Зиганшин спросил про Черных и услышал, что именно ей принадлежит почетный титул «друга дома», от которого отказалась Галина Ивановна. Геннадий Анатольевич познакомился с ней очень давно, когда Ксана была еще студенткой последнего курса, а он – бравым клиническим ординатором, много лет они поддерживали ни к чему не обязывающие приятельские отношения, и только когда Полина пропала, ситуация изменилась. Черных живо откликнулась на его беду и обещала помогать, поскольку отец у нее был какая-то важная шишка в прокуратуре и имел административный ресурс надавить на ментов, чтобы хоть как-то шевелились, потому что в начале девяностых у них были совсем другие заботы и хлопоты, чем поиск пропавших жен. В общем, трагедия положила начало крепкой дружбе мужчины и женщины, помехой которой не стала даже Машенька. Наоборот, Ксана сразу приняла ее и стала опекать, как старшая сестра, а когда у Маши развился невроз и она перестала выходить из дома, помощь подруги стала поистине бесценной. Так и не сумев создать свою семью, Оксана Васильевна находила уют и радость у Зыряновых и с удовольствием нянчила их многочисленных детей. «Сейчас, – сказал Геннадий Анатольевич, – она больше Машенькина подружка, чем мой друг». Мстислав Юрьевич попросил еще раз хорошенько вспомнить все обстоятельства исчезновения Полины, предшествовавшие этому дни и даже недели, назвал все фамилии, хоть раз всплывшие при расследовании, и предложил крепко подумать, не было ли в его жизни хоть мимолетного знакомства с кем-то из них. Зырянов шапочно знал Ингу Стрельникову и завкафедрой, а о галеристке только слышал, как о молодой жене кардиолога, с которым у него были слабые приятельские отношения. «Врачей много, но медицинский мир узок», – усмехнулся Геннадий Анатольевич, и Зиганшин ушел от него с твердым убеждением, что собеседник ему если и не нагло врал, то по крайней мере сильно недоговаривал. Заводить платоническую дружбу с женщиной – странное и дурное дело. Нет, если вы муж и жена, или родственники, или товарищи по работе, то флаг вам в руки, когда любовные, родственные или трудовые отношения обогащаются дружбой – это большая удача. Но просто так дружить с бабой, с которой больше ничего не связывает… Это удел перверзных нарциссов[3]: рисовать перед дамой красочное полотно своей никем не понятой души не с целью переспать, а просто за ради женского восхищения. А если не нарцисс, то проходимец или, как вариант, полный идиот, неспособный заработать на услуги профессиональной няни и поэтому отдающий душевное тепло женщине с нулевой самооценкой. Зырянов не походил ни на один из этих типов, но тем не менее сначала дружил с Галей, а потом проделал тот же фокус с Оксаной Васильевной. Ну ладно, с мамой Галей все понятно, она боевой товарищ, это святое. Но Черных… Геннадий Анатольевич не девушка, зачем ему сдалась такая страшная подруга? И потом это низко – использовать нереализованные материнские инстинкты в собственных целях, фактически превращая женщину в бесплатную прислугу. Может, он и есть маньяк? Алиби у него вроде бы твердое, но если копнуть поглубже, появятся разные неприятные вопросики. Например, почему все решили, что Полина пропала именно тем утром, когда Геннадий Анатольевич отправился на дежурство? Может быть, она мирно вернулась «с натуры» и оставалась дома, пока Зырянов не позвонил с работы и не предложил встретиться где-нибудь в городе. Она поехала в обозначенное место, где муж ее и убил, а тело спрятал, потом пришел домой и заявил о пропаже, соврав, что проспал эти несколько часов между возвращением с работы и обращением в милицию. Подождал несколько дней, а потом спокойно поехал и захоронил тело в сарае Реутова. Или вообще просто: по возвращении с работы разгорается скандал, в ходе которого Геннадий