Казалось, она не слышала. Чарли в нерешительности размышлял, стоит ли повторить вопрос. Он не хотел выходить из себя, но ничего не мог с собой поделать: равнодушие жены приводило его в ярость. – Впрочем, неважно, думаешь ты об этом или нет. Потому что мы никуда не поедем. Мы останемся здесь и будем бороться. Беделия робко улыбнулась мужу. – О, Чарли, дорогой, ты такой замечательный! Не думаю, что в мире еще найдется такой же добрый и хороший мужчина, как ты. – Она одарила его своей самой обворожительной улыбкой. – Ты слышала, что я сказал, Беделия? – Он постарался произнести это строго, но у него дрожал голос. – Мы останемся здесь и будем бороться. – Я это знала. – Откуда? – Ты мне сказал об этом вчера вечером. Ты ведь всегда говоришь серьезно, разве не так? – В ее спокойном голосе не было ни тревоги, ни горечи. – Не беспокойся, Чарли, дорогой. Я сделаю все, что захочешь. Я так тебя люблю! Все, что ты делаешь, кажется мне правильным. Ее безмятежность озадачила Чарли. Она могла потерять все: репутацию, свободу, возможно, даже жизнь. Простодушная покорность, с которой она отдалась на его милость, показалась ему фальшивой. Она спокойно занималась делами, открывала ящики, выбирала чистое нижнее белье, рассматривала ленты и вышивку. – Это серьезное дело… – начал он. Закончить фразу ему помешал кашель Беделии. Ее тело судорожно напряглось, она пошатнулась в сторону кровати, прижав ладони ко рту. Глаза наполнились слезами. – Прости меня, – хриплым голосом прошептала она. – Ты все еще нездорова, – сказал Чарли. – Нельзя было позволять тебе вставать вчера. Лучше полежи сегодня в постели. Слабая, благодарная ему за заботу и покорная, как ребенок, Беделия забралась в кровать. В комнате царила атмосфера смирения. Мэри принесла завтрак, и хотя Беделия жаловалась на отсутствие аппетита, тем не менее, подчиняясь желанию Чарли, съела полезную для здоровья горячую пищу. – Теперь ты расчистишь подъездную дорожку? – спросила она, наблюдая поверх чашки с кофе, как Чарли надевает высокие охотничьи сапоги. – Да, но только для того, чтобы разгрести снег. Мы никуда отсюда не уедем. – Ты уже это говорил, дорогой. – Не хотелось бы показаться деспотом, но мы не можем и дальше относиться ко всему этому как к незначительной мелочи. Может, ты не осознаешь всей важности моего решения, Беделия, но будущее зависит… – Почему ты больше не зовешь меня Бидди? Его рассердило, что она перебила его из-за такого пустяка. Уж не умышленно ли она не позволяет ему говорить о будущем? Взглянув на нее, он смягчился. Откинувшись на подушки и сидя на широкой, гигантской кровати, Беделия казалась слишком хрупкой, смиренной и терпеливой, чтобы намеренно хоть в чем-то перечить ему. Хотел бы он с такой же легкостью отбросить все свои страхи и полностью сосредоточиться на тосте и сливовом джеме. Беделия аккуратно, стараясь не испачкать пальцы, намазывала джем на тост. Наблюдая за тем, с каким удовольствием она поглощает джем, наливает сливки в овсянку, отмеряет сахар для кофе, Чарли думал, что она выглядит столь невинной, столь милой и разумной, что он готов был отринуть все, что рассказал ему Бен, и забыть все эти настораживающие несовпадения в ее историях и странности в поведении. – Тебе не надо ни о чем беспокоиться, Чарли. Я сама обо всем позабочусь. Всегда найдется выход… Рука Чарли замерла на пути к шнуровке на сапоге. Аннабель Маккелви, скорее всего, вела себя так же спокойно, когда задумывала подать на обед рыбу; Хлоя сладко улыбалась Джейкобсу, считая при этом, что он настроен против нее; нежность Морин заманила Уилла Барретта ночью на пирс. Чарли пулей вылетел из комнаты, оправдывая это тем, что ему нужно подняться на чердак и отыскать шапку из тюленьей кожи. Шапка хранилась в сундуке из кедрового дерева вместе со свернутыми дорожными одеялами, оставшимися после матери трикотажными тканями и ее горностаевой накидкой. Запах нафталиновых шариков воскресил в памяти прошлое, и, взяв накидку в руки, Чарли увидел, как мать носила ее, небрежно набросив на худощавые плечи так, чтобы между мехом и бархатным током на голове лицо всегда оставалось полностью открытым. «Долг, – постоянно внушала ему мать, – долг всегда на первом месте, Чарльз». Подходя к спальне, он услышал смех. Мэри пришла за подносом Беделии и снова рассказывала о своей помолвке. Потом все это еще раз было повторено и для Чарли. – О работе по дому не беспокойтесь, – сказала Мэри. – Замуж я выхожу только в июне, так что еще какое-то время вам не нужно искать другую девушку, да к