Как только признали, что трупы с новогодними гирляндами – это серия, сразу запросили другие регионы, не случалось ли у них чего похожего. Не случалось, стало быть, Михайловский должен был сам придумать эту деталь. Версию, что бедняга Ярослав являлся исполнителем и первой серии убийств, Мстислав Юрьевич отмел как несуразную. В девяносто втором году он едва родился, но даже если принять, что все женщины были убиты около пяти лет назад, когда Ярослав достиг совершеннолетия, все равно он в это время жил в Праге и не приезжал домой даже на каникулы. Итак, у одного алиби на первую серию смертей, у другого – на вторую. Беседа с участковым дала не слишком много, но после нее Зиганшин обрел внутреннюю убежденность, что Реутов непричастен не только ко второй, но и к первой серии смертей. Он сел в девяносто первом за разбой и убийство и провел на зоне шесть лет, пока не вышел по УДО. Конечно, в жизни всякое бывает, но трудно представить себе женщину, которая станет шесть лет носить сувенир из отпуска. Больше никуда не выбиралась и хранила память об единственном отпуске? Только копеечные ракушки способны были в тот день завершить образ, больше никакие украшения не подходили? Мстислав Юрьевич вдруг сообразил, что сам был на море последний раз еще школьником, с родителями, и с тех пор нигде не отдыхал, поэтому не знает, как люди поступают с сувенирами. Он собирался в свадебное путешествие с Леной, мечтал об этой поездке и, когда лежал в госпитале, очень ясно себе представлял, как оно будет, а потом вернулся домой и узнал, что невеста вышла за другого. С тех пор море и путешествия вообще потеряли для него всякую привлекательность. Кажется, в детстве он привез-таки с моря «куриного бога» – камушек с дыркой посередине. Считалось, что он приносит счастье, и, вернувшись домой, Митя некоторое время таскал камушек, а потом быстро куда-то его задевал. Или жертва была совсем опустившаяся? Кто-то, разбирая старые вещи, выбросил браслетик, а она на помойке подобрала незадолго до гибели? Вариантов – миллион, можно бесконечно тасовать факты, как карты в колоде, но ему важен такой расклад, при котором Ярослав будет оправдан. А это возможно, только если принять гипотезу, что маньяк один, и он не Реутов и не Михайловский, а кто-то третий. Матерый преступник, неглупый и изворотливый. В начале карьеры работал очень осторожно, принимал все меры безопасности, надежно прятал трупы, но потом расслабился, «профессионально выгорел» или просто постарел, занемог, стал неспособен выкопать могилу и начал оставлять тела на виду. «Или тупо я поселился, – хмыкнул Зиганшин и потрепал Найду по загривку, – раньше-то после дачного сезона деревня вообще пустая стояла. Копай – не хочу! А я все же мент, и надо быть сильно дерзким человеком, чтобы у меня под носом трупы хоронить. Кстати, откуда-то маньяк должен был знать об этом дивном месте, что деревня нежилая и в реутовский дом никто не сунется. Может, ездил по окрестностям, будто хочет дачу купить, как это в свое время делал я?» Видимо, чертов «дождик» имеет для него какой-то сакральный смысл, раз он оставляет столь своеобразную визитную карточку, ведь, если бы не эта деталь, никто бы и не подумал объединять дела галеристки, завкафедрой и ректора. Особенно въедливые опера могли бы обратить внимание на похожий почерк, но без гирлянды ничем бы это не кончилось. Вернувшись домой, Зиганшин тяжело вздохнул. Хорошая гипотеза – третий неизвестный, но где его искать? С чего начать? Хорошо, когда есть профайлер, который сразу выдает: «Белый мужчина от тридцати до сорока, живет один, работает в охране, водит такую-то машину». А бедному одинокому сыщику что делать? Куда наступать? Мстислав Юрьевич посмотрел на стол и еще больше расстроился. Оказывается, рисуя Фриду, он так задумался, что испортил Юре все краски. Надо было смешивать оттенки на палитре, а он прямо в ванночках, старый идиот! С другой стороны, будет племяннику наука следить за своими вещами, а не разбрасывать их где