Глава первая Начало стажировки Серомышина Когда в начале декабря 2002 года ударили первые морозы и ходить по обслуживаемому участку стало холодно, Серомышин окончательно созрел к переводу на кабинетную работу в дознание. Начальник отдела дознания — пожилой майор с всклокоченными кудрявыми волосами и блестящими маленькими глазками на испрещенном красными прожилками лице — Шмонзер Владимир Андреевич принял Серомышина достаточно приветливо в своем большом, но неухоженном кабинете в здании районного управления. — Я тебя, Серомышин, возьму в свой отдел с удовольствием и на рапорте твоем хоть сейчас напишу свое согласие, — сходу заявил улыбающийся Шмонзер несколько удивленному быстротой принятого начальником отдела решения. Однако еще раз внимательно осмотрев личность Серомышина, огибая взглядом некоторую небритость его лица и явно отваливающуюся звездочку на погоне, Шмонзер неожиданно грозно нахмурил густые брови и неторопливо продолжил свою речь: — И беру я тебя не потому что ты такой умный с виду или специалист грамотный. Специалист ты явно никакой. А беру я тебя потому, что ты мужик. Надоели мне эти бабы. Вот ты Серомышин водку пьешь? — Бывает что и выпью, но без последствий. — Вот это хорошо. Это славненько. Пей на здоровье, только уголовных дел не теряй и начальника не забывай в день получки. Усек? — Усек. — А раз так давай свой рапорт. Пишу согласен. Стажироваться будешь в своем отделе у дознавателя Дюжева. Можешь идти. — А вопрос разрешите, Владимир Андреевич? — Валяй, вопрошай. — Причем здесь бабы о которых вы сказали, я не понял? — Ну что тут не понять. К нам работать идут одни женщины в основном. Мне с ними тяжело. Выпить не с кем это во — первых. Во — вторых, не успев начать работать, то в декрет уходят, то… в кредит. И вредные ведь какие. Вот заместитель мой — Лора Петровна. Мало того что не пьет. Она ведь толстая до безобразия. Носится по отделу — титьки по верху летают. Да еще и издевается над начальником. Чем это от вас пахнет таким противным — у меня спрашивает, какой гадостью вы надушились, говорит. Одеколон «Рига» отвечаю. Выбросите его, говорит, он — воняет. Вот дура. Хороший одеколон. С детства им душусь. Короче говоря, будешь нормально работать, поставлю тебя своим заместителем, а эту дуру Лору выгоню на пенсию. — А Дюжева не хотите в замы, он же поопытнее? — Меня опыт не интересует. Мне мужик нужен. Если ничему у Дюжева не научишься, или он тебя обижать будет, заберу тебя в управление при мне работать. Все хорошие материалы себе будешь брать. А что похуже, где не вызвать никого или заявитель скандальный будем отправлять в отделения Дюжевым разным. — А чем вам Дюжев не нравится, если не секрет? — Шлангометр он великий. Болеть любит, хотя здоров как мартовский кот. А так парень ничего. С днем рождения меня даже поздравил, бадяжный одеколон «Рига» подарил, подхалим. Ты знаешь, я вот себя вспоминаю молодым дознавателем — ох обижали меня старики лет двадцать назад. Тогда ведь не было никаких отделов дознания как сейчас. Службе нашей в ее нынешнем виде всего десять лет скоро будет. — А чего же раньше было? — А было всего три инспектора дознания на весь район, и один из них старший инспектор. Я был к ним прикомандирован, а должность моя называлась в районе — «помойный инспектор». — Что за должность такая? — Официально должность называлась инспектор по санитарии. Ну, то есть обследовал я все помойки в районе и где мусор убран был плохо, составлял протоколы на дворников и на техников жилищных участков. Следил я за соблюдением правил санитарии. Чтобы Ленинград чистым был. Полезным делом занимался — всех дворников оштрафовал. Невзлюбили они меня и жалобы писали: замучил мол нас помойный инспектор. А начальство хитрое: с меня показатели требует — протоколов побольше и чтобы жалоб не было. Жилконторы ведь помогали им служебные квартиры подыскивать. Но я если начну кого штрафовать, то остановиться не могу. И взяток не брал. Пытались меня подпаивать. Но не пил — молодой был, глупый. Тогда меня и прикомандировали к группе дознания. Старший группы мне разные гадкие материалы поручал, а своим старикам что получше. Дедовщина была. Поэтому и за тебя беспокоюсь. В обиду Дюжеву не дам. Расстрогал ты меня Серомышин до слез. Воспоминания нахлынули. Все. Отправляйся на стажировку, а то доведешь до греха — за водкой отправлю. После разговора с начальником отдела дознания Серомышин, оставаясь еще на прежней должности, до рассмотрения