– А новый король ни в чем себе не отказывает, не так ли? – она вздохнула и устроилась поудобнее. – Ладно, маленькая святая, раз ты хочешь знать о Морозове и его бесценных усилителях, я расскажу тебе сказку – ту, которую когда-то рассказывала мальчику с темными волосами, молчаливому мальчику, который редко смеялся и слушал внимательнее, чем я думала. Мальчику, у которого было имя, а не титул. В свете огня тени, залегшие во впадинах ее глаз, будто мерцали и извивались. – Морозов был Костяным Кузнецом, одним из величайших фабрикаторов в мире и человеком, который испытывал границы самой силы гришей, но еще он был обычным мужчиной, имевшим жену. Она была отказницей и, хоть и любила его, не могла понять своего мужа. Я подумала о том, как Дарклинг говорил об отказниках, о его прогнозах насчет Мала и того, как ко мне будет относиться народ Равки. Выучил ли он этот урок от Багры? – Стоит сказать, что он тоже ее любил, – продолжила она. – По крайней мере, мне так кажется. Но этого всегда было недостаточно, чтобы он прекратил свою работу. Любовь не утоляла жажду, которая руководила его действиями. Таково проклятье могущества гриша. Тебе это должно быть знакомо, маленькая святая. Почти год они охотились на оленя в Цибее, два года плавали по Костяной тропе в поисках морского хлыста. Огромный успех для Костяного Кузнеца. Первые два этапа его великой затеи. Но когда жена забеременела, они обосновались в маленьком поселке – месте, где он мог продолжать свои эксперименты и размышлять, какое существо станет третьим усилителем. Жили они небогато. Когда Морозова удавалось отвлечь от экспериментов, он зарабатывал на жизнь плотницким трудом, а иногда жители деревни приходили к нему с ранами и недугами… – Он был целителем? – поинтересовалась я. – Мне казалось, он фабрикатор. – Морозов не признавал этих различий. Мало кто из гришей делал это в те дни. Он верил, что, раз наука настолько мала, то все возможно. Зачастую для него так и было. «Разве мы не все суть одно?» – Крестьяне посматривали на Морозова и его семью со смесью жалости и недоверия. Его жена ходила в обносках, а ребенок… ребенка редко видели. Мать держала ее в доме или гуляла с ней в окрестных полях. Видишь ли, девочка рано проявила свою силу, и ничего подобного мир еще не видывал, – Багра сделала глоток кваса. – Она могла призывать тьму. Слова повисли в жарком воздухе, их значение доходило до меня медленно. – Вы? – выдохнула я. – Значит, Дарклинг… – Я – дочь Морозова, а Дарклинг – последний из рода Морозовых, – она осушила свой стакан. – Мать меня боялась. Она была уверена, что моя сила – некое проклятье, результат отцовских экспериментов. Вполне вероятно, что она была права. Когда играешь со скверной, результат всегда отличается от того, на что надеешься. Она ненавидела прикасаться ко мне, ей было невыносимо находиться со мной в одной комнате. Только когда родился второй ребенок, мама пришла в себя. Еще одна девочка, только уже нормальная, как она, без силы и пригожая. Как же мама ее обожала! Прошли годы, сотни лет, а может, и тысяча. Но я узнала обиду в голосе Багры, боль от ощущения, что ты ненужный и нежеланный. – Отец готовился к охоте на жар-птицу. Я была еще мала, но умоляла его взять меня с собой. Изо всех сил пыталась показать себя полезной, но в итоге только раздражала его, и в конце концов он запретил мне входить в мастерскую. Багра постучала по столу, и я вновь наполнила ей стакан. – Как-то раз Морозову пришлось оторваться от своего верстака. На пастбище за домом раздались крики моей матери. Незадолго до этого играла с куклами, а сестра ныла, капризничала и топала своими крошечными ножками, пока мама не настояла, чтобы я отдала ей свою любимую игрушку – деревянного лебедя, вытесанного нашим отцом в один из тех редких моментов, когда он уделял мне внимание. У него были крылья – настолько детально проработанные, что казались почти пушистыми – и идеальные перепончатые лапки, которые помогали держаться на воде. Сестра подержала его в руках меньше минуты, но успела сломать тонкую лебединую шею. Тебе следует напомнить, что я была просто одиноким ребенком и собственных сокровищ у меня было наперечет, – она подняла стакан, но глоток не сделала. – Я накинулась на сестру. С разрезом. И разделала ее пополам. Я пыталась не представлять этого, но в голове все равно всплыл четкий образ – пахотное поле, темноволосая маленькая девочка, ее