— Летописец, ну хитрюга, ей богу. Ты и так все знаешь обо мне. А к сеансу мозгоправства ты меня не склонишь. Молчанов на самом деле знал о нем все. Доступ к личному делу каждого члена экипажа имел только он. Болезни, страхи и радости, интимные подробности жизни — все от рождения и до сегодняшнего дня. Покровский в последующие десять лет неоднократно подавал рапорт на восстановление в отряд космонавтов и ему вновь и вновь приходил отказ из-за проблем со здоровьем. Нет, физически он был абсолютно здоров, врачей пугало его психопатическое состояние. Покровский отказывался проходить обследование, грубил врачам, угрожал расправой. Последнему, поставившему отказную печать едва не свернул шею. За это отсидел полгода в тюрьме, затем вышел и, как он сам заявил, решил начать с чистого листа. Если бы в мире остался еще один космонавт с его опытом, дорога на борт Прайма-1479 была бы для него закрыта. — Я могу назначить стимуляторы сна, — говорил Молчанов. — На три, на пять часов как захочешь. Они абсолютно безвредны, эффект будет даже лучше, чем от обычного сна. — Оставь лучше себе. — Недосыпание приводит к проблемам с координацией. Завтра тебе нужна холодная голова. Молчанов вдруг заговорил, как Омар Дюпре. Покровский стукнул себя по щекам, потом закрыл глаза, вытянул руки и поочередно притронулся указательными пальцами к носу. — Разве я похож на того, у кого есть проблемы? Да брось ты, бабу прям нашел. У меня стаж на орбите семьсот сорок суток. Знаю, как и когда нужно спать. Молчанов сдался. Если у Покровского будут проблемы с работоспособностью, Омар Дюпре это заметит. Покровского отстранят, а Молчанов легко снимет с себя ответственность. Вот и поделом ему будет. — А ты в бога веришь, летописец? Молчанов пожал плечами. — Не думаю об этом. Покровский прищурился, поджал подбородок и оглядел планету, словно хищный ястреб, облетавший владения. — Господь, когда создавал этот мир также смотрел на него сверху, как и мы с тобой. Отсюда его творение кажется таким идеальным, чистым, — лицо Покровского покраснело. На горизонте проглядывался свет от восходящего солнца. — А спускаешься вниз и всюду грязь, кровь и смердящие трупы. Вот так мы распорядились его даром. Срубили все деревья, выстроили стены на костях, люди мрут с голоду. Мы уничтожили все, и жажда снова проснулась. Мало смертей, мало разрушений. Полезли в чужой мир. — Мы летим спасать, а не разрушать. — На чью бы территорию не ступил человек, он несет за собой смерть. Сам взгляни, больше не сыскать на земле ни льва, ни медведя. — Они живут в резервациях. Там их охраняют и им ничего не угрожает. Покровский сделал широкий приветственный жест. — Располагайтесь марсиане, чувствуйте себя как дома. А на решетки не обращайте внимания и на уколы, да на деревья пластиковые. Добро пожаловать в свободные резервации. Молчанов ответил после недолгой заминки с полной решимостью: — Я не позволю чтобы с ними что-то случилось. Обещаю. Покровский одобрительно подмигнул. — Ты нравишься мне, летописец. Бошка у тебя на плечах, а это главное. Не пытаешься притворяться как эти… Ну ты понял, друзья наши. Искренний ты, душевный. Внезапно Покровский потянулся ближе к Молчанову и заговорил вполголоса: — Ты уже не на Земле, но не забывай кто ты и откуда. Мы с тобой одной крови, должны горой друг за друга стоять, понимаешь? — Покровский тыкнул Молчанову пальцем в лоб. — Янки сегодня лепечут одно, завтра другое. Все наши знают, что им нельзя доверять. Слышал, как вояка сегодня весь брифинг лепетал, мол реактор доработан, проблемы устранены? Молчанов кивнул. Конечно он слышал и ответ командира Стивенсона серьезно его обнадежил. — Знаешь где этот движок был последние десять лет, а? В заброшенном японском складе под грудой бетона валялся. Еле завалы разобрали, чтобы подобраться к нему. Что смогли отыскали, слепили и вперед, народ же просит, требует спасать красных обезьянок. А заработает или нет, да и черт с ним. Главное каждый свое выполнил, отчитался и урвал. Когда еще такой бал, следующий будет… — Тогда зачем так говорит, командир то? — спросил Молчанов. — Запомни, для янки все вокруг шоу. Они отбор в экипаж умудрились превратить в цирк шапито. Так заврались, что и сами начали верить в свою ложь, мол все хорошо, все рассчитано, да-да знаем, слышали уже такое сто раз. Подтирай потом за ними, а что случись, не виноваты мы. Думают написали свод правил, на компьютере посчитали и все заработает, само собой. Хрена