рапорта о переводе по существу приступил в тот же день к стажировке у старшего дознавателя 101 отдела Дюжева Александра Валентиновича. Дознаватель Дюжев, тридцатипятилетний, коротко стриженный крепыш в крупных очках на интеллигентно — философском лице, производил впечатление человека опытнейшего в своем деле, что подчеркивало обилие бумаг, пепельниц, коробок и вещдоков в беспорядке разбросанных как на столе, так и в иных местах служебного кабинета. — Дознание, Сережа, процесс творческий, — рассказывал Дюжев Серомышину основы своей работы. — Дознаватель это скульптор уголовного процесса. Это дизайнер уголовного права. Я тебе больше скажу. Дознаватель это художник. Я, бывает, так протокол допроса напишу, что сам прочитать не могу. А смотрится красиво. И мы дознаватели еще ведь и рулевые в уголовно — правовом море. — Как это? — не понял Серомышин. — А вот так. Не зря в народе говорят: закон как дышло, куда повернул, то и вышло. И дышло это поворачивает в нужную ему сторону ни кто иной, как дознаватель. Он поворачивает закон, как капитан корабля поворачивает штурвал, обходя подводные камни выставляемые начальством в океане юстиции. — Красиво говоришь. Даже захотелось работать. А выполняешь ли ты, Саша, указания начальства при повороте дышла и штурвала или все решения принимаешь самостоятельно как лицо процессуально независимое? — интересовался тонкостями работы Серомышин. — Начальников у дознавателя только два — уголовный кодекс и уголовно — процессуальный, заявил Дюжев, потрясая в воздухе толстой книгой. — Кодекс — мой начальник, других у меня нет. Но начальники этого не понимают. Отсюда и конфликты. Начнешь работать — поймешь. Я обычно с начальниками во всем соглашаюсь. Так точно, говорю, сделаем как вы указали. Но в кармане брюк всегда при этом держу фигу и делаю по — своему, так — как надо мне. Такая у меня тактика и она почти всегда срабатывает. А стратегия у меня другая. Как только утомляюсь — ухожу на больничный. Стараюсь больше двух месяцев подряд не работать. Полтора месяца в году я в очередном отпуске, и четыре больничных за год дней по двадцать в среднем каждый. Итого пять отпусков в году. Больничный нам все равно оплачивают стопроцентно. Почему бы не пользоваться? Если с тобой сработаемся — будем болеть по очереди, чтобы не перетруждаться. — А если ничего не болит, как болеть — то? — Ну ты, Сережа, как ребенок, честное слово. Вариантов тут несколько. Покупать больничный лист я тебе не советую. И так мало зарабатываем. Вызывай на дом терапевта и лежи телевизор смотри. А придет доктор, покашляй как следует прямо на него, чтобы близко не подходил. Скажи температура за 40 градусов зашкаливает, но только сейчас упала, после того как ты съел все таблетки обнаруженные дома. Больничный дней на двадцать обеспечен. Но я тебе не советую с терапевтами связываться. — Почему? — Замучают, Серега, со своими анализами. То им кровь сдай, то мочу, флюрограмму сделай — дозу радиации получи. Забегаешься по амбулаториям. Я лично к психиатру хожу. — Это куда это? — Ясно куда — в нашу милицейскую поликлинику. Есть там такой замечательный психиатрический кабинет. Очередей никаких. Приедешь, скажешь доктору: нервный я стал, на подозреваемых кидаюсь, жену с пистолетом гоняю, устал скажи, полечите доктор. — И что вылечит? — А куда он денется. Сначала спросят всякую лабуду — слышишь ли голоса и так далее. Говори ничего не слышу. Слух вообще плохой, даже музыкальный. Только нервный скажи очень. К невропатологу пошлет, не соглашайся, говори: был уже и не помогло. И они обязаны начать тебя лечить. Больничный дают сроком не меньше месяца. Горошки сладкие гомеопатические выпишут. Никаких у них анализов и в помине нет. Ни тебе мочи, ни крови. Гуляй целый месяц и хохочи. А пока на больничном сидишь, все свои дела уголовные расследуешь и еще и премию получишь. Есть правда один нюанс. Пугать начинают что поставят на учет. И поставят на психучет обязательно. — Так что хорошего на учете у психиатра состоять? — Ничего плохого. Их учет это совсем не то, что учет в районных психо — неврологических диспансерах. Никаких последствий. Пойми, что в милиции психов быть не должно. Обязаны вылечить. Я, например, четвертый год лечусь, чувствую себя прекрасно чего и тебе желаю и, заметь — лучший друг начальника психиатрического кабинета. Но если хочешь — не болей. Работай с утра до ночи. В делах будет завал. И будешь ты у начальства плохой — в отпуск зимой. А я буду хороший и