— Есть новости? — Генерал поднял голову от бумаг. Адъютант быстро прошел к столу, взял стул и сел, почти голова к голове. — Плохо, Семен Данилович, — вполголоса проговорил он. — Что именно? — Все плохо. Действительно, в овраге, откуда добывают песок для стройки, между строящимся коттеджным поселком и дачами Минздрава рабочими было обнаружено пять трупов: четыре мужских, один женский. Вот. — Бакреев достал из кармана схему местности, положил на стол. — Здесь крестиками обозначены приблизительные места нахождения тел... Генерал хмурил седые брови. — ...Преступник убивал, хоронил свою жертву, видите, синие крестики, рабочие находили, переносили в другое место, вот сюда, — он указал на красные крестики. — Через несколько недель преступник убивал новую жертву, снова здесь закапывал, а рабочие снова переносили. Григорьев недовольно качал головой. — Прямо цирк какой-то. Не пойму, руки у них чесались, что ли? Понимая, что вопрос риторический, адъютант все же ответил: — Что вы хотите, работяги, у них одно на уме — чтобы никто не трогал, пока работают, а по окончании работы — чтобы хозяева не обманули. Там половина без регистрации, а остальная половина и вовсе без документов работает. Они милиции как огня боятся. А тут такое дело. Кроме того, люди в основном темные. — Бакреев усмехнулся. — Парнишка там один, так весь чесноком обвязан, говорит, если б не деньги, давно бы сбежал, мол, вурдалаки и оборотни в окрестных лесах бесчинствуют. — Хорошо, если вурдалаки, — вздохнул генерал. — Ладно, рассказывай, что дальше. — Черемисин тела осмотрел, письменное заключение делать не стал, но на словах просил передать следующее: трупы разной степени давности. Первый, предположительно, был захоронен чуть больше трех месяцев назад, последний, женский, пролежал в земле не больше недели. Григорьев автоматически перевел взгляд на календарь. Отлистал назад несколько страниц. Лицо его потемнело. — Продолжать? — Бакреев вопросительно смотрел на шефа. Тот кивнул. — Продолжай, продолжай, я слушаю. — Предварительный осмотр позволяет предположить, что все жертвы, включая последнюю, скорее всего, были отравлены — следов насилия, травм не обнаружено... — Как не обнаружено? — Григорьев несколько оживился. — А Беляков мне рассказывал про то, что там чего-то отстрелено или отрезано... — Да, вот здесь самое интересное. У всех мужчин действительно удалены гениталии. — Удалены? — Именно удалены. Черемисин особо подчеркнул, что действовал медик, в этом сомнения нет. И еще — со стопроцентной уверенностью можно сказать, что операции проводились посмертно и, скорее всего, непосредственно перед захоронением. То есть картина преступления могла выглядеть следующим образом: преступник давал жертве некий одурманивающий препарат, доводил до места преступления, уже там дожидался смерти или давал новую дозу яда, после чего удалял гениталии и закапывал. Григорьев, сцепив руки, быстро вращал большими пальцами. — Сами гениталии обнаружены? — Нет. Видимо, преступник забирал их с собой. Послышался тяжелый вздох. — Господи... А что с женщиной? У нее есть какие-либо повреждения, травмы? Бакреев отрицательно покачал головой. — Совершенно ничего. Возможно, она просто оказалась в ненужном месте в ненужное время. — Возможно, возможно. Отпечатки пальцев брали? — Да. По нашей картотеке никто из пятерых не проходил. Генерал неподвижно смотрел в полированный глянец стола. — А как покойные выглядели? Я имею в виду, может, они бомжи или там какой ориентации... — Не похоже. Нет, насчет ориентации твердо утверждать нельзя, но Черемисин говорит, что непохоже. Все четверо молодые, здоровые мужчины. Хорошо одеты. И что интересно, не пропали даже дорогие вещи: часы, кольца, у одного булавка на галстуке с бриллиантом. — А кошельки? — Кошельков не было. Может, преступник забрал их, но не с целью наживы. — Я понял... — Григорьев принялся растирать шею, словно его что-то душило. — В кошельках всегда полно документов, бумажек... Значит, преступник не хотел, чтобы трупы идентифицировали. Это плохо. Очень плохо. Бакреев слушал внимательно: — Я понимаю, что