тому же моя младшая сестра Сара скоро собирается устраиваться на работу. – Прежде чем заниматься другими делами, Мэри, позвони Монтаньино, – велела Беделия. – У нас ничего не осталось из продуктов. Принеси, пожалуйста, блокнот и карандаш. Чарли задержался в спальне. Распоряжения Беделии подействовали на него успокаивающе. – Мэри, я подумываю о том, чтобы приготовить жаркое из свинины. Мистер Хорст очень его любит, и после тех жалких обедов, которые в последние несколько дней мы готовили из всего, что окажется под рукой, и каши, которую мы давали ему во время болезни, он, несомненно, заслуживает чего-нибудь вкусненького. И не забудь про яблоки… – У нас в подвале полно яблок. – Сколько раз тебе повторять, Мэри, сорт макинтош не годится для приготовления яблочного соуса! Закажи зеленые яблоки. – Да, мэм, – угрюмо ответила Мэри. Чарли внимательно прислушивался к разговору Беделии и Мэри о заказе. Что может случиться в доме, где с таким рвением спорят о яблоках, где так тщательно сравниваются сорта моркови, капусты и кольраби? Да пусть себе приезжает этот Барретт! Разве было у Чарли лучшее доказательство бессилия этого человека, нежели огромный набор заказанных Беделией продуктов? «Десять фунтов сахара, Мэри, два фунта масла, шесть банок помидоров, пять фунтов спагетти – только узких, а не широких макарон, – пять фунтов сыра про запас, чтобы высушить и натереть его, четверть бушеля лука, две дюжины яиц». Хорошая хозяйка никогда не стала бы делать столь щедрый заказ, не будь она уверена в завтрашнем дне. Посреди разговора Беделия снова зашлась кашлем, который сотряс все ее тело. В полном изнеможении она откинулась на подушки. – Ты не должна сегодня вставать, – сказал Чарли. – Пообещай мне, что сначала вылечишься от этого кашля. – Да, конечно, Чарли. Я сделаю все, что ты скажешь. Зазвонил телефон. Мэри побежала взять трубку. Чарли старался не подслушивать, но невольно напряг слух и услышал, как служанка делится новостями о своей помолвке. – Какая она счастливая! – воскликнула Беделия, улыбаясь с тем удовлетворением, которое женщины обычно выказывают по поводу свадеб или помолвок. – Мы должны подарить ей хороший подарок. – Это была Ханна, – пояснила Мэри, вбежав обратно в комнату. – Им наконец-то подключили телефон. У них почти ничего не осталось из еды, и если бы Кили не принесли немного хлеба, яиц и бекона, им пришлось бы голодать. Вся их дорога в снегу, даже продукты нельзя доставить, но Ханна нашла выход. Монтаньино пришлет их заказ вместе с нашим, а мальчишки Кили приедут на санях и заберут его. Ханна хотела узнать, не станете ли вы возражать, если сюда привезут их продукты, ну, я ответила, что ничего страшного. – Конечно, – сказала Беделия. – Монтаньино обещал прислать фургон пораньше, ведь Ханне нужно поскорее приготовить обед. У них будут гости. Беделия снова закашлялась. – Тот джентльмен, – уточнила Мэри, – который не приехал на прошлой неделе. Он приезжает сегодня. Чарли сказал: – Это невозможно, Мэри. У них на дороге занос, до их дома никак не добраться. – Мистер Чейни отправится на снегоступах на станцию Уилтон, чтобы встретить джентльмена там, – объяснила Мэри. – Он приезжает на поезде в двенадцать десять, мистер Чейни пойдет на станцию Уилтон и захватит снегоступы и для гостя. Джентльмены обо всем договорились по телефону. Ханна рассказала, что этот господин позвонил мистеру Чейни из Нью-Йорка, по междугородной линии. Чарли опустил уши шапки из тюленьей кожи и завязал их под подбородком. Он смотрел то на обои, то на мебель, то на серебряные туалетные принадлежности Беделии – на что угодно, только не на жену. – Вот почему сегодня Ханне так важно получить продукты вовремя, – прерывающимся от волнения голосом продолжала Мэри. – Обед приготовить, конечно, несложно, но мистер Чейни сказал, что на снегоступах дорога от станции Уилтон займет не больше пятнадцати минут, и он хочет сразу, как только они придут, накормить гостя обедом. Монтаньино отправит их заказ вместе с нашим, а парни Кили приедут… Дай Мэри волю, она повторяла бы одно и то же раз по пять-шесть. Беделия перебила ее: – Поторопись-ка и отправь наш заказ, Мэри. – Да, мэм. Чарли быстро вышел из спальни. Ему не хотелось оставаться наедине с Беделией и говорить о госте Бена Чейни. В сарае он снял лопату с гвоздя и отправился расчищать подъездную дорожку. Свежий воздух бодрил. Чарли чувствовал себя узником, покинувшим тюремную камеру, где провел много лет. Над ним сиял ярко-синий небесный купол, светило теплое солнце, а снег покрылся