случайно убивает жену. Дальнейший ход его мыслей понятен и не оригинален. Он находит способ незаметно спрятать тело и заявляет об исчезновении. По счастливой для Зырянова случайности Полина, вернувшись из поездки, никому не звонила и ни с кем не виделась, так что некому свидетельствовать, что она была жива все время, пока муж находился на работе. В общем, все складывается для женоубийцы невероятно удачно, остается только улучить момент и надежно спрятать тело. Ну хорошо, а остальные жертвы? Или все убийцы области негласно сговорились прятать трупы на участке Николая? Аномальная зона там у него? Хотя почему он решил, что Геннадий Анатольевич скрыл тело жены именно у Реутова? Очень может быть, останки Полины находятся совсем в другом месте, генетическая экспертиза еще не проводилась. Маньяк сам по себе, а женоубийца Зырянов сам по себе. Но даже если так, сам он не признается, а доказательств нет. Мстислав Юрьевич помедлил. Ему хотелось скорее к Фриде, поделиться с ней радостью, что все его подозрения оказались беспочвенными и теперь на душе спокойно и легко, но с другой стороны, к любимой женщине надо возвращаться не с облегчением, а с победой. Серийника-то он так и не поймал! «Лучше я сегодня максимально сделаю, а завтра весь день посвящу нашему свиданию, – решил Зиганшин, – с утра баню вытоплю, костюм наглажу, все дела. Я ж с деревенской жизнью совсем забыл, что импозантный мужчина и светский кавалер, а не грубый мужлан». Он позвонил Антонине Семеновне, рассудив, что эта умная, язвительная и с цепкой памятью дама наверняка в курсе если не фактов, то сплетен уж точно. Сексапильная докторша доброжелательно откликнулась на просьбу о встрече и сказала, что как раз пропадает в вихре генеральной уборки и рада случаю прервать этот процесс. Домой по причине «дикого бардака» не приглашает, но в кафе на первом этаже охотно спустится. Зиганшина это более чем устраивало, да и ехать оказалось недалеко. Прибыв на место, он занял столик и набрал Антонину Семеновну. Она появилась очень быстро, одетая с тем сдержанным шиком, который становится понятным только на настоящих красавицах: прямая узкая юбка и простой пуловер цвета беж, казалось бы, ничего такого специально не подчеркивали, но отвести глаза от фигуры Антонины Семеновны было весьма проблематично. Она категорически заявила, что будет только черный кофе, и, быстро сделав заказ, Мстислав Юрьевич приступил к расспросам. Услышав о его интересе к Зырянову и Черных, Антонина Семеновна рассмеялась: – Знаете, в чем основная трагедия юности? – вдруг спросила она. – В прыщах? – Ну ладно, вторая трагедия. В том, что мальчики хотят секса на один раз, а девочки – вечной любви, причем и те и другие верят, что партнеры хотят того же, что и они сами. С годами ситуация сглаживается, некоторые мужчины тоже начинают хотеть любви, а женщины понимают, что обещать не значит жениться, но до этого сильно страдают. С Оксанкой и Геной получилось именно так. Антонина Семеновна подтвердила, что Зырянов познакомился с Оксаной на дежурстве и пару раз переспал с ней по пьяни или просто по глупости, не имея никаких далеко идущих планов на ее счет. Она тогда была студенткой выпускного курса и на дежурства ходила для того, чтобы показать себя в выгодном свете и добиться места в ординатуре или интернатуре. В общем, Гена думал, что она немножко посветит лицом перед старшими товарищами, добьется положительного решения да и забросит ночную работу, но не тут-то было. Оксана вцепилась в молодого человека, по выражению Антонины Семеновны, «как вошь в овчину». Она специально подстраивала так, чтобы график ее совпадал с графиком Зырянова, и подвергала молодого доктора жестокому моральному прессингу в виде признаний в неземной любви и претензий относительно утраченной