Обычно меня легко разозлить. Я вспыхиваю как порох, а потом мучаюсь угрызениями совести из-за того, что дала выход своим мелочным женским обидам. Но на этот раз все было иначе. Я до сих пор испытываю холодную ярость, вспоминая, как я подсчитывала месяцы, недели и дни с восемнадцатого апреля. Я пыталась вспомнить, когда видела Дайан одну и о чем мы с ней говорили, думала о нашем треугольнике, о Дайан, смирившейся с тем, что приходится делить Шелби со мной, считала вечера, которые провела одна или с друзьями, предоставив Шелби в ее распоряжение. Какими мы были терпимыми и современными и в то же время смешными и жалкими! Только вот я всегда предупреждала Шелби об ужинах с Уолдо, а Шелби никогда не говорил мне о встречах с Дайан. «Я схожу с ума!» – обычно говорила моя мать, когда с головной болью запиралась в спальне. Я ей завидовала, мне хотелось вырасти и тоже сходить с ума. В пятницу после обеда я расхаживала по своему кабинету и все повторяла эти слова. «Я схожу с ума, наконец-то я схожу с ума!» – шептала я, как будто слова что-то решают. Перед моим мысленным взором вновь предстает тот кабинет: письменный стол, шкаф с документами и пробный цветной оттиск рекламного плаката для «Леди Лилит», на котором запечатлена Дайан. Она лежит на диване, запрокинув голову, маленькие заостренные груди торчат вверх. Я снова чувствую сухой кондиционированный воздух, сжимаю правую руку, и нож для открывания писем все еще впивается в ладонь, оставляя след. Мне было плохо, я была в отчаянии, я боялась. Прятала лицо в ладони, прижималась лбом к деревянной столешнице. Я позвонила Уолдо и сказала, что у меня болит голова. – Не упрямьтесь, девушка, – ответил Уолдо, – Роберто обшарил все рынки, чтобы приготовить наш холостяцкий ужин. – Я схожу с ума, – сообщила я. Уолдо рассмеялся. – Отложи головную боль до завтра. Деревня – самое подходящее место для головной боли, а больше там делать нечего. Страдай от головной боли среди жуков. Когда ты приедешь, мой ангел? Я знала, что если я пойду на ужин к Уолдо, то придется рассказать ему о портсигаре. Уолдо, конечно, обрадуется, что я расстаюсь с Шелби, но элегантно спрячет свое удовлетворение под маской симпатии. Он никогда не скажет: «А я говорил тебе, Лора! Предупреждал с самого начала!» Нет, только не Уолдо. Он откроет бутылку самого лучшего шампанского, поднимет бокал и провозгласит тост: «Ну, Лора, вот ты и повзрослела. Давай выпьем за твое совершеннолетие!» Спасибо, Уолдо, сегодня вечером мне не до светских манер. К тому же я уже пьяна. В пять часов вечера за мной зашел Шелби. Мы вместе спустились в лифте, вместе выпили по два мартини, я позволила ему усадить меня в такси и дать водителю адрес Уолдо, как будто этот злосчастный портсигар никогда не попадался мне на глаза. Глава 3 В субботу я проредила очитки, пересадила примулы и сделала у ручья новую грядку для ирисов. В воскресенье я пересаживала пионы. Я специально занялась тяжелой физической работой, хотела успокоиться и стереть из памяти ужасную пятницу. В понедельник пришел садовник и сказал, что я слишком рано пересадила пионы, теперь они наверняка погибнут. В тот день я раз двадцать проверяла, как они там. Осторожно поливала их теплой водой, но они все равно поникли, жертвы моей нетерпеливости, и мне стало стыдно. Перед тем как садовник ушел, я попросила его не говорить Шелби, что я загубила пионы. Вообще-то, Шелби плевать на пионы, но он не упустил бы возможности упрекнуть меня за то, что я сама делаю мужскую работу, а не жду его приезда. Странно было обращаться к садовнику с подобной просьбой, ведь я уже понимала, что Шелби больше никогда не доведется копать, косить или поливать в моем саду. В мыслях я все еще дерзила Шелби, пыталась вывести его из себя своим равнодушием, провоцировала воображаемую ссору, чтобы уязвить его резкими ответами. Так, мысленно споря с Шелби, я работала по дому, мыла, терла и полировала, ползая на коленках. Шелби всегда говорил, что мне не надо заниматься грязной работой, ведь я вполне могу позволить себе нанять слуг. Он не понимал, как это приятно – делать что-то своими руками в собственном доме. Моя семья из простых, женщины отправились на Запад вместе со своими мужьями, и никто не нашел золота. Шелби происходит из «благородных», его предки держали рабов, которые расчесывали хозяев, одевали и обували. Джентльмену больно видеть, что леди пашет как негритянка, он открывает дверь перед