Позже, на стояке, загружая мешки и половину велосипеда в свой грузовичок, он перехватил азиата до того, как тот уселся в свой «бимер». – Вы часто этим занимаетесь? – Я? – Мужчина вежливо улыбнулся. – Вообще-то в первый раз. Я анестезиолог, и мне нужно быть в больнице Марина-Мерси к шести часам утра. Я решил, что это поможет мне проснуться. И действительно помогло. – Почему вы торговались за лот четырнадцать пятьдесят пять? Этот вопрос, казалось, удивил азиата. – Я собирался то же самое спросить у вас. * * * Боб вернулся домой к семи; над араукариями, растущими перед многоквартирным домом, где он обитал, жужжали мухи, сквозь пыльные окна в квартиру проникало безжалостное солнце. Боб сгрузил мешки на пол в своей неприбранной маленькой гостиной. Он решил, что надо бы немного поспать, потом опрокинуть первый за день стакан «Кровавой Мэри», затем прошерстить свою добычу, а затем позвонить в компанию в Согасе. Он рухнул на кровать, не снимая пропыленной одежды, в которой был на аукционе, и закрыл глаза. Подумал о Кэти. О штрафе. О том, что говорят за его спиной его братья. Поднялся, взял кухонный нож и вспорол первый мешок. Внутри были коробки с играми – «Монополия», «Скрэббл», «Риск», – но в них не было ни фишек, ни карточек; ничего, кроме досок с полями, да и то помятых. Отлично. Во втором, более тяжелом мешке, обнаружились пожелтевшие газеты. Пресса. Зачем кому-то понадобилось платить за хранение этого дерьма? Ощущая нарастающую боль в желудке, Боб уселся на пол и начал перерывать многонедельные стопки «Лос-Анджелес таймс». Ничего по-настоящему старинного, никаких исторических заголовков, только новости и тупая реклама, которую суют повсюду. О черт, лучше бы он не вылезал из постели… Вслух обозвав себя идиотом, Боб изучил останки велосипеда. Дешевый хлипкий хлам. На том, что осталось от руля, красовалась табличка «Made in China», а раму Боб мог бы согнуть голыми руками. Он прошел в кухонный закуток, смешал себе «Кровавую Мэри», сел на пол и с отвращением выпил. При мысли о зря потраченных восьмидесяти баксах навалилась неимоверная усталость, однако валяющиеся в гостиной мешки с хламом каждую секунду напоминали ему, какой он дурак. «Надо выкинуть все это барахло в контейнер». Прикончив выпивку, Боб с трудом поднялся на ноги, побросал газеты во второй мешок и поднял его. На дне мешка что-то загремело. «Может быть, почудилось?» Он с силой встряхнул мешок. Стук-стук-стук – словно один из тех маракасов, которые продавали на Оливера-стрит. Кэти еще купила пару маракасов во время одного из первых свиданий с Бобом. Почему бы и нет? Он был наполовину мексиканцем, так что ему наполовину должно было нравиться это. Порывшись в газетах, Боб добрался до дна мешка и обнаружил источник стука. Деревянная шкатулка, темная и блестящая. Длиной с обувную коробку, но шире, с инкрустацией из латунных завитков, покрытая слоем лака, она была закрыта на маленькую латунную защелку. «В самый раз для “И-бэй”!» Сама шкатулка… ее можно назвать экзотической, привезенной откуда-то издалека; может быть, сочинить целую историю, как она попала к нему из… Малайзии? Нет, что-то более загадочное, где там у нас гора Эверест – в Тибете?.. Из Непала, да. Экзотическая коробка – экзотический ларец для украшений – из гор Непала, сделанный из тщательно выбранного на склонах… похоже на красное дерево, это можно обыграть… из тщательно выбранного на склонах красного дерева. Быть может, с пометкой «Купите сейчас» за сто или сто тридцать долларов. А теперь посмотрим, что внутри. Даже если это всего лишь сухая фасоль, какая разница? Одна только шкатулка означала, что он уже не идиот. Боб откинул латунную защелку и поднял крышку. Внутри был поддон, обтянутый золотистым бархатом. Пустой; стук доносился