невинности. Бедный Гена не знал, куда деваться от своего истинного счастья, и, наверное, в итоге сдался бы, но тут случилась командировка в зону боевых действий. Зырянов там проявил себя очень хорошо, по возвращении получил должность в академии, и к ним в больницу больше не возвращался. Возможно, не в последнюю очередь для того, чтобы не видеться с Оксаной, которую взяли сначала в интернатуру, а потом на должность терапевта приемного отделения. На вопрос, был ли он знаком с Верховской, Антонина Семеновна, немного подумав, ответила отрицательно. При Зырянове Таня еще не работала в больнице, а потом они занимались разными направлениями хирургии и вряд ли даже просто сталкивались на научных и научно-практических конференциях. – То есть Геннадий Анатольевич не ценил дружбу с Оксаной Васильевной? – уточнил Зиганшин. – Какой там! Он на все был готов, чтобы не видеть никогда эту бешеную! – Да? – удивился Зиганшин. – Тем не менее сейчас они являются хорошими друзьями. – Это вам Оксанка сказала? – засмеялась Антонина Семеновна. – Знаете, ей надо было идти не во врачи, а в журналисты. Поразительное умение, вроде бы придерживаясь фактов, так все исказить, что просто ужас. Приведу пример: как-то Галя Карлина ходила в гости к Зыряновым и потом на дежурстве, которых она у нас брала два-три в месяц, поделилась впечатлениями. Вы, наверное, не помните ясно начало девяностых, время было такое своеобразное, и не то чтобы голодное, но около того. И вот Гена где-то вычитал, что из молодой крапивы можно не только делать суп, но в жареном виде она тоже прекрасна. А Галя ж фанат кулинарии, ей только кинь идею. В общем, она набрала крапивки, пожарила и отнесла Зыряновым. И рассказывает нам, какая вышла из этого рецепта несусветная гадость и как они с Полиной смеялись над Геной, мол, автор идеи, кушай-кушай свой деликатес. Такая милая семейная зарисовка, мы тоже похихикали и забыли. Проходит время, и Оксана вдруг извлекает этот эпизод на свет божий и рассказывает уже в таком ключе, что молодая жена по наущению идиотки Гали кормит мужа черт знает какой травой, а он настолько раздавлен и деморализован супружеской жизнью, что не имеет сил возразить. Я до сих пор помню, с каким пафосом Оксанка воскликнула: «И он ел! Давился, но ел!» Понимаете? Вроде бы факты она не исказила, но получилась абсолютно другая история. Так, наверное, и с дружбой. – Нет, мне Зырянов сказал, что они дружат. Антонина Семеновна нахмурилась. Перейдя на дневную работу, она стала брать меньше дежурств, а со временем совсем от них отказалась, и знакомство с Оксаной сошло на нет, так, здоровались, сталкиваясь в коридорах. А потом Черных перешла на другую работу, и Антонина Семеновна совсем о ней забыла. – Вроде бы у нее был длительный роман с каким-то женатым мужиком, и она ждала, когда он разведется. А может быть, и не было. Но в любом случае, если Гена подпустил к себе Оксану после того, как она ему чуть не вынесла весь мозг, то он просто невероятно изощренный мазохист. Это тем более странно, что Зырянов очень симпатизировал Гале Карлиной, а на Черных она действовала хуже, чем красная тряпка на быка. – Может быть, она просто ревновала? – Да нет, тут были все симптомы застарелой ненависти. По идее, Генка не женился ни на той, ни на другой, так оставьте, как говорится, ненужные споры! Живите дальше мирно! Но нет, Оксану аж перекашивало всякий раз, как она видела Галю, или когда о ней только заходила речь. Даже смешно было за ней наблюдать, когда она следила за Галей, чтобы сразу доложить, если та вдруг сделает ошибку. Но не тут-то было, Галька – ас, и придраться к ней просто невозможно. Больше Антонина Семеновна не смогла вспомнить ничего интересного, и Зиганшин поехал домой, с неудовольствием сознавая, что этот суматошный, наполненный