– Не кошерно все это выглядит, мистер Анселл? Вот как по-вашему? Кошерно? – Молодчина, Кауфман! Приятно знать, что в мире еще остался здоровый скептицизм. Я аж расцеловал ее на радостях. – Вы мне это прекратите, я порядочная замужняя дама. На размышления меня навел дихлорид ртути. Я прочла, что десять тысяч, которые были при нем, затребовала его сестра, владелица салона красоты. Тут-то у меня и сложилась цельная картина. – Как-то вы запутанно изъясняетесь, миссис Кауфман. Если бы вы написали в таком духе статью, в «Правде и преступлении» ее бы не приняли. – В салонах красоты в ходу дихлорид ртути. Его хранят в форме таблеток, растворяют и применяют в качестве антисептика. Он вполне мог взять таблетки у сестры. – Мог. Вопрос только – зачем? – Ну, вы же помните. – Миссис Кауфман протирала мои очки розовым платочком. – Как мисс Манфред всегда отвечала, когда ее предостерегали – мол, когда-нибудь вас уволят за вашу дерзость? Она говорила: «Меня не уволят – я знаю, где зарыт труп». – Чей труп? – Мне ли это знать. – Миссис Кауфман положила мои очки на стол и вышла из кабинета. Остаток дня она держала оборону под закрытой дверью, говоря всем, что я очень занят. Где-то час я просидел, барабаня пальцами по столу и глядя на стену. На стене, пришпиленная за углы четырьмя канцелярскими кнопками, висела картинка из дамского журнала. Зеленый салат, желтый майонез, розовые креветки… «Без анализа нельзя сказать наверняка, но я уже один раз такое видел. Дихлорид ртути». В самом ли деле врач неотложки это сказал или все было плодом моего воображения, разыгравшегося от неумеренного чтения криминальных историй? Если верить моей медицинской карте, Ноблу Барклаю и Смиту из гриль-бара, я отравился несвежими креветками. Что можно противопоставить такому коллективному авторитету? Чем я докажу сейчас, три недели спустя, что не ел я никаких креветок? За окнами сгустилась тьма. Прозвенел гонг, возвещающий окончание рабочего дня. Миссис Кауфман заглянула спросить, нужна ли мне ее помощь. Я велел ей скорее идти домой к мужу. Люди спешили к лифтам, болтая и смеясь. У меня онемели пальцы, и я прекратил барабанить по столу. Скрипнули петли. Дверь в мой кабинет приоткрылась. Также скрипнув креслом, я развернулся к входу. – Джонни, ты еще тут? – спросила Элеанор. – А как ты думаешь? – Пожалуйста, не ерничай. Мне нужно тебя увидеть. – У тебя было полно возможностей в выходные. Мне уж показалось, ты не знаешь, как от меня избавиться. Она несмело вошла и остановилась у самого порога. Я включил настольную лампу и скорчил гримасу от ударившего в глаза яркого света. – Садись. Чувствуй себя как дома. Она села на жесткий стул, предназначенный для соискателей, питающих надежду заинтересовать редактора нетривиальной статьей. Элеанор явно пыталась оживить цвет лица с помощью румян и помады, однако их лиловый оттенок лишь подчеркнул бледность кожи. Очевидно, она заехала домой после разбирательства, потому что вместо черного свитера на ней была белая блуза с воланами. Я подумал о бесконечных выходных в одиночестве и разозлился. – В чем дело? Что за драма? Все ведь так хорошо для вас закончилось! Элеанор вскинула к горлу руку, словно хотела себя задушить, – и уронила ее. – Отличный спектакль разыграл твой папаша, – продолжал я. – Поздравил бы его лично, да жаль, поклонники не дали. Позволь хоть тебя поздравлю. Ты тоже была на высоте. У нее дрожал подбородок. – Джонни… – Да? – Я уезжаю, – произнесла она после короткой паузы. – Серьезно? И куда же? – Еще не знаю. Куда-нибудь. Подальше отсюда. – Зачем? Она не ответила, лишь крепче сжала сумочку затянутыми в белые перчатки руками. Из-за расширенных до предела зрачков ее глаза казались черными. Я вспомнил, что Барклай говорил о ее матери, первой своей жене – какая она была зажатая, скрытная и необыкновенно чувствительная. Вспомнил, как читал про ее самоубийство. – Не смейся надо мной, Джонни, – вздохнула Элеанор. – Мне нужна помощь. – Я бы очень хотел помочь тебе, но ты все время усложняешь мне задачу. – Мне нужно было продемонстрировать, что я на ее стороне, однако никакой лжи и никаких секретов больше не потерплю. – Мне надоели игры. Мы должны быть друг с другом совершенно честными, иначе… – Я никогда не лгала тебе, Джонни, – произнесла Элеанор сдавленным голосом. – Я говорила тебе только правду. – Ты знаешь больше, чем мне доверила. Может, ты и не лгала мне намеренно, но ты намеренно утаила от меня правду. Она подняла голову. Ее глаза молили о пощаде. Мне пришлось побороть желание немедленно ее обнять. Уклоняясь от правды, мы так и будем ходить