в отпуск летом. Так что твоя жизнь — ты и выбирай. Я лично живу по оплате своего труда. Ну понял ты, Серомышин, хоть что-нибудь из тонкостей дознавательской жизни или нет? — Ну, кое-что понял, наверное. — Вот именно, наверное… А раз понял то пора приступать к самостоятельной работе. Считай, что я тебя отстажировал. Сотрудник ты опытный — без стажировки справишься. Кодекс почитаешь на досуге — и вперед. Дюжев достал из сейфа две толстые папки. — Вот это, Серомышин, принимай к производству. Это дело в отношении твоего подопечного Владимира Загуляева по факту изъятия у него наркотиков. Он у меня объявлен в розыск. Твоя задача: так как сроки поджимают, быстро разыскать Вову и закончить расследование. А это дело, — раскрыл Дюжев другую папку, — по факту угона автомобиля Вольво у гражданина Семенова Савелия. Сейчас придет Семенов и подозреваемая в угоне Валентина Воробьева — будем вместе проводить очную ставку. Глава вторая Конец стажировки Серомышина Сеня Семенов, подходя в расстроенных чувствах к зданию отдела милиции, куда он был вызван в качестве потерпевшего, увидел в соседнем скверике сидящую на скамеечке с грустным видом угонщицу своего автомобиля — Валю Воробьеву. Зайдя немного сзади и, как истинный охотник даже против ветра, чтобы наглая преступница не учуяла исходящий от него запах пива «Козел» и не скрылась, Сеня цепко схватил дернувшуюся было Валю за плечи, произнеся горячим дыханием в холодное ухо девушки сакраментальную фразу: — Моменто море, подруга. — Что? Кто?! — не поняла Воробьева. — Моментально… в море… Кранты тебе, Валя. Буду тебя мочить. Хоть и не люблю я мокрые дела, а придется. И чего ты тут сидишь, стерва? — А… Сеня, это вы? В милицию меня вызвали. Отпустите плечи, больно, блин. — Так что ты здесь сидишь, а не в милиции? — Боюсь я туда. Наркоты подложат или еще чего сделают. — Ментов ты боишься, а меня значит нет? Я тебе неделю срока дал чтобы деньги вернула. Где деньги мои? Я же тебе счетчиков навключаю, дура. Вовек не расплатишься. — Да я и так не заплачу вам ни копейки. Откуда у меня бабосы, Сеня? Я ведь не работаю нигде. И не ворую, между прочим. — А меня, Валюша это не волнует ни разу. Хочешь воруй, хочешь скелет свой продай в ботанический институт имени Лесгафта, а бабки чтобы отдала. — Я можно сказать кроме любви ничего не знаю и не умею, хотя у меня и среднее образование. Но на любви много не заработаешь. И ничего ценного у меня нет. — Ну жилье придется продать, — почесывая свою затылочную область, предложил Сеня, присев рядом с Валей на скамейку. — Какое жилье Сеня? Квартиру я в Питере снимаю с подругой Женькой. Прописана я в частном домике в области на Синявинских болотах, но там еще и бабушка живет. Да и цена домику две тысячи баксов вместе с клюквой на болоте. — Ты мне, Валя, зубы не заговаривай. Ты мне минимум десять тысяч бабосов в баксах должна, даже в еврах скорее. Бакинские падать начали. Но придется хотя бы бабушку с клюквой у тебя забрать. Приватизирую болото, буду дачников на него в аренду пускать в ягодный сезон. А бабушка сторожем будет. Ну а если серьезно… Мочкану я тебя Валя. И не позже завтрашнего дня. Честь моя дороже клюквы на болоте. Валя икнула. Холодные было уши зарделись. Вспомнилось почему-то как в детстве когда она шла домой из школы в дереввне Синькино, одноклассники дразнили ее, саркастически приговаривая при осмотре Валиной фигуры: «а ножки-то тонкие, а жить — то хочется». Жить действительно хотелось, а от этого беспредельщика Сени, можно было ожидать чего угодно. Молва о нем ходила дурная. Не то сантехник, не то маньяк на службе у милиции. Из ситуации нужен был выход. Лихорадочно соображая, Валя сделала единственно возможное на ее взгляд предложение: — Знаете Сеня, вы конечно можете делать со мной все что хотите. Я — в вашей власти, но мне кажется не стоит вам грех на душу брать за убийство беззащитной отступившейся девушки. Что толку убивать меня — образованную девушку, из-за каких — то грязных зеленых бумажек. Может я на что другое сгожусь? — Короче, Валя, машина тобою убита, я посрамлен, денег у тебя нет, что ты можешь предложить? — Вы Сеня случайно не женаты? — И не собираюсь. Замуж что-ли тебя брать? Не понял? — Не иронизируйте, Сеня. Кухаркой я у вас не буду. Двоюродной женой тоже. Я предлагаю расплатиться с вами чистым красивым сексом. — Издеваешься, Валя? Я ведь сейчас разозлюсь. — Это единственное что я могу предложить. Обычно я за секс беру с клиента сто долларов.