визитами день ни на шаг не приблизил его к разгадке. Зырянов, конечно, фигура мутная, но мало ли таких мужиков, которые сначала имеют слабость переспать с женщиной, а потом не имеют сил открыто и определенно послать ее подальше. Зиганшин вспомнил, сколько его собственных друзей женились на всяких жутких бабах только потому, что те проявляли настойчивость и промысловую выдержку, а не плакали тихонько в подушку, как поступают брошенные хорошие и скромные девочки! Когда предлагают дилемму: «Или ты со мной, или подонок», не у всех хватает хладнокровия и рассудительности сообразить, что мнение данной конкретной бабы еще не эталон, и лучше пять минут побыть в ее глазах подонком, чем мучиться всю жизнь. В общем, Геннадий Анатольевич, видимо, являет собой тип классического интеллигента, так как завис в высшей точке проблемы и балансирует на ней много лет, никак не разрешая. И Оксана как бы с ним, и он как бы не подонок. Все это прекрасно, но уголовно не наказуемо. Взрослые люди, пусть сходят с ума, как хотят, потому что к серийному убийце эта коллизия явно не имеет отношения. Зиганшин приехал домой в начале девятого и только хотел позвонить Фриде, как Света с порога сказала, что соседка просила его зайти к ней сразу по возвращении. Это было не похоже на робкую Фриду, и Мстислав Юрьевич побежал к ней в дом, даже не спросив, обедали ли дети. Девушка встретила его приветливо, но сухо, совсем не так, как он представлял себе. Впустив его в дом, она отпрянула, пресекая всякие попытки обнять себя, провела его в комнату и позвала Льва Абрамовича. Мужчины переглянулись, как два нашкодивших школьника, и сели за стол, стараясь держаться вместе. – Я хотела говорить с вами обоими сразу, – сказала Фрида решительно, и Зиганшин почувствовал, сколько сил она потратила, готовясь к разговору, – чтобы вы потом меня не обвиняли, будто я хотела вас поймать на противоречиях, или еще что-нибудь такое. В общем, я хочу знать правду, вот и все. – Какую правду? – спросил Лев Абрамович, хотя обоим было ясно какую. – Правду о том, что случилось в ту ночь, когда пропал Николай. Мстислав Юрьевич почувствовал, как тупо и безнадежно сжимается сердце. Правду знать ей никак нельзя. Он посмотрел на ее нежное лицо в ореоле золотисто-рыжих волос, на хрупкие маленькие руки… Что с ней будет, когда она узнает, что совершил дедушка, единственный родной человек на земле? Наверное, если бы тогда они вызвали полицию и Лев Абрамович чистосердечно бы признался во всем, это не поколебало бы любви Фриды к деду, но благодаря мудрым советам Зиганшина он стал не только убийцей, но и укрывателем трупов, а это уже другое дело в глазах нормального человека. – Фрида, – тихо начал Лев Абрамович, и Зиганшин быстро толкнул его ногой под столом. – Погоди, дай я сам скажу, – он задержал дыхание, как перед прыжком в воду. «Что между нами было, – молниеносно пронеслось в голове, – только обещание сходить со мной на свиданку. Я даже не знаю, нравлюсь ли ей по-настоящему. Потом у меня дети, тоже нехорошо было бы вешать их Фриде на шею… Она достойна лучшего, чем я, грубый, старый и циничный. Но даже если она в меня вдруг влюбилась, по сравнению с дедом я все равно ничто. Отец умер, мать черт знает где болтается, остался только дедушка. И вдруг такое…» – Фрида, я убил нашего соседа, – сказал он спокойно. – Как? – Не притворяйтесь удивленной, думаю, что вы знали это прежде, чем задали вопрос. Фрида тяжело опустилась на табуретку и сжала ладонями виски. – Я надеялась, что правда состоит в чем-то другом, – глухо сказала она. Лев Абрамович сделал выразительное движение глазами, и Мстислав Юрьевич украдкой показал ему кулак. – Это была самооборона в чистом виде, внучка. – Но почему нашим ножом? На этот вопрос так сразу было не ответить.