с два. Русских они не проведут — меня и тебя! Если что я же могу на тебя рассчитывать, правда? — Чтобы сделать что? — осторожно спросил Молчанов. — Долететь в целости и сохранности. А ты что подумал? — Само собой. — А еще это дурацкое название — Прайм-1479. Кто вообще придумал эту ахинею? — Прайм означает главный, подразумевается, что эта миссия главная космическая одиссея человечества. Ну а 1479 — это количество минут в марсианских сутках. — Да, знаю я про перевод. О другом я. Ну чем им наши предложения не угодили: Циолковский, Надежда, покоритель, наконец. Чувствуешь, как звучит? А главное душевно, по-настоящему. Сразу эмоции вызывает, вот здесь, в груди. А тут Прайм-1479, констатация факта и больше ничего, как запись на экране компьютера. — Как медицинский факт. Покровский рассмеялся, затем похлопал его по груди, совсем легонько, по-дружески. — Ладно, прав ты, хорошо с тобой да лучше… — он зевнул. — Лучше я вздремну чуток. Утром нужно выполнить еще кучу работы перед стартом. — Может я могу помочь? — предложил Молчанов. Покровский уже вылетел из купола, но затем вернулся головой вниз. — Мои эксперименты начнутся после старта, — продолжил Молчанов. — Так что у меня, можно сказать, пока свободный график. — Нужно протестировать выходные скафандры, на случай ЧП. Справишься? — Без проблем. — Отлично. Покровский подмигнул и скрылся из виду. Солнце выглянуло из-за Земли, словно никуда и не скрывалось. Реки, которые извивались среди равнин и гор, соединялись в моря, а те в бескрайние голубые океаны и все прикрывалось сверху глазированными облачками, словно праздничный торт. Чистая красота. Молчанов опять подумал о Свете. Он не мог прекратить думать о ней. * * * Когда Молчанов предлагал помощь Покровскому он ожидал в ответ просьбу прочистить кислородные фильтры, замерить показатели смеси воздуха или на худой конец протестировать проходимость вентиляции. Но выходные скафандры! Нет, Молчанов, конечно, потратил не менее десяти часов на изучение их подробного строения, но учитывая, что занятия проходили между изматывающими встречами с Омаром Дюпре, в голове у него мало что отложилось. Каждый скафандр представлял собой портативный космический корабль: мощный компьютер, автономная система жизнеобеспечения, баллоны с какими-то жидкостями — все это связывалось множеством трубочек, проводов, экранчиков. Разве мог он отказать Покровскому, раз сам вызвался помочь? Он представил, как говорит ему, что не справился. «И зачем ты обещал мне, летописец?» «Как я теперь успею все закончить вовремя?» «Ты подвел меня». Выхода не было. Начать Молчанов решил со своего. Он попутно изучал документацию, вбивая команды проверки одной системы за другой. Это заняло у него несколько часов. Наконец, все скафандры были успешно протестированы, кроме одного. Его собственный скафандр раз за разом выдавал ошибку, то одна система, то другая переставала функционировать. С каждым тестом ошибки росли, как снежный ком. Затем компьютер вообще перестал подавать признаки жизни. Скорее всего он ввел слишком много противоречивых команд или допустил ошибку в последовательности действий, сейчас и не разберешь уже. Молчанов решил запустить проверку с самого начала, а для этого надо полностью перезагрузить компьютер скафандра. Делать это было запрещено, но выбора у него не оставалось. Требовалось влезть внутрь. Каждый скафандр изготавливался в соответствии с индивидуальными пропорциями членов экипажа и для работы необходимо надевать специальный тонкий костюм. Молчанову было лень втискиваться в него, поэтому он разделся до трусов и в таком виде залез в скафандр. Пока компьютер перезагружался он закрыл глаза, положил голову на мягкий подголовник и размеренно задышал. Запертый от внешнего мира, он чувствовал себя в полной безопасности. По непонятной причине он совершенно не волновался перед предстоящим запуском. Больше беспокоило то, что наступит после: прямые эфиры, миллионы глаз, нацеленные на него, дурацкие вопросы и вымученные улыбки. А ведь он здесь чтобы заниматься исследованиями, и больше ничем другим, а вместо этого вынужден стать «лицом экипажа», а проще говоря мальчиком для битья, шутом и скоморохом в одном флаконе. Неожиданно в шлюзовой модуль влетела Нака. Молчанов не сразу заметил девушку. У всех скафандров были опущены зеркальные стекла, защищающие от ультрафиолета, поэтому Нака тоже не могла его видеть. Сколько времени продолжалось взаимное неведение