– И «Оскар» им точно не присудили, – бросил его брат. – Ну не всем же повезло прицепиться к тележке с кофе. – А второй визит Селены? – напомнил Майло. – Это было, когда я попросил ее приехать на выходные, чтобы я познакомил ее с Клео – на тот момент моей девушкой, сейчас уже женой. У нас на днях родился первый ребенок, и мне бы сейчас следовало быть дома. Можно закончить все это побыстрее? Майло откинулся на спинку кресла и скрестил ноги. – Если вам больше нечего нам сказать, вы можете идти. Марк почесал бородку, заправил прядь волос за левое ухо. На шее его красовалась сине-зеленая татуировка «Клео» в венке из виноградных лоз. Я понадеялся, что брак его будет долгим. – Какого черта, – фыркнул он. – Я забронировал билет на девять вечера, и менять его нет смысла. – Селена виделась с тобой дважды, да? – сказал Крис. – Это на целых два раза больше, чем то, сколько раз она озаботилась перезвонить мне. – Наверное, она была слишком занята для болтовни о корпоративных делах. Крис отвернулся от брата. – Вы звонили ей? – уточнил Майло. – Просто чтобы узнать, как она поживает. – Когда вы в последний раз разговаривали с ней? – Ну, не знаю… года два назад. – Несомненно, мы очень дружная семья, – съехидничал Марк. Эмили Грин-Басс пояснила: – Я рассталась с отцом Криса и Марка, когда мальчикам было три года и год соответственно, и с тех пор о нем ничего не было слышно. – Она хмуро взглянула на сыновей, словно те были в этом виноваты. – Год спустя я встретила отца Селены. Дэн был добр к моим сыновьям. Возражений не последовало. – Дэн умер, когда Селене было шесть лет. Я растила ее одна и, уверена, кое-кто скажет, что я все испортила. – Ты все делала правильно, мама, – заспорил Крис. – Может быть, не будем отвлекаться от Селены? – напомнил Марк. Наступило молчание. – Так на чем мы закончили? – продолжил он. – Селена была талантливой, но до изумления честной. Я не говорю, что она никогда не врала. Но даже когда они с мамой враждовали, Селена никогда не делала никаких гадостей, не пыталась подставить никого другого. Совсем наоборот. Мы когда-то дразнили ее «сестра Си». Ну, как будто она монашка. – Она сама называла себя так, – добавил Крис. – У нее были парни? – спросил Майло. – Не было, – ответил Марк. – Миссис Грин-Басс? – Нет, я никогда ее ни с кем не видела. Женщина закрыла лицо руками. Марк протянул руку и погладил ее по плечу. Она отстранилась и проговорила сквозь пальцы: – О, Боже, это так ужасно… Губы Марка дрогнули. – Мама, я хочу лишь сказать, что Селена не виновата в своей смерти. Так бывает; жизнь – дерьмо. Все равно, что сойти с тротуара и попасть под тачку какого-нибудь стервеца. Со мной так и произошло. Сразу после того, как Клео родила Федру. Я вышел из больницы, чтобы купить шампанского; я буквально парил в воздухе. Сделал шаг на «зебру» – и хренов грузовик «Сан-Франциско экзаминер» появился, словно ниоткуда и разминулся со мной буквально на миллиметр. – Маркус, не рассказывай мне такие вещи! Я не хочу их слышать! – Значит, вы не знаете о том, был ли у нее парень, – напомнил Майло. – А что насчет подруг? Она с кем-нибудь дружила в Лос-Анджелесе? Наступила пауза, потом Эмили произнесла: – Она была счастлива, когда нашла работу. Именно тогда и написала мне и-мейл. – Она обучала того богатенького мальчишку, – пояснил Марк. – Говорила, что это работа мечты. Она позвонила мне, чтобы рассказать об этом, потому что я тоже занимался музыкой – играл когда-то на басухе. Не то чтобы я и близко достиг того же уровня, что и Селена. У меня было умение, у нее – талант. Она села за пианино, когда ей было три года, и сразу заиграла. К пяти она играла Гершвина со слуха. Дайте ей что угодно, и Селена это сыграет. Я видел, как она взяла кларнет и сразу заиграла, как профи, – мгновенно поняла, как надо дуть. – Судя по вашим словам, она была гением, – заметил Майло. – Никто ее так не называл, мы просто считали ее потрясающей, – отозвалась Эмили Грин-Басс. – Я была слишком занята тем, что зарабатывала всем нам на жизнь, и меня радовало то, что ей есть чем заняться. – Однажды я пришел домой, – это было много лет назад, когда Селене было восемь или девять лет, – сказал Марк. – Она сидела в гостиной и тренькала на моей гитаре. Гитара была совсем новой, подарок на день рождения, и я разозлился, что она взяла ее без разрешения. Но потом я осознал, что она действительно извлекает из нее музыку. Никто не учил ее, она сама научилась по сборнику мелодий с аккордами – и попадала в ноты лучше, чем я. – Когда ей было одиннадцать, я заметила, что она готова хоть весь день сидеть за пианино, – подхватила Эмили, – поэтому