сломанная любимая игрушка. Она закатила истерику, как делают многие дети. Но она не была обычным ребенком. – Что случилось дальше? – наконец прошептала я. – Прибежали жители деревни. Держали мою мать, чтобы она не могла до меня добраться. Они попросту не понимали, что она говорила. Как маленькая девочка могла такое натворить? Священник уже читал молитву над телом моей сестры, когда пришел отец. Без лишних слов Морозов присел рядом с ней и взялся за работу. Крестьяне не понимали, что происходит, но чувствовали сгущающуюся силу. – Он спас ее? – Да, – просто ответила Багра. – Он был выдающимся целителем и использовал все свои умения, чтобы вернуть ее – слабую, с затрудненным дыханием, шрамами, но живую. Я читала бесчисленное количество версий мученичества Санкт-Ильи. Подробности истории исказились со временем: он исцелил своего ребенка, а не незнакомого. Девочку, а не мальчика. Но я подозревала, что концовка осталась неизменной, и вздрогнула при мысли о том, что последует дальше. – Это был перебор, – сказала Багра. – Жители деревни знали, как выглядит смерть – это дитя должно было умереть. А еще, возможно, они завидовали. Скольких любимых они потеряли из-за болезни или травмы с тех пор, как Морозов поселился в их краях? Скольких он мог спасти? Может, ими руководил не только страх или чувство справедливости, но и злость. Они заковали его в цепи… и мою сестру тоже – ребенка, которому не хватило ума остаться среди мертвых. Защищать отца было некому, как и вступиться за сестру. Мы жили на окраине и не заводили друзей. Крестьяне потащили его к реке. Сестру пришлось нести. Она только научилась ходить, но не могла делать этого в цепях. Руки на моих коленях сжались в кулаки. Мне не хотелось слышать окончание этой истории. – Пока мама выла и молила, пока я плакала и сопротивлялась, чтобы высвободиться из хватки едва знакомого соседа, они столкнули Морозова и его младшую дочь с моста, и мы наблюдали, как они исчезают под водой, затянутые на дно весом железных цепей. – Багра опустошила свой стакан и поставила его перевернутым на стол. – Больше я никогда не видела ни отца, ни сестру. Мы сидели в молчании, пока я пыталась собрать воедино выводы из того, что она рассказала. На щеках Багры не было слез. «Ее горе старое», – напомнила я себе. И все же, вряд ли такая боль может полностью пройти со временем. У горя своя жизнь и свои средства к существованию. – Багра, – безжалостно продолжила я, – если Морозов умер… – Я такого не говорила. Это был последний раз, когда я его видела. Но он был гришом с необычайной силой. Вполне вероятно, что он пережил падение с моста. – В цепях? – Он был величайшим из когда-либо живших фабрикаторов. Потребовалось бы нечто большее, чем сталь отказников, чтобы удержать его. – И вы полагаете, что он отправился создавать третий усилитель? – Работа была его жизнью, – ответила она, и в ее словах промелькнула горечь позабытого всеми ребенка. – Останься в его теле хоть крошечный вдох, он бы не остановился, пока не нашел жар-птицу. Вот ты бы остановилась? – Нет, – признала я. Жар-птица стала моим помешательством, одержимостью, которая спустя столетия связывала меня с Морозовым. Мог ли он выжить? Багра была уверена, что да. А как же ее сестра? Если Морозов смог спастись, вытащил ли он свою дочь из реки? Использовал ли свои умения, чтобы вновь воскресить ее? Эта мысль потрясла меня. Мне хотелось крепко вцепиться в нее, повертеть в своих ладонях, но это еще не все, что мне нужно было узнать. – Что крестьяне сделали с вами? От ее сиплого смеха, разнесшегося по комнате, волоски на моих руках встали дыбом. – Будь они умны, то кинули бы и меня в реку. Вместо этого они выгнали нас с мамой из поселка и бросили на милость леса. Мама была бесполезна. Она рвала на себе волосы и плакала, пока ей не стало плохо. Наконец она просто легла и отказывалась вставать, как бы я ни рыдала и ни звала ее. Я оставалась с ней так долго, как могла. Пыталась развести костер, чтобы согреть нас, но плохо это умела. – Женщина пожала плечами. – Я была очень голодна. В конце концов я оставила ее и побрела дальше, грязная и потерянная, пока не наткнулась на ферму. Меня пустили в дом и организовали поисковую группу, но я не смогла найти дорогу к матери. Скорее всего, она умерла от голода на лесной поляне. Я молча ждала продолжения. Этот квас начинал привлекать и меня. – Тогда Равка была другой. У гришей не было