— Зиночка? — Забелин удивленно вскинул брови. — А она-то здесь при чем? — Она, видишь, решила на старости лет бизнесом заняться, деньги мои все до копейки потратить и нервы заодно истрепать. — Это что ж за бизнес такой? — улыбнулся гость. — Да строительство коттеджей, будь оно трижды неладно! Там это все и произошло. Забелин перестал улыбаться. Взгляд стал чуть более внимательным. — М-да, хорош бизнес, ничего не скажешь. — Все наши деньги туда вбухала, до последней копейки, все, что на похороны откладывали. Забелин хохотнул. — Скажешь тоже — последние! Ты где себя хоронить собрался, на Луне, что ли? — «На Луне...» Это ты, брат, конечно, загнул. Чтобы в космосе себя похоронить, надо было на Земле больше взяток брать. — Так чего ж не брал? — Забелин все еще выдерживал шутливый тон. — Мне хватало. — Несмотря на давнюю дружбу, были темы, которые в разговорах с Забелиным Григорьев старался обходить. — Теперь одна забота: под старость без штанов не остаться. — Ну, штаны тебе, в случае чего, государство выделит, теплые, с лампасами... — Радуешься... — Григорьев разлил коньяк из большой хрустальной бутылки. — Тоже, между прочим, взятка, тебе как, горло не дерет? — Не дерет. Отличный коньяк. — Забелин со знанием дела втянул ноздрями терпкий аромат. — Мне такого, увы, не предлагают. — Не в том ведомстве служишь. — Может быть, может быть... Да ведь у меня и проблем твоих нет. — Проблем... У меня сейчас одна проблема: жену от тюрьмы уберечь. Закатают Зинаиду Константиновну в кутузку, что я делать буду? Для нее оно, может, конечно, и полезно, чтобы дурь из головы выбить, да только неохота передачи таскать и самому себе готовить. — Голос звучал еще твердо, по-генеральски, но в нем слышалась усталость. — А готовит она божественно, ты знаешь. — Знаю. — Тогда помоги, Миша. Мне этим делом заниматься никак нельзя. — Понятно. — Забелин неторопливо смаковал коньяк. — Дело, конечно, не простое, даже можно сказать паршивое, только зря ты меня, Семен Данилыч, за дурака держишь. — Ты о чем? — Дао том, что другом называешь, помощи просишь, а правду говорить не хочешь. Опустив голову, он побагровел. Пунцовая волна медленно поднималась к щекам, к бровям, заливала лоб. Григорьев смотрел в рюмку и молчал. — Ну так что, расскажешь все как есть или передашь дело своим? — Нельзя мне его передавать, — глухо произнес генерал. — Пока настоящего преступника не найдем, нельзя. — Тогда рассказывай. Только прошу тебя — все как есть. Григорьев ссутулился. Если бы кто из подчиненных сейчас случайно зашел в кабинет и увидел своего начальника в таком состоянии, наверное, не поверил бы своим глазам. — Слушай, Михал Федорович, — устало заговорил он, — мы с тобой не один год знакомы, вместе прошли, как говорится, и огонь, и воду. Прошу тебя как старого товарища, просто поверь мне. Поверь и помоги. Генерал федеральной службы покачал головой. — Ты, Семен, нелогично поступаешь, значит, как старый товарищ я должен тебе поверить, а ты мне заранее в своем доверии отказываешь. — Он помолчал. — Если я тебе друг, и ты веришь мне, как себе, так разреши тебе помочь. Для этого ты должен рассказать все. Я тебя знаю, никакого криминала за тобой нет и быть не может, так в чем дело? Рассказывай. — Не могу. — Должен. Если у тебя правда беда, ты должен со мной ее разделить, иначе помочь тебе не смогу. — Да не во мне дело. — А в ком? — В Зине. — Брось ты! — отмахнулся Забелин. — Думаешь, я поверю в эту историю с деньгами? Сколько бы ты там ни потерял, не поверю, что ради этого ты на сокрытие преступления — да еще такого — пойдешь. — Да не хочу я ничего скрывать! — А что тогда? — Я хочу, чтобы нашли настоящего преступника. — Так и поручи это своему ведомству. В чем проблема-то? — Даже если это Зина? Воцарилась тишина. Забелин медленно опустил рюмку. — Ты что такое говоришь? — Сам не знаю... Предчувствие у меня нехорошее, ничего с собой поделать не могу. Мы ведь вместе почти сорок лет. — Не понимаю. При чем здесь Зина? — Помнишь, в прошлом году маньяка поймали? Деревянко? — Тот, который молодых девушек убивал? — Его. Одна из них — Зинина крестница. Четырнадцать лет только исполнилось. Красавица девчонка была, одна дочь у родителей. Мать на себя руки наложила, Танечка... Лучшая Зинина подруга... У Зины нервный припадок случился, представь, такая сильная женщина, а за одну ночь лет на десять постарела. Слегла, болела очень долго. Думали, уже и в себя не придет. Замкнулась, заговариваться стала... На их могиле поклялась, что отомстит. Забелин слушал молча, не перебивая, понимал, как тяжело сейчас его другу. Григорьев говорил все тише; голос то и дело срывался: — Мы думали, что уже ничем и не поможем, а тут вдруг словно оттаяла. Повеселела, поправляться стала. Говорит: «Что-то мы с тобой, Сеня, давно никуда не выбирались. Давай на море съездим». — Подожди, а связь-то с этими убийствами какая? — Наша дача в километре от этой стройки. — И что? — Зина тридцать лет военным хирургом отработала, ей человека не впервой резать. — Ты хочешь сказать, это она их убила? — Забелин не верил своим ушам. — Ты в своем уме, Семен? Да мало ли кто кем работал! Уж если на то пошло, весь ваш поселок — медики, вам же от Минздрава участки давали. — Но не у всех крестниц изнасиловали и убили! — Потухшие было глаза вспыхнули, в них пульсировала ненависть. — Законы наши гуманные, мать их, кого хочешь с ума сведут, ведь этого подонка в живых оставили, его, суку, лечить будут, а девочка в земле лежит! — Григорьев скрипнул зубами. — Не знаю, Миша. Понимаешь, не знаю... В одном только тебе поклясться могу: что бы Зиночка ни совершила, пока будет в моих силах, волос с ее головы не упадет. Забелин качал головой. — Сдается мне, плохо ты свою жену знаешь. Не способна Зина на такое. — Кто его знает, на что способен каждый из нас. — Лицо Григорьева стало белым как мел. — Говорю тебе, она словно разума лишилась, когда все это произошло. А теперь даже не вспоминает... Понимаешь, почему я хочу тебя попросить? — Да, честно говоря, не очень. — Забелин старался говорить жестко. — Жену свою в серийные убийцы записал, а меня куда? В ее прокуроры, что ли? — Никого я никуда не записывал. Просто если и существует настоящий преступник, ты его быстрее найдешь, у меня могут нервы не выдержать, сорвусь — только хуже будет. А уж ежели что... Верю я, не допустишь ты, чтобы Зиночка свои последние дни в тюрьме провела. Генерал ФСБ долго молчал. — Да уж, задал ты мне задачу, — наконец сказал он, тяжело вздохнув. — Самое паршивое, что времени почти нет, долго ты это дело замалчивать не сможешь. — Я знаю... Забелин с болью смотрел на старого друга. — Ладно, не убивайся раньше времени. Оно, конечно, всякое может быть... Но будем надеяться на лучшее. — Он помолчал. — А что касается расследования, чтобы тихо и надежно, так есть у меня один полковник...