— Почему? — Она терзала зубами кусочек вяленой говядины. — Он много материалов собрал о вашем крае. Временной отрезок гигантский просто. Первые документы датируются тысяча девятьсот семнадцатым. И по сей день все что-то ищет, пишет, изучает. — И чем тебя так заинтересовали его статьи? Он с удовольствием ужинал. Ему нравилось не просто есть, а именно трапезничать. В рабочие будни приходилось хватать еду на лету. Иногда не мог вспомнить вечером, чем обедал. Поэтому такие вот редкие часы неторопливого приема пищи он превращал в церемонию. Важна была последовательность: сначала легкий салат, потом основное блюдо, следом десерт. И уж конечно никаких посторонних разговоров. Ему это категорически не нравилось. Поэтому он и не хотел погружаться в разговор о неизвестном ему краеведе. Спросил просто из вежливости. И едва не поперхнулся, когда Маша ответила. — Он очень много писал о вашем поселке. Особенно о твоем прадеде и прапрадеде. Нехорошо писал, Игореша. Если бы они были теперь живы, то запросто могли бы подать на него в суд. За нанесение оскорблений. Он резко двинул тарелку с недоеденным стейком по столу. Тяжело глянул на Машу. — И за что же его следует судить? Твоего Пушкарева? — Ну… Он пишет, что твои предки не вполне законно обогащались. — Грабили? Убивали? — фыркнул он и снова пододвинул к себе тарелку. — Чушь это все, Маша. Оговор. Бабушка мне много рассказывала в моем детстве о том, кем были мой прадед и прапрадед. Прадед родился в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Воспитывался в строгости комиссаром… — НКВД? — вставила Маша, продолжая грызть дольку вяленой говядины. — Кажется, да. А что? — И твой прадед пошел по его стопам? Тоже служил в НКВД? — Да, кажется. Но за ними нет кровавого шлейфа, если ты это имеешь в виду. У прадеда боевые награды с фронта. А прапрадед умер рано. Еще до войны. — Я знаю. Пушкарев и об этом писал. — А еще о чем он писал? — неприятным голосом поинтересовался Игорь. Он домучил стейк, втайне сожалея, что так много сил потратил на приготовление. Аппетит пропал. Настроение было испорчено. С десертом он решил повременить. Может, Машка уймется? — Он писал, что в годы революции твой прапрадед громил поместья. — То есть? — Игорь округлил глаза. — Хочешь сказать, что он был мародером?! — Экспроприатором, — осторожно поправила Маша. — Так это называется теперь. Как раньше — не знаю. Игорь выскочил из-за стола с такой скоростью, что старинный дубовый стул чуть не опрокинулся. Первое, что захотелось ему сделать, это накричать на нее. Не лезла бы не в свое дело, а! Это дела их семьи, а не какого-то там Пушкарева и тем более не ее! Но заглянув в Машкины глазищи, Игорь ничего там, кроме азарта, не увидел. И понял, что ей просто интересно. И интерес ее был безо всякой алчной или подлой подоплеки. Она девочка. И ей просто любопытно. — А тебе вот это все зачем, Маша? Игорь оперся кулаками в край стола и навис над своей девушкой, которая даже не смутилась. Моргала часто-часто и улыбалась. Открыто, как и прежде. — Я хотела найти твою бабушку, Игореша. — Она протянула руки и погладила его по кулакам. — Зачем, спросишь? Не знаю. Хотела бы ей рассказать, какой ты хороший. И что не вор. И что она зря обидела тебя много лет назад. И еще… — Что еще? — успокаиваясь, спросил Игорь. — Мне как-то не верится, что она добровольно покинула этот дом. Любила вас с отцом, любила. Потом после скандала взяла и просто сбежала. Нелогично! И я подумала… Машка привстала, дотянулась губами до его щеки, расцеловала. И прошептала: — А вдруг твой дядя Валера увез ее силой? — Зачем? Зачем она ему нужна? Он никогда не был близок со своей матерью, с моей бабушкой то есть. Зачем она ему нужна? — Она ему не нужна, допустим. А вот семейные тайны. И драгоценности. — Опять ты за свое! — всплеснул он руками и отошел от стола подальше, чтобы Машка своими нежностями его не отвлекала. И не усыпляла его бдительность. И не позволяла загнать на территорию запретных для него и