попало. Несмотря на педагогический порыв, Зиганшин взял самую толстую кисть и попытался минимизировать ущерб. Ругаться с детьми и читать им наставления он пока не научился. В общем-то, не у кого было, родители не любили тратить на воспитание энергию и время. «Запомни, Митенька, в жизни тебя ждут не наказания, а последствия, – говорил папа, – и наш долг тебя к этому подготовить». Мамины методы были еще проще: «Делай что хочешь, Мстислав, только потом не плачь!», эти слова стали девизом его детства. Как-то он рассказал Наташе о мамином подходе, и сестра едва не расплакалась. «А у меня было с точностью до наоборот, – сказала она с волнением, – прекрасно помню свой детский кризис независимости, когда я заявила своей маме и ее сестре, что хочу делать, что хочу. Мне тут же провели часовую лекцию о том, что нельзя делать, что тебе хочется, так поступают только очень плохие и эгоистичные люди, а хорошие поступают, как нужно, и никогда ответственные взрослые люди не делают того, чего хотят. А самое смешное было знаешь что? Что ни разу никто не спросил меня, а чего же я, собственно, хочу! Они даже не подумали, что я могу хотеть каких-то хороших вещей… Но так или иначе, – заключила Наташа, – а с тех пор я всегда делала только то, что нужно, но далеко не всегда это было лучше того, чего я хотела». Когда осиротевшие Наташины дети остались на его попечении, Зиганшин вспомнил тот давний разговор и обещал себе, что не станет ломать детскую психику, а поскольку штука это хрупкая, то лучше он будет просто кормить и защищать, а воспитывает пускай его мама в те редкие минуты, когда ей припадает охота повозиться со Светой и Юрой. Неожиданно он подумал, что некоторые вещи о родителях начинаешь понимать, только когда сам обзаводишься детьми. Его мама всегда пользовалась репутацией эгоистки с некоторым флером раздолбайства, но сейчас Мстислав Юрьевич вдруг понял, что эта кажущаяся беспечность требовала больших душевных сил, чем суровая опека Наташиной матери. Сколько мама провела бессонных ночей, когда он был на войне? Сколько ей понадобилось мужества, чтобы отпустить его в аэроклуб, когда он в девятом классе решил научиться прыгать с парашютом? Мстислав Юрьевич достал телефон и набрал мамин номер: – Я хотел спросить, как ты приучила меня к порядку? – Не помню, Митюша. Просто не убиралась в твоей комнате, наверное. Ты же знаешь мой принцип: чтобы уложить ребенка в девять вечера, надо не укладывать его в девять вечера, а поднять в семь утра. – Я запишу этот афоризм. И, мама, я тебе не говорил… – он запнулся, – но ты же знаешь, что я тебя люблю? – Ты заболел? – Нет, все в порядке, не волнуйся. Просто надо, наверное, иногда говорить такие вещи. – Наверное… Но ты точно здоров? И никуда не собираешься? – Мам, у меня теперь дети, куда я поеду? – Тогда не пугай меня. Я знаю, что ты меня любишь, но вообще-то растила тебя не для этого. – Да? А для чего? – оторопел Мстислав Юрьевич. – Не знаю, просто. Ты родился, что мне было делать? Лучше скажи, ты завтра в город собираешься? – Да, у меня встреча. – Хорошо, Митюша, на обратном пути заскочи за пирогом с капустой. * * * Руслан немного удивился, когда Зиганшин попросил о встрече. Он знал, что Мстислав серьезно занимается расследованием убийства Инги, но не представлял, чем может быть ему полезен. Хотя какая разница, главное, есть повод задержаться на работе, а если повезет, Лиза будет уже спать, когда он вернется. По просьбе Зиганшина Руслан взял с собой Яна Александровича, и в назначенное время друзья появились на пороге тихого кафе. Как ни был Руслан заинтригован, все же отметил, насколько предусмотрительно Мстислав Юрьевич выбрал место встречи. Недалеко от работы, мало народу, и есть столики с диванами, а для Руслана это важно. Обстановка ему тоже понравилась: сдержанная и нейтральная, никакого нарочитого декорирования и «атмосферы». Когда все устроились удобно и сделали заказ, Зиганшин осмотрелся и вполголоса рассказал о страшной находке. – Ничего себе