дамой, отодвигает ей стул и приводит в ее спальню шлюху. Именно тогда, стоя на коленях, я представила, каким будет наш брак, весь насквозь лживый, в котором натянутые отношения переплетутся с откровенным притворством. Конечно, основная вина лежит на мне. Я использовала Шелби, как обычно женщины используют мужчин: чтобы реализовать собственное представление о полноценной жизни. Я играла в любовь, удовлетворяя тщеславие, хвасталось Шелби, как удачливая кокотка хвастается роскошными мехами, показывая всему миру, что у нее есть богатый покровитель. Признаться, меня беспокоило, что в почти тридцать я еще не замужем. Притворяясь, что люблю Шелби, разыгрывая почти материнскую заботу, я подарила ему экстравагантный золотой портсигар подобно тому, как мужчина дарит жене орхидеи или бриллианты, чтобы искупить свою измену. Теперь, когда трагедия уничтожила все благовидные предлоги, я вижу, что между мной и Шелби было не больше настоящих чувств, чем у двух растений, которые прививают друг к другу, желая получить сорт, пользующийся успехом на рынке. Наша любовь была любовью из фильмов, такой же надуманной и удобной. А теперь все закончилось. Два чужих друг другу человека сидели на разных концах дивана и пытались найти слова, которые значили бы для обоих одно и то же. Был по-прежнему вечер четверга, время ужинать еще не наступило, Марк и Уолдо ушли. Мы разговаривали тихо: на кухне возилась Бесси. – Если мы не будем суетиться и как следует согласуем свои версии, через несколько дней обо всем забудут, – сказал Шелби. – Никто ничего не узнает. Этот сыщик – идиот. – Почему ты все время называешь его «этот сыщик»? Ты прекрасно знаешь, как его зовут. – Не надо злиться, это только осложнит наши отношения в дальнейшем. – А с чего ты решил, что я хочу их продолжить? Я не злюсь, у меня нет к тебе ненависти, но продолжать наши отношения не хочу. Не сейчас. – Послушай, Лора, я пришел только потому, что Дайан попросила. Она умоляла меня прийти, чтобы попрощаться. Да, она была в меня влюблена, но я к ней ничего не испытывал, честное слово. Она грозилась устроить что-нибудь ужасное, если я не встречусь с ней в пятницу вечером. Я отвернулась. – Лора, сейчас нам нужно держаться друг друга. Мы не должны враждовать, ведь мы оба по уши завязли в этой истории. И я знаю, что ты меня любишь. Если бы ты меня не любила, то не вернулась бы сюда в пятницу, чтобы… – Замолчи! Немедленно замолчи! – воскликнула я. – Если в пятницу тебя здесь не было, если ты ни в чем не виновата, то откуда тебе известно о бутылке бурбона и почему ты сразу бросилась меня защищать? – Шелби, неужели мы так и будем повторять одно и то же? Снова и снова? – Ты солгала, чтобы защитить меня, точно так же, как я лгал, чтобы защитить тебя. Все казалось ужасно скучным и бессмысленным. Шелби покупал для себя бурбон «Три Хорсиз», когда начал бывать у меня дома, потом я сама стала покупать этот сорт, хотела, чтобы Шелби было что выпить, когда он заходит ко мне в гости. В один прекрасный день Уолдо высмеял меня за то, что я держу у себя такой дешевый виски, и посоветовал другую марку, гораздо лучше. Я пыталась угодить Шелби дорогим виски, но в тот вечер он купил бутылку «Три Хорсиз», и эта покупка – как и то, что он отдал Дайан портсигар, – доказывала, что ему опротивело мое покровительство. Бесси объявила, что ужин готов. Мы помыли руки, сели за стол, разложили на коленях салфетки, пригубили воду, даже взяли ножи и вилки, и все ради Бесси. Она ходила туда-сюда, и мы не могли продолжить разговор – сидели над тарелками с бифштексами и жареной картошкой да церемонно погружали ложечки в ромовый пудинг, который Бесси, добрая душа, приготовила в честь моего воскрешения. Она принесла кофе и поставила его на столик у камина. Мы пересели, и только после того, как между нами и кухонной дверью оказалась вся комната, Шелби спросил, где я спрятала дробовик. – Дробовик? – Тише! – Он кивнул в сторону кухонной двери. – Ружье моей матери. Как ты думаешь, зачем я вчера туда ездил? – Ружье твоей матери, Шелби, лежит в комоде орехового дерева. Ты сам видел, как я положила его туда после нашей ссоры. Ссора началась из-за того, что я не хотела брать ружье. Я не боялась оставаться в коттедже одна, оружие пугало меня гораздо сильнее. Но Шелби назвал меня трусихой и уговорил взять ружье для самообороны, а потом своими насмешками вынудил научиться стрелять. – После первой или второй? – спросил Шелби. Второй