дело поганое в принципе, но почему именно это плохо? Генерал со вздохом откинулся назад: — Потому, что ставит под сомнение версию о маньяке. Маньяк или все забрал бы, или ничего. В любом случае его скорее привлекли бы ценные вещи, а раз пропали только документы, то это означает одно... — Что? — Что преступник не хотел, чтобы между убитыми была установлена связь. Понимаешь? — Понимаю. Вы имеете в виду, что через связь между убитыми можно выйти на убийцу. — Точно. — Так что же дальше делать, Семен Данилович? Надо возбуждать дело. — Бакреев по-прежнему не мог понять, в чем заминка. — Дальше... Ты мне вот что скажи: кто еще об этом знает? — Пятеро, включая Белякова. Но мужики хоть и простые, но держаться, как кремень, даже просить не надо, чтобы молчали. Хотя, думаю, они просто здорово напуганы. Боятся сесть. — То, что боятся, — это хорошо... — Григорьев смотрел в пустоту. — Это очень хорошо, — в каком-то оцепенении повторил он. — Ты вот что, Бакреев, свяжись сейчас с Забелиным, передай, что нам с ним надо встретиться, желательно прямо сегодня. Адъютант удивленно вскинул голову: — Вы хотите передать дело федералам? — Не твое дело, что я хочу. — Григорьев придвинул к себе папку с документами, раздраженно стал листать страницы. — Как свяжешься с Забелиным, сообщишь мне. Свободен. — Слушаюсь! Оставшись один, генерал оттолкнул ненужные бумаги. Несколько секунд сидел неподвижно. — Что ж ты, милая, цветы не сажала, — едва слышно пробормотал он, повернув голову, с грустной нежностью посмотрел на фотографию красивой моложавой женщины, стоящую перед ним на столе. Развевающиеся темные волосы обрамляли смеющееся лицо, властное и вместе с тем необыкновенно открытое. — Что же, милая, мы теперь делать будем? Глава 19 1 Дверь открыло странное существо. Невысокая, лет тридцати пяти женщина — круглое бледное лицо, круглые, в черной оправе очки, стриженые черные волосы ежиком, в руке сигарета. Черные джинсы, черный свитер. Обычно в таком наряде тинейджеры хоронят свою молодость, но для зрелой женщины одежка выглядела мрачновато. Посмотрев сквозь Дашу, Шувалова отрешенно вымолвила: — У меня небольшой беспорядок, статью доканчиваю, так что проходи сразу на кухню. Туфли не снимай, я все равно в воскресенье собиралась мыть полы... Воскресенье наступало через три дня, а полы следовало вымыть позавчера. Скорее автоматически, чем с какой-то гигиенической целью, Даша вытерла ноги о коврик и прошла за хозяйкой. Кухня выглядела так, словно убирались здесь в последний раз по случаю празднования-трехсотлетия дома Романовых. Обеденный стол был завален бумагами, книгами и грязной посудой. На облупившемся подоконнике умирали полузасохшие цветы, подставкой им служил покрытый пылью старенький двухкассетный магнитофон. Дальше вперемешку шли пакеты из-под сока, разномастные чашки, рассада и множество иных предметов, не имеющих ни формы, ни смысла. Между столом и плитой притулилась гладильная доска с ворохом мятой одежды, треснутым стаканом и забитой окурками пепельницей. Единственная свободная табуретка была чем-то закапана. — Садись. — Прислонившись к стене, Шувалова с прежней отрешенностью смотрела на гостью. — Ты кто? — Спасибо. — Обычно деликатная, Даша не выдержала, достала из сумки салфетку и протерла табурет. Только после этого присела. — Я домработница Юли Паэгле. Последовало долгое молчание. Даша уже ожидала традиционных расспросов, но хозяйка лишь как-то неприятно ухмыльнулась. — Понятно. А ко мне зачем? — У меня к вам небольшое предложение, — медленно сказала Даша, пытаясь нащупать дальнейшую линию поведения. Направляясь сюда, она не имела четкого плана. Ей просто хотелось увидеть Черную вдову, посмотреть, что это за зловещее существо такое. Кроме того, не давал покоя вопрос, почему, несмотря на то что Шувалова длительное время провела в комнате с аквариумами, Паэгле не только ее не подозревает, но даже не сочла нужным о ней упомянуть. В отличие от Истомина Даша не очень верила в феминистические настроения бывшей одноклассницы. Шувалова едва заметно шевельнулась, в глазах появился ленивый интерес.