у вас там жизнь кипит на свежем воздухе! – воскликнул Колдунов. – А ты ведешь разве это дело? – Нет, я в отпуске. – А как тогда в тему вписался? Руслан сконфуженно потупился, не зная, кому из собеседников посылать тайный сигнал: Яну ли Александровичу, чтобы перестал расспрашивать, или Зиганшину, чтобы молчал. Но, к его удивлению, приятель сказал совсем не то, чего Руслан боялся: – Из-за Галины Ивановны. Она мне в свое время жизнь спасла, так что я у нее в долгу. – Галька? – просиял Колдунов. – Чудесная тетка, я прямо рад, сынок, что ты с ней знаком! Да, вроде бы она покровительствовала этому несчастному мальчику… Одинокий человек, что поделаешь… Ян Александрович вздохнул и достал сигареты. – Вообще грустно, что есть такие люди, – вдруг заметил он, медленно выпустив дым, – у которых жизнь берет многое, а взамен не дает абсолютно ничего. Такая диспропорция ужасная. – Ты о чем? – спросил Руслан, зная, что, если друга потянуло на философию, нечего даже пытаться перевести разговор на другие темы. – О Гале. Она же как хирург нисколько не хуже меня, а то и получше, потому что не пьет. Боевой опыт у нее равен моему, а что в итоге? Я профессор и счастливый человек, а у нее ничего нет, кроме работы, на которой она не продвинулась дальше рядового врача. Почему так? Это никак нельзя объяснить ее личными качествами, пожалуй, я не встречал человека более компетентного, чем она. Ты вспомни, принимал ли когда у нее дежурство с хвостами? – Да вроде бы нет… Но я стал работать по экстренке не так давно. – Тогда просто поверь мне на слово. Человеку, принимающему смену у Гали, абсолютно не к чему придраться. Ты скажешь, что раз она хороша на своем месте, пусть на нем и остается, но она много раз доказывала, что справится с любой работой. Вот просят ее подменить заболевшего коллегу, Галя выходит на отделение. Целый день ее не слышно, не видно, но в шестнадцать ноль-ноль все документы оформлены, эпикризы написаны, больные осмотрены, осложнения выявлены, гнойники вскрыты, гнилые ноги отрезаны. Ой, прости, Руслан! – Ничего. – Или в поликлинику ее высаживают: как по волшебству, очереди нет, больные довольны, все грыженосители и холециститники направлены на санацию, инвалидности сделаны, лекарства бесплатные выписаны, и даже больничные листы оформлены без ошибок. Казалось бы, любой руководитель должен драться за такого идеального работника, но Галя прозябает обычным дежурантом. Почему так, я не знаю. – Но раз у нее есть боевой стаж, она должна была какие-то привилегии получить, – вмешался Зиганшин. Ян Александрович усмехнулся и с силой потушил окурок в пепельнице: – Должна, но не обязана! Я тебе говорю, это какая-то загадка природы. Ей даже взяток никто не дает за операции. Всем суют конвертики в карман, а ей – нет, будто у нее на лбу написано: «Я давала Гиппократу». Ну ладно, не все способные люди делают карьеру, но у нее и личная жизнь не сложилась, я даже не помню, чтобы за ней кто-то ухаживал за все двадцать лет нашего знакомства. Всегда одна, хотя наверняка хотела создать семью. – Да, – сказал Зиганшин с неожиданной печалью в голосе, – есть на свете люди-родники. К ним приходят только брать, как воду из природного источника, а когда он иссякнет, просто забывают. – А пока вода бежит, то и слава богу! – подхватил Колдунов. – Будем пить, не думая, откуда что берется! Мы знаем, что нельзя плевать в колодцы, а в родник-то что ж не плюнуть? Руслан вдруг втянулся в это неуклюжее жонглирование аллегориями: – Стало быть, есть люди-колодцы, люди-источники, а еще кто? Люди-ведра? – Люди-люди еще есть, – сказал Зиганшин без улыбки. – Люди-насосы, – азартно воскликнул Колдунов, – особенно среди бабок часто встречаются. Такие холеные, ухоженные старухи, просто ужас. Глядя на величавую повадку, можно предположить, что она как минимум подарила человечеству важнейшее научное открытие, а на самом деле даже близко нет. Все жизненные достижения заключаются в том, что человек полвека выедает мозги своим домочадцам.