по кругу, возвращаясь к тому, с чего начали. – Возможно, не следует тебя в этом винить, – произнес я холодно. – Возможно, ты просто не знаешь, что такое честность. У тебя большие пробелы в образовании. Тебя научили мастерски искажать правду для собственного удобства и, видимо, не объяснили, что полуправда хуже, чем ложь, поскольку вводит в заблуждение еще сильнее. Чтобы сказать правду, надо сказать ее всю, и если ты этого не сделаешь, у наших отношений нет шансов. Из коридора донеслись приглушенные шаги. Кто-то чихнул. Я вскочил с места, распахнул дверь – но никто и не думал нас подслушивать. Просто усталый бухгалтер засиделся за счетами. Он еле живым голосом пожелал мне приятного вечера и поплелся к лифтам. Я снова закрыл дверь. – Не бойся, никого там нет. Можешь говорить. У нее дрожали губы. Откровенность давалась ей нелегко. Я ждал, от нетерпения все больше раздражаясь. Я смотрел на зеленый термос и стакан и думал о точно таких же, синих, из которых выпил воду с дихлоридом ртути. Сквозь синий пластик наверняка не было заметно, что вода изменила цвет. – Сама посмотри! – воскликнул я, положив руки на плечи Элеанор и возвышаясь над ней. – Ты говоришь, что любишь меня, обещала выйти за меня, но при этом то ли страх, то ли упрямство не позволяет тебе рассказать, что ты знаешь о смерти Вильсона и Лолы и об Эдварде Эверетте Манне! И ты всегда такая, упрямая и скрытная. Может, я просто дурак и ты меня зачем-то используешь? Но я никому не позволю отравить меня во второй раз… – Отравить?! – в ужасе переспросила Элеанор одними губами. Она сбросила мои руки со своих плеч и посмотрела мне в лицо. Ее потрясение было совершенно искренним. Тут я осознал, что напрасно взваливаю всю вину на нее. Я и сам согрешил, утаив правду. Как и все в офисе, Элеанор поверила в историю с креветками. Я не рассказал ей, как было на самом деле, не поделился своими подозрениями. Я позволил ей остаться обманутой, потому что не хотел конфликтов. Пришлось вкратце изложить ей всю историю, подробно остановившись на споре по поводу статьи о Вильсоне, синем термосе и первоначальном диагнозе, который поставил врач неотложки. Потом я пересказал ей разговор с Ноблом Барклаем в больничной палате, его обещания и намеки, и наконец, диалог о креветочном салате. Когда я умолк, последовала долгая пауза. Элеанор тяжело дышала. – Если бы я знала, я бы его убила, – вдруг выпалила она. – Что, родного отца? – язвительно переспросил я. Резкость была намеренной. Я хотел ее задеть. Она посмотрела на меня с вызовом. Сузила глаза, гордо вздернула подбородок. Негромко стукнула по столу кулачком в белой перчатке. – Ну? Скажи! – Я больше не мог этого терпеть. – Не бойся, я не побегу в полицию. Я все равно знаю, просто хочу услышать от тебя! – Мой отец не убивает людей, – ответила она с неожиданным достоинством. Я был потрясен. Передо мной сидела благородная дама, которую возмутительно грубо толкнули в метро в час пик. Я сел так резко, что едва не опрокинул стул. – Так почему же он стал намекать, будто это сделала ты? Я думал, он тобой прикрывается… – Ты веришь, что это сделала я? – Нет. С самого начала не верил. Именно этого она и ждала. Вид оскорбленного достоинства, за которым она прятала бурлящие в ней эмоции, исчез, а вместе с ним и лихорадочное напряжение. Солнце разогнало черные тучи, и все снова сделалось как прежде. Она наклонилась ко мне через стол и поцеловала в лоб. – Вот теперь я могу признаться тебе, Джонни. В какой-то мере смерть мистера Вильсона произошла по моей вине. – В смысле? – Когда отец вызвал меня к себе, я принесла пистолет. Я была в фотостудии, все произошло так внезапно… В общем, я прихватила его с собой. – Зачем? – Сама не знаю. – Она смущенно потупилась. – Наверное, это было что-то бессознательное… – Давай только без Фрейда! Ты ведь не знала, что отец будет говорить с тобой о свидании с Вильсоном? Она покачала головой. – Тем не менее я сразу поняла, что меня ждет какой-то разнос и Эд будет там с этой своей ехидной улыбочкой, будет ждать моей слабости, как хищный зверь… Она содрогнулась и обхватила себя руками за плечи. – Ты так сильно ненавидела его, что тебе понадобился пистолет? – А тебе приходилось кого-нибудь бояться, Джонни? Я сейчас не про нормальную, здоровую осторожность, а про иррациональный ужас, который пробирает до костей. Я даже не поняла, что схватила пистолет! Была уверена, что у меня в руке сумочка. Глупая рассеянность, о которой я немедленно забыла и вспомнила уже потом, когда прочла, что именно из такого пистолета был убит мистер Вильсон. – И ты подумала на отца?