хрустящей корочкой, трещавшей под ногами. Чарли был не настолько наивен, чтобы поверить, будто яркое солнце положит конец всем его бедам, но он ощутил прилив сил, разум прояснился, нервы успокоились. Он постарался взглянуть на проблему объективно, со стороны, как будто кто-то сказал ему: «– Послушай, Чарли, у моего приятеля неприятности. Понимаешь, он недавно женился и безумно влюблен в свою жену, а теперь не знает, что и делать… – И что же это за неприятности? – несомненно, спросил бы Чарли. – Он выяснил, что его жена… преступница». Само по себе это слово не шокировало его. «Преступницей» можно назвать мелкую воровку или женщину, которая досаждает соседям. «– Какое преступление она совершила? – Убийство». Убийство. Это окрасило неприятности друга иной краской. Но даже убийство иногда можно оправдать. Допустим, если оно совершается ради самозащиты. «– Кого она убила? – Предыдущего мужа. – Но это была не вся правда. – На самом деле она убила нескольких мужей. Четырех, может быть, пятерых». С объективной точки зрения в это невозможно было поверить. Подобное просто никогда не могло бы случиться с приятелем друга Чарли Хорста. Ему пришлось бы спросить, почему жена убила четырех или пятерых мужей. «– Ради денег. Ради страховки». Вот она, вся правда, настолько чудовищная, что существует лишь одно решение проблемы. Нет смысла спорить: «Но мой приятель любит свою жену, и она любит его. Она не хочет, чтобы ее муж умер, она любит его, она носит его ребенка…» Он должен перестать думать. Лучше направить энергию на тяжелую физическую работу. Каждый раз, поднимая лопату и выпрямляясь, он оглядывался и видел белые холмы, угольно-черные стволы и ветви деревьев, их пурпурные тени на снегу и свой дом, такой открытый и надежный по своим пропорциям, такой правильный в истинно американском духе со всеми своими обшивочными досками и чистыми зелеными ставнями. С каждым взмахом лопаты Чарли чувствовал себя увереннее и моложе, как будто вместе со снегом отбрасывал все свои тревоги. События последних дней казались менее реальными, а его жена была таким же порядочным и обычным человеком, как и любой из соседей. На главной дороге остановился сверкающий черный фургон от Монтаньино, высоко сидящий на ярко-желтых колесах. Из него выскочил курьер. Он достал из кузова три корзины, не менее бушеля каждая, и одну за другой отнес их в сарай. Это был красивый итальянский паренек с алым румянцем на чистых, смуглых щеках. Мэри, хоть и была теперь невестой Хена Блэкмана, не замедлила прервать работу, чтобы перекинуться с ним парой слов и многое узнать о клиентах, которых еще не откопали, которые так и оставались в изоляции и не могли получить продукты. Метель сделала его важным человеком, ведь некоторые из здешних жителей, даже самые богатые, могли бы умереть с голоду, если бы он не выехал за город на своем фургоне с желтыми колесами. Чарли трудился еще час. Физическая работа разогрела его, и он чувствовал, как тело под тяжелой курткой покрылось потом. Мэри открыла окно на втором этаже, но он велел ей закрыть его, чтобы сквозняк не пробрался по коридору в спальню жены. Внезапно на него навалилась невероятная усталость. Он оперся на лопату, как нерадивый рабочий, и разглядывал окрестный пейзаж. В последнее время он мало занимался физическим трудом, и мышцы потеряли упругость. От прежнего энтузиазма почти ничего не осталось. Но, будучи сыном своей матери, Чарли не мог остановиться на полпути. Невзирая на усталость, он снова взялся за работу и орудовал лопатой до тех пор, пока не расчистил еще шесть футов. Затем решил передохнуть и продолжить после обеда. Сапоги были сплошь облеплены снегом. С них стекала вода. Чарли был слишком хорошо воспитан, чтобы позволить себе пройтись по дорогим коврам в мокрой обуви. Он пошел к черному ходу. В сарае было темно, но он не стал включать свет. Сидя на трехногом табурете, он расшнуровал сапоги. В углу возле двери он заметил три корзины, которые принес посыльный от Монтаньино. Две были пустые, одна полная. Это был заказ Бена Чейни. Внезапно он услышал приглушенный кашель и через стеклянную дверь заглянул в кухню. У стола стояла Беделия, прикрывая ладонью рот, чтобы подавить кашель. Склонившись над кухонным столом, она что-то делала, ее поза выдавала едва заметное напряжение. Она вскрывала упаковку. Ее тело закрывало ту часть стола, куда она положила содержимое, но Чарли увидел, как она осторожно отложила в сторону оберточную бумагу и сложила на ней веревочку. Ее правая рука скользнула под воротник халата.