нее тем. — Я тут кое-что нашла в документах Пушкарева… Маша встала из-за стола и прошла к подоконнику, на котором оставила ноутбук, когда вошла в кухню. Распахнула его, поерзала мышкой и позвала Игоря согнутым пальчиком. — Взгляни, а, Игореша, — попросила она. — На что? — Это портрет одной помещицы, которая жила в этих местах. Пушкарев утверждает, что ее родословная брала свое начало от Рюриков. Дама была богата до неприличия. И не отличалась особой щепетильностью. Говаривали, что не гнушалась скупкой краденого. И вот эти вот серьги, что на ней, на портрете, будто бы тоже были крадеными. — И что? Игорь настырно не смотрел в монитор. Встал подальше. — Пушкарев утверждает, что когда эту помещицу раскулачивал отряд красноармейцев, возглавляемых твоим прапрадедом, ей удалось сбежать. И не без помощи твоего прапрадеда. Его будто бы даже допрашивали потом в НКВД. Пушкарев клянется в своих статьях, что сам видел протоколы тех допросов. — На предмет чего его допрашивали? — Как это ей удалось сбежать? Не отпустил ли он ее намеренно? За вознаграждение? Она могла откупиться и сбежать. Но… Доказать ничего не смогли. Обыски в доме твоего прапрадеда не дали результата. Но потом… Несколько десятилетий спустя будто бы кто-то из давних соратников твоего прапрадеда видел на его невестке сережки, схожие с теми, что демонстрировала на этом вот портрете сбежавшая помещица, — Маша легонько ткнула пальчиком в монитор и взмолилась. — Ну, взгляни, Игореша! Он подошел. Посмотрел на портрет незнакомки. Маша тут же увеличила изображение ее ушных раковин, в которых блестели серьги. И у него странным образом оборвалось что-то в желудке. Нет! Нет, нет, нет! Так не бывает! Это просто мистика какая-то! Игорь зажмурился и снова распахнул глаза. Это были те самые сережки, которыми он игрался в детстве, доставая их из белоснежного фарфорового голубя. И если не те, то точная копия тех самых. — Они?! Они, Игореша? — Не знаю, — качнул он головой. — Вроде похожи. Но мало ли похожих? — Таких вторых нет, утверждает Пушкарев, который провел тщательнейшее расследование. И еще он утверждает, что они невероятно дорогие. Стоят целого состояния, поскольку являются произведением искусства. И даже статью приложил какого-то искусствоведа, который описывает это ювелирное изделие. — То есть этот Пушкарев намекает на то, что мой прапрадед спас помещицу от расстрела в обмен на серьги? — Не только серьги были в той шкатулке, пишет Пушкарев. Да, и он не намекает, Игореша. — Маша виновато вздохнула. — Он в открытую нападает. Обвиняет. Но не это главное. Бог с ними, с серьгами. Меня заинтересовало другое совпадение. — Какое? — Его статья вышла как раз двадцать лет назад. В начале весны. Ее опубликовало только два малоизвестных издания. Дальше этого дела не пошло. Никто не захотел судебных тяжб с родственниками, чьих предков он клеймил. Одно издание находилось в районе по соседству. Второе где-то под Великим Новгородом. Если захочешь, я уточню, где именно. — А мне это зачем? Убей, он все еще не понимал, куда она клонит. — А затем, мой хороший, что оттуда родом сам Пушкарев. И еще… В своей автобиографии он указал, что был женат и развелся по причине классовой непримиримости. — Так и написал? — рассмеялся Игорь. — Ага. — Что еще написал? — Что после развода с ним остался его сын, который не пожелал жить с матерью. — Тоже по причине классовой непримиримости? — Типа того, — Машка хихикнула в кулачок. И вдруг вскинулась: — Как звали твою бабушку? — Нона Игнатьевна. — Упс-с! — Его девушка обхватила свои щечки ладошками и глянула на него испуганными глазенками. — Еще одно совпадение! — В смысле? — Так звали бывшую жену Пушкарева, с которой он развелся. Нона Игнатьевна. — А еще какое совпадение? Маша, — окликнул Игорь свою девушку, которая склонилась над компьютером и принялась быстро-быстро перелистывать страницы. — Ты сказала: еще одно совпадение. Еще какое? — Его сына, который остался с ним при разводе, звали Валерий… Глава 2