я нашла для нее учителя. Тогда мы жили в Эймсе, в Айове. У компании «Эймс бэнд эквипмент» была программа поддержки для школ. Селена превзошла первого учителя, которого они ей назначили, а потом еще двух. Тогда мне сказали, что нужно найти кого-то, способного дать ей серьезную классическую подготовку. Когда мы перебрались на Лонг-Айленд, я нашла в городе старую женщину, которая была профессором музыки в Советском Союзе. Миссис Немирова… мадам Немирова была просто древней и носила бальные платья. Селена училась у нее до пятнадцати лет. Потом вдруг просто бросила заниматься, заявив, что ненавидит классическую музыку. Я сказала ей, что она впустую тратит данный Богом талант и никогда больше не будет играть. Дочь ответила, что я ошибаюсь. Все зашло далеко – это был один из наших самых больших… споров. Тогда мне пришлось трудно. Селена совершенно забросила уроки в школе, получала одни плохие оценки. Она утверждала, что жизнь способна научить ее большему, чем любая дурацкая школа. – Не жук чихнул, – пробормотал Марк. – Она перестала играть? – спросил я. – Нет. Я действительно ошиблась. На самом деле. Она стала играть больше, просто отошла от классических произведений. Хотя время от времени играла что-нибудь из Листа или Шопена. – Женщина горько улыбнулась. – Этюды Шопена… Ей нравились те, что играются в мажорном ключе. Или, по крайней мере, она так говорила, – я почти не разбираюсь в музыке. Селена унаследовала талант от своего отца: он играл на гитаре, на банджо, на чем угодно. В основном в стиле блюграсс[14], он был родом из Арканзаса. Мадам Немирова говорила, что не многие из ее учеников были способны так быстро считать с листа и сыграть что-нибудь, как Селена, и что у девочки идеальный слух. По ее мнению, она, если б захотела, стала бы одной из величайших пианисток. – Но Сел считала, что концертные турне, где нужно исполнять Бетховена для ценителей во фраках и накрахмаленных рубашках, не дадут ей жить нормальной жизнью. – А разве то, что вышло, было лучше? – отозвалась Эмили. – Абсолютно ничего не делать до двадцати одного года, потом собраться и уехать в Лос-Анджелес, ничего не сказав мне… Без малейших перспектив найти работу… – Она сбежала из дома? – спросил Майло. – О совершеннолетних так не говорят. Я пришла домой, и оказалось, что она собрала свои вещи и оставила записку о том, что уезжает «на побережье», и чтобы я не пыталась ее остановить. Я разозлилась. Через несколько дней она позвонила, но не сказала, где находится. Наконец я выжала из нее, что она в Лос-Анджелесе, однако Селена так и не сказала, где именно. Она утверждала, что зарабатывает «гастролями», что бы это ни означало. – Она подрабатывала в клубах для свиданий, играя на синтезаторе, – сообщил Марк. Мать внимательно посмотрела на него. – Я впервые слышу об этом, Маркус. – Значит, хорошо, что я здесь и могу просветить тебя. Ладонь Эмили Грин-Басс взлетела в воздух и устремилась к его лицу, однако женщина в последний момент удержалась, вздрогнув всем телом. – Лейтенант, у меня не имелось постоянного контакта с Селеной, но это был ее выбор, не мой. Она полностью отгородилась от меня. Я понятия не имела, чем моя дочь занималась все эти годы. Это было адски тяжело – не знать. Я звонила в полицию, но не могла сообщить адрес, так что они не знали, с каким участком меня связать. А поскольку Селена была уже совершеннолетней и покинула дом добровольно, никто ничего не мог сделать. Максимум, что они могли предложить, – чтобы я наняла частного детектива. Но даже не считая того, что это дорого, я знала, что подобное разнюхивание разозлит Селену, поэтому я занималась своей жизнью и убеждала себя, что моя дочь жива и здорова. – Когда вы звонили в полицейское управление? – поинтересовался Майло. – В самом начале. Где-то… четыре года назад или пять. Я продолжала надеяться, что она попросит денег, – по крайней мере, мне казалось, что она это сделает. – Женщина развернулась к Марку. – А теперь ты говоришь мне, что все это время знал, чем она занимается… Марк Грин ухмыльнулся. – Это было неважно. – Для меня – важно. – Она не хотела, чтобы ты знала, что она делает. Считала, что ты попытаешься остановить ее. – А зачем мне было ее останавливать? Ответа не было. – Я не стала бы останавливать ее, – сказала Эмили Грин-Басс. – А теперь расскажи нам все, что тебе известно, Маркус. Все. Тот взъерошил свою шевелюру. – Сейчас же, Маркус! – Это ерунда. Я уверен… – Заткнись и рассказывай, Маркус! – Отлично. Она не хотела, чтобы ты это знала, потому что то, где она выступала, ее совершенно не трогало. Она просто играла музыку. – О чем ты говоришь?!