вторсырья, чтобы завтра повторно сдать сюда стеклянную тару. С оттягом, вкладывая в каждый удар душу, старший сержант Боголюбский убивал спецсредством ПР73 многострадальную стену будки, выкрикивая при этом какой-то боевой клич. Он бил самозабвенно, зло, забыв все правила и нормы. Я, на всякий случай, не стал подходить ближе, я окликнул разбушевавшегося «центуриона» с безопасного расстояния: — Олег. Олег? Олег! — А? — милиционер, войдя в боевое безумие, не сразу услышал меня. — Олег, а ты что делаешь? — Тренируюсь, тренироваться то негде — Олег лихо сбил шапку на затылок, и гордо подкрутив щетку своих усов, уставился на меня. — Олег, эти палки на морозе ломаются , ты поосторожнее с ней будь. Да и вообще, если тебя граждане увидят, то будет стремно. — Не, никто не увидит. Где я тренируюсь, туда никто не ходит — логично рассудил сержант. Обоснованно. Если бы не чувство долга, я бы тоже сюда не пошел. Глава 7 Глава седьмая. В круге первом. Для нас двоих собралось в ленинской комнате ровно пять начальников. Все было по-взрослому. Нарезали задачи — охрана общественного порядка, борьба с спекуляцией, ну и вообще… Задачу уяснили, ну и двинули. Пост наш начинался от комиссионного ювелирного магазина «Алмаз», у дверей которых толпился десяток пузатых цыган в норковых шапках. — Что командир, золото сдаешь? — улыбаются золотыми коронками, вставленными в челюсти в два ряда: — Давай к нам, цену дадим хорошую. Растолкал смуглых балбесов, зашел в магазин- темно, грязно, лишний раз заходить не хочется. Если уж сдавать, то развеселым ромалам. Вышел на улицу. Цыгане нашли новое развлечение- передавали по кругу плоскую бутылку, судя по этикетке — коньяк. На тротуаре, метрах в пяти, испуганным сусликом замер Олег. — Ну что командир, сдал золото? А что такой сердитый? На вот угостись, настроение поднимешь — смуглая рука с тремя огромными печатками протянула мне бутылку. Я не чинясь взял сосуд, понюхал, брезгливо сморщился от сивушного запаха: — Что за дрянь вы пьете? На нормальный коньяк денег нету? — Что ты говоришь, у нас денег –во — мне под нос сунули перевязанную резинкой неровную пачку мятых купюр: — Как Горбачев к власти пришел, мы уже лошадям зубы золотые вставили, га-га… — Ну значить в коньяке не разбираетесь, то же мне, баро… — я вновь распихал «золотников» и махнул Олегу: — Пошли… Сзади начался громкий бубнеж, наверное, началась дискуссия по качеству коньячного напитка. Бродвей встречал нас почти лиричной «пачкой сигарет» от группы «Кино», колонка висела на гвозде над заставленным грудой кассет окошком киоска. Ребро коробок «украшали» небрежно выведенные черным маркером наименования исполнителей. Метрах в пятидесяти дальше надрывался музыкальный агрегат конкурентов, бодря прохожих песней «Атас» от «Любэ». Три толстые цыганки, метя утоптанный снег набором цветастых юбок, раскинули веером, как игральные карты, пачки «Астры», «Родопи» и «Стюардессы». Дальше шел бесконечный ряд киосков, заполненных в основном женской одеждой в ярко-аляпистом китайско-тайском стиле, ярко-красно-желто-блескучем, что обожают жители Юго-восточной Азии, а для неизбалованных жителей позднего СССР было, как бальным платьем для Золушки. Народ активно мерял обновки, переодеваясь, несмотря на мартовскую стынь, за куцыми занавесочками в киосках, или меряя обувь на обрывках картонных коробок, брошенных на заснеженный асфальт. Вдали, на крыльце кондитерского магазина «Сокровища Буратино» шевелилась темная толпа, наверное, в магазин завезли немного конфет с одной из городских шоколадных фабрик. — Два два три, ответь Соколу, два два три, Соколу ответь. — Паша, не спи, это нас вызывают Точно, я уже забыл, кто я есть в эфире. — Два