из-под него. Боб вынул поддон, открыв нижнее отделение. Внутри лежали… маленькие белые узловатые штуки. Он поднял одну. Гладкая и белая, с тонким концом, – и внезапно Боб понял, что это такое. Хотя в биологии он никогда не был силен, однако в колледже со второй попытки сдал ее на «удовлетворительно». Кость. Из кисти руки или из стопы ноги. Или из лапы. Множество маленьких костей, так много, что они почти до отказа заполнили отделение и почти не гремели. Примерно… три-четыре десятка. Боб сосчитал их. Сорок две. Он изучил собственную кисть. Три косточки в каждом из четырех прямо поставленных пальцев и две – в большом, итого – четырнадцать. Из трех рук. Или из трех лап. Нет причин считать, что эти кости не принадлежали какому-то животному. Потом Боб подумал, что эти кости, возможно, были взяты у скелетов, которые использовались в медицинских учебных заведениях. Иногда люди завещали свои скелеты для научных целей. Эти тела расчленяли и изучали, а потом восстанавливали скелеты, скрепляя кости проволочками. Нет, в этих костях не было отверстий для проволоки. Странно. Боб взял одну из самых мелких косточек и приложил к ногтевой фаланге своего указательного пальца. Не такая длинная, как у него. Может быть, это кость небольшой собаки. Или женщины. Или ребенка… Нет, это слишком… должно быть, собачья. Или кошачья. Сколько костей в лапе? У кошки они слишком маленькие. Собака средних размеров, как Альф. Да, Альфу эти кости были бы в самый раз. Живя в Далласе с Кэти, Боб скучал по Альфу. Закрывая защелку, он думал обо всем этом. Коробка загремела. «Кости». Надо провести исследование в Интернете. Быть может, можно продать это как собрание редкостей – с каких-нибудь археологических раскопок индейского поселения. Где-нибудь в… Юте. Или в Колорадо. Колорадо звучит более… экзотически. «Древняя коллекция экзотических костей». Подобные штуки хорошо идут на «И-бэй». Глава 3 Благодаря новому начальнику полиции должность Майло получила забавное название: «Следователь по особым делам в чине лейтенанта». Или, как говорил сам Майло, «фу-ты-ну-ты-перья-гнуты-подсадной-селезень». Сводилось это к тому, что он уклонялся от большинства бумажной работы, сопряженной с его званием, сохранил свой тесный кабинет в отделении Западного Лос-Анджелеса и продолжал расследовать убийства, если только ему не звонили из центрального офиса и не направляли куда-нибудь еще. За последние четырнадцать месяцев таких звонков было два, и оба касались перестрелок между бандами – эти дела находились в ведении отделения Рэмпарт. Никакого отношения к расследованиям по особым делам они не имели, однако до начальника, все еще не освоившегося в Лос-Анджелесе, дошли слухи о недавних случаях коррупции в Рэмпарте, и он хотел подстраховаться. Слухи оказались ложными, и Майло занимался в основном тем, что старался не путаться под ногами. Когда оба дела были закрыты, начальник настоял на том, чтобы в рапорты внесли фамилию его подчиненного. «Хотя от меня было столько же пользы, как от слепого стрелка по тарелочкам, это сделало меня достаточно известным». Несложная метафора: в то утро, когда он изрек ее, мы вдвоем палили по летающим тарелочкам на стрельбище в Сими-Вэлли. Конец июня, сухая жара, синее небо, буровато-зеленые холмы. Майло задействовал все активируемые голосом мишени на пяти позициях и выбил 80 процентов без особых усилий. В прошлом году он противостоял вооруженному психопату, и в левом плече у него до сих пор сидело некоторое количество дроби. Я опустошил целую коробку патронов, прежде чем случайно попал в один из ярко-зеленых дисков, подброшенных автоматикой вверх. Когда я убрал на место «Браунинг» и сделал глоток теплой газировки, Майло заметил: – Когда стреляешь, ты закрываешь левый глаз. – И что?