сказать трудно. Когда Молчанов открыл глаза Нака уже расположилась у терминала управления шлюзованием, который находился сразу напротив скафандра Молчанова. Она вытащила инструменты из сумки и развешала перед собой на липучках, раритетный фотоаппарат болтался, прицепленный к поясу. Нака соорудила для него специальный чехол, чтобы сохранить ценную находку в целости. Молчанов решил поздороваться, но в последний момент передумал. Как он объяснит ей свой полуголый вид? Нака повернулась к скафандру Молчанова. У него перехватило дыхание. Нака придвинулась еще ближе, остановившись на расстоянии нескольких сантиметров от шлема. Молчанов машинально откинул голову назад. Почему она так смотрит? Наконец, до него дошло — Нака всматривалась в собственное отражение в стекле шлема. Девушка высунула язык и медленно провела им сначала по верхней, затем по нижней губе, прищурила глаза, потом поцеловала воздух. Молчанов даже не дышал, завороженно наблюдая за ней. Потеряв интерес к зеркалу, Нака вернулась к терминалу. Молчанов выдохнул. Она подключила модуль-компьютер, следом в воздухе спроецировался экран и клавиатура, она принялась нажимать кнопки, попутно насвистывая какую-то мелодию себе под нос. Нет, так нельзя. Молчанов должен сказать ей о своем присутствии. Это по крайней мере неэтично с его стороны. С каждой секундой промедления он все больше внедряется в ее личное интимное пространство, на что не имел никакого права. Как должен поступить воспитанный мужчина? Именно так — выйти наружу, извиниться, придумать дурацкую историю и принять заслуженное порицание. «Задремал» — отличная версия, с кем не бывает после бессонной ночи. Как только Молчанов, наконец, решился раскрыть себя случилось нечто совсем неожиданное — Нака начала петь. Сначала вполголоса, потом громче. Все больше погружаясь в работу, она кажется, и сама не замечала, как слова лились из нее. Хотя Молчанов не понимал ни слова (она пела на японском), песня показалась ему доброй, а главное хрупкий, почти юношеский, голос Наки придавал песне особый налет нежности. Молчанов не мог шевелиться, и не потому что боялся выдать себя, он не мог позволить ни одному лишнему звуку нарушить то музыкальное великолепие, которое звучало в шлюзовом модуле. Все внутри него поднималось вслед за тем как ее голос преодолевал невообразимо высокие октавы. Больше всего ему хотелось только одного — чтобы она не останавливалась. Нака так увлеклась, что, орудуя отверткой и борясь с болтами шлюзового терминала, раскачивала головой в такт несуществующей музыки, двигала телом и игриво шевелила бедрами. В следующее мгновение она схватила невидимый микрофон, вытянула перед собой руку, обращенную ладонью вверх к несуществующим зрителям, закрыла глаза и затянула грустную, лиричную серенаду. По окончании слезы выступили у нее из глаз. Не нужно было перевода чтобы понять — она пела о чем-то драматичном, близком для нее. Молчанов наблюдал за Накой, разинув от изумления рот. Сообщить ей о своем присутствии сейчас было бы опрометчивым поступком. Он давно упустил момент и увидел слишком много. Нака слишком застенчива и замкнута, его появление как минимум напугает ее, и что еще хуже нанесет ей психологическую травму. В голове опять заговорил Омар Дюпре. Молчанов принял единственно правильное решение — переждать в скафандре пока Нака закончит свои дела и покинет модуль. Внезапно внутри скафандра загорелись лампочки, заработал экран — компьютер перезагрузился и принялся сигналить громким писклявым звуком, будто где-то поблизости случился пожар. Молчанов от неожиданности стукнул по экрану головой, тот в ответ запустил автоматическую проверку всех систем. Скафандр завибрировал, включилась подача горячего воздуха в систему скафандра — запустился тест на теплостойкость и герметичность. Нака в замешательстве осмотрелась. Она не понимала откуда исходит этот звук. Далее компьютер скафандра должен включить внешние клапаны и спустить тестовый воздух. Учитывая расположение клапанов, горячий воздух вместе с нотками запаха Молчанова вырвется Наке прямо в лицо. Молчанов не стал разбираться какого цвета провода питания, высунул руку из рукава, схватил общий моток подводки к компьютеру и вырвал с корнем. Экран погас, как и остальные лампочки. Молчанов задержал дыхание и выпучил глаза, наблюдая за реакцией Наки. Девушка вернулась к своим делам, решив, что ей показалось. Внутри скафандра было, как в бане. Молчанов обливался потом.