два три, слушаю тебя Сокол. — Два два три, на Тунгусской в вино-водочном драка, просят помощи. — Понял тебя, сейчас подойдем. Когда мы подошли к вино-водочному, драки уже не было. У входа бушевала толпа человек в триста, над которой густо висела тяжелая туча мата. Наиболее ярые и активные, плотно прижавшись к входным дверям, яростно трясли широкие деревянные ручки, выкрикивая, что магазин должен быть пятнадцать минут как открыт. За стеклом дверей, которое, кто-то умный, защитил металлической решеткой, стояли два грузчика, которые с равнодушными лицами показывали знаками, что пока толпа не отойдет от дверей и не изобразит очередь, калитку в мир волшебных радостей никто не откроет. — Олег, на рацию и дай мне палку. Сам постой в сторонке, если меня будут бить, вызывай подкрепление. — А что ты сам палку не получаешь? — Мне она не нужна. Не хочешь мне дать — давай ты пойдешь, толпу строить, а я в сторонке постою. Олег, что-то сердито бубня, протянул мне палку, а сам стал напяливать на себя перевязанную синей изолентой в нескольких местах сбрую «Виолы». Я, расталкивая мужиков, стал пробираться к дверям. Минуты через две мне удалось это сделать, после чего я, не мешкая, надел на металлические проушины дверей кольцо наручников (купил с рук за двадцать пять рублей, старшина, сука, предлагал выдать только сломанные и без ключей). Толпа, от неожиданности, на мгновение замолкла, потом взревела с новой силой. — Ты что творишь, козел! Открывай, пока эту халабуду не снесли! — Заткнитесь все — я придал толику истеричности своему воплю и аккуратно долбанул палкой по решетке дверей: — Сюда никто не войдет, пока не будет очереди. А будете орать — сейчас взвод ОМОНа подъедет. — Мы сейчас улицу перекроем, будете знать, менты позорные! — Кто сказал? Ты где, иди сюда! Народ начал растерянно переглядываться. — Я сказал, пока не будет очереди, сюда никто не войдет. Надо будет — я здесь час буду стоять, но никого не пущу. Теряем время, уже давно бы со своей водкой по домам разбежались. Мужики, обиженно и дерзко, но вполголоса, что-то ворча, начали формировать какое-то подобие очереди. — Нет, вдоль дома встали, по одному, тротуар не загораживаем. Через пять минут я разомкнул кольцо наручников и стал запускать в магазин группами, по десять человек. Давали по две бутылки коньяка в одни руки. Судя по небрежной этикетке, ВИНАП — крупнейший наш производитель, вскрыл свои запасы коньячных спиртов, наверное, с поставками спирта для водки начались проблемы. Через полтора часа коньяк закончился. Неудачники, тихонько матерясь и кидая на нас злобные взгляды, решали проблему, где найти выпивку, рассасываясь по окрестностям, а мы с Олегом двинулись в сторону ЦУМа. -Товарищи милиционеры, и куда вы смотрите! — дедушка в сером драповом пальто обличающе махал перед нами тростью: — спекулянты совсем обнаглели, а вы мимо проходите! — Что случилось, отец? — И он еще спрашивает, что случилось? Цыгане совсем обнаглели, три цены за сигареты просят. А у меня пенсия сто десять рублей… — Извините, дедушка, но дальше будет только хуже. — Да куда уже хуже? Что я мог сказать старику? Только позорно уйти. Цыганка, крупная тетка, лет пятидесяти, нагло улыбалась мне в лицо. С боков ее подпирали две товарки: одна совсем молодая, худенькая, с волосами, выкрашенными в какой- то нелепый желтый цвет, вторая была невысокой, полтора на полтора метра, на вид лет сорок, не больше. Метрах в трех, позади их, ел сопли из носа чумазый цыганенок, лет пяти, одетый в штопанную куртку и резиновые сапоги коричневого цвета. — Почем «Прима»? — Полтора рубля за пару. Тебе, милиционер, за рубль отдам, раз ты такой бедный. — То есть три цены магазинные ломишь?