раз мы поссорились из-за пальбы по кроликам. Я пожаловалась, что они грызут луковицы ирисов и гладиолусов, после чего Шелби подстрелил пару зверьков. – Дорогая, зачем ты меня обманываешь? Ты же знаешь, что я буду с тобой до последнего. Я взяла сигарету. Он поспешил поднести к ней огонь. – Не надо, – отказалась я. – Почему? – Нельзя называть меня убийцей и тут же за мной ухаживать. После того как я произнесла это слово вслух, мне стало легче. Я встала, потянулась, пустила в потолок струйку дыма. Я снова принадлежала сама себе и могла отстаивать свои интересы. – Не будь ребенком, – произнес Шелби. – Разве ты не понимаешь, что попала в беду, а я пытаюсь тебе помочь? Только представь, как я рисковал, как лгал, чтобы тебя защитить, да еще вчера поехал в загородный дом! Теперь я считаюсь соучастником, у меня тоже неприятности, и все из-за тебя! – Лучше бы я тебе вчера не звонила. – Интуитивно ты все сделала правильно. Видимо, поняла, как и я, что полицейские бросятся обыскивать коттедж, когда узнают о твоем возвращении. – Я звонила не поэтому. Бесси вошла в комнату пожелать нам спокойной ночи и еще раз повторила, как она рада, что я жива. У меня на глазах выступили слезы. – Мне было бы спокойнее, если бы ружье было сейчас у меня, – сказал Шелби, когда за ней закрылась дверь. – Только вот как его взять, если за нами следят? Я пытался сбить полицейского со следа, свернул на боковую дорогу, но он так и не отстал. Если бы я начал обыскивать дом, то сразу бы себя выдал. Пришлось сделать вид, что я убит горем. Стоял в саду и оплакивал тебя. Я назвал эту поездку сентиментальным путешествием, когда этот сыщик… – Его зовут Макферсон, – перебила я. – До чего же ты злая, Лора. Держи себя в руках, иначе не сумеешь дать им отпор. А вот если мы будем заодно, дорогая… Вернулся Марк. Я протянула Шелби руку, и мы сели рядышком на диван, изображая влюбленных. Марк включил свет, посмотрел мне в глаза и сказал, что будет говорить без обиняков. Тогда-то он и вытащил портсигар, и Шелби потерял самообладание, а лицо Марка приняло отчужденное выражение. Марка трудно обмануть, он смотрит так, словно ждет честных ответов. Шелби, наоборот, боялся откровенности, нервничал, то и дело срывался, и в конце концов именно его страх подсказал Марку, что Шелби считает меня виноватой. – Вы меня арестуете? – спросила я Марка. Он сходил в аптеку и принес мне снотворное, а когда ушел, я поняла, что он отправился в Уилтон, чтобы обыскать дом, но ничего не сказала Шелби о своей догадке. Глава 4 Солсбери, Хаскинс, Уордер и Боун. Тонкие черные усики, разделенные посредине, голос, запах мяты, а все вместе – загадка, поток слов и воспоминаний, которые пронеслись в моем мозгу после того, как я очнулась от тяжелого сна, вызванного двумя беленькими таблетками. «Солсбери, Хаскинс, Уордер и Боун», – мысленно пропела я на мотив популярной песенки из мюзикла «Мадам Шерри». Словно аккомпанируя мне, где-то зазвучала музыка. «Солсбери, Хаскинс, Уордер и Боун». Музыкой оказался шум пылесоса за дверью спальни. Бесси принесла кофе и апельсиновый сок. Стенки бокала покрывала изморозь, у меня замерзла рука, и я вспомнила запотевший серебряный стакан, мятный запах, маленькие усики над белозубой, как из рекламы зубной пасты, улыбкой. Это было на лужайке дома тетушки Сью в Сэндс-Пойнт. Обладатель черных усиков спросил, нравится ли мне мятный джулеп, и назвался Солсбери-младшим из адвокатской конторы «Солсбери, Хаскинс, Уордер и Боун». Бесси тяжело вздохнула, выпятила подбородок и спросила, не хочу ли я вкусное яйцо-пашот на завтрак. – Адвокат, – произнесла я вслух. – Он сказал, что если мне когда-нибудь понадобится адвокат, то у них очень солидная фирма. Так и не решив вопрос с яйцом на завтрак, опечаленная Бесси вновь вздохнула и удалилась, а я, вспомнив совет Шелби, живо представила, как разговариваю с обладателем черных усиков. – Лора, у вас есть алиби на вечер пятницы двадцатого августа? – спросил бы Солсбери-младший, покручивая ус, возможно напомаженный. И тогда мне пришлось бы повторить все, что я рассказала Марку о событиях пятничного вечера, после того как я уехала на такси с Лексингтон-авеню, оставив Шелби махать мне вслед. Когда мы завтракали с Марком – кажется, тысячу дней назад! – он попросил меня поминутно воспроизвести тот вечер. Марк, конечно, знал, что я позволила Шелби дать таксисту адрес Уолдо, однако затем велела отвезти меня к Центральному вокзалу.