пристанища. Люди с силой, подобной нашей, заканчивали так же, как мой отец. Свое могущество я скрывала. Следовала за сказками о ведьмах и святых, находила тайные места, где гриши изучали свою науку. Узнавала все, что могла. И когда пришло время, обучила всему своего сына. – А что насчет его отца? Багра снова грубо расхохоталась. – Хочешь услышать любовную историю? Такой не было. Я хотела ребенка и нашла самого могущественного гриша, какого могла. Он был сердцебитом. Я даже не помню его имени. На долю секунды я увидела сильную девушку, которой она была, бесстрашную и дикую, гриша с необычайными способностями. Затем Багра вздохнула, заерзала в кресле, и видение исчезло, осталась усталая пожилая женщина, греющаяся у очага. – Мой сын не был… Все начиналось так хорошо. Мы путешествовали с места на место, видели, как живут наши люди, как им не доверяют, какую жизнь, полную тайн и страхов, их заставляли вести. Он поклялся, что однажды у нас будет безопасное место, что сила гришей станет ценной и желанной, чем-то, чем наша страна будет дорожить. Мы будем равкианцами, а не просто гришами. Эта мечта положила начало Второй армии. Хорошая мечта. Если бы я знала… – Она покачала головой. – Я наделила его гордостью. Я обременила его честолюбием, но худшее, что я сделала, это пыталась защитить его. Ты должна понять, даже наш народ избегал нас, пугался нашего необычного могущества. «Таких, как мы, больше нет». – Мне хотелось, чтобы он никогда не чувствовал себя так, как я в детстве, – сказала Багра. – Поэтому внушила, что ему нет равных, что ему предначертано ни перед кем не склонять голову. Мне хотелось, чтобы он был стойким, сильным. Я преподала ему тот же урок, что преподали мне родители: ни на кого не полагаться. Что любовь – хрупкая, мимолетная и ненадежная – ничто в сравнении с властью. Он был гениальным мальчиком. И слишком способным учеником. Рука Багры метнулась в мою сторону. Женщина с поразительной точностью ухватила меня за запястье. – Подави свой голод, Алина. Сделай то, чего не смогли Морозов и мой сын, и сдайся. Мои щеки стали мокрыми от слез. Мне было больно за нее. Больно за ее сына. Но даже несмотря на это, я знала, каким будет мой ответ. – Я не могу. – Что в жизни бесконечно? – процитировала она. Я хорошо знала эту строчку. – Вселенная да человеческая жадность, – процитировала в ответ. – Возможно, ты не переживешь жертву, которую потребует скверна. Однажды ты уже прочувствовала эту силу, и она чуть тебя не убила. – Я должна попытаться. Багра покачала головой. – Глупая девчонка, – сказала она, но ее голос был полон грусти, словно она упрекала другую девочку из прошлого – потерянную, нежеланную, ведомую болью и страхом. – Записи… – Много лет спустя я вернулась в родную деревню, не зная, что там найду. Папиной мастерской давно не стало, но его журналы лежали на том же месте, спрятанные в нише в старом погребе. – Багра фыркнула с недоверием. – Над ним построили церковь. Я запнулась, но потом сказала: – Если Морозов выжил, что с ним стало? – Полагаю, он покончил с собой. Так умирает большинство могущественных гришей. Пораженная, я откинулась на спинку стула. – Почему? – Думаешь, у меня никогда не было таких мыслей? Или у моего сына не было? Люди, которые нам дороги, стареют. Дети умирают. Королевства возносятся и исчезают, а мы продолжаем жить дальше. Быть может, Морозов до сих пор ходит по земле, старее и злее даже меня. Или же он использовал свою силу на себе и покончил со всем этим. Все довольно просто. Подобное притягивает подобное. В ином же случае… – она снова разразилась этим сухим, хриплым хохотом. – Лучше предупреди своего принца. Если он действительно считает, что пуля остановит гриша с тремя усилителями, то он сильно ошибается. Меня передернуло. Хватит ли мне храбрости покончить с собственной жизнью, если до этого дойдет? Собрав все усилители, я смогу разрушить Каньон, но в то же время смогу сотворить на его месте кое-что похуже. А столкнувшись с Дарклингом лицом к лицу… даже если я осмелюсь использовать скверну и создам армию света, хватит ли этого, чтобы убить его? – Багра, – настороженно начала я, – что потребуется, чтобы убить гриша с таким могуществом? Женщина похлопала по голой коже моего запястья, пустующего места, где в течение считаных дней мог появиться усилитель. – Маленькая святая, – прошептала она. – Маленькая мученица. Думаю, скоро мы это узнаем. * * *