– Вот такой ремень. – Вроде самый обычный, – констатировала я. – Брючный, – уточнил Юра, – без бляхи со звездой, неформенный. Они были разного цвета, в зависимости от рода войск. Чтобы купить одежду и фуражку, требовалось в Военторге предъявить документ, который подтверждал, что ты офицер. А такой ремешок мог приобрести любой гражданин. – Верно, – согласился Вадим. – И опять вспомним, какое было время? Пустые прилавки не только в продуктовых, но и в промтоварных магазинах. Брючного ремня днем с огнем не сыскать, хоть веревкой подпоясывайся. А в Военторге их полно, но не каждый догадывался туда зайти. Короче, показали продавщице несколько фотографий похожих друг на друга парней. Она без колебаний выбрала снимок Кирилла. Вадим замолчал. – Что дальше? – поторопила его я. – В квартире Зои, грязной, неуютной, нашли отпечатки пальцев Калинина, – ответил докладчик, – побеседовали с парнем, Кирилл вел себя странно. Он не отрицал, что приходил к Зое, объяснил: – Я общался с родной тетей, больной, всеми покинутой, нищей. С моей мамой, своей сестрой, она давно поругалась. Мать к спиртному отрицательно относилась, а Зоя пила, заработала букет болячек. Я с ней столкнулся в подъезде родительского дома. Зашел в парадное, а на подоконнике кто-то сидит и плачет. Подошел, спросил у незнакомки: – Что случилось? Она мне и выложила историю, как в юности из дома ушла, жизнь свою пропила-прогуляла, теперь больна. Плохо ей совсем стало, решила к родне обратиться, к Калининым, а ее вон выставили. Я ее домой отвез, денег не дал, решил, что рванет в магазин, затарится водкой. Продуктов принес. Вернулся в нашу квартиру, стал отца с матерью расспрашивать и с волной агрессии столкнулся. Родители не только не хотели с Зоей общаться, но даже и говорить о ней. Через пару дней Стеклов у меня поинтересовался: – Что, парнишка, ты не весел, что головушку повесил? Я Леониду Петровичу про встречу с тетей сообщил. Он среагировал, как мои: – Забудь дорогу к этой шалаве! Мерзкое создание. Проститутка, пьяница, воровка, дрянь, позор семьи. Но я решил, может, это и так, но сейчас она больная, нищая, ей помощь требуется. Стал поддерживать сестру матери, приносил продукты, лекарства, в парикмахерскую водил. Зоя меня за ладонь схватит и плачет: – Сыночек ты мой, сыночек! – У вас были хорошие отношения? – уточнил Пискарев. – Да, – подтвердил Калинин, – иногда она чушь несла, ругала Лидию, Василия, я тогда уходил. Потом совсем некрасивая сцена приключилась, я решил больше тетку не навещать, приехал в последний раз, объяснил ей: – Продукты привезу и таблетки, поставлю сумку под дверью и уйду. Заходить к тебе не стану. Зоя заплакала: – Что плохого я тебе сделала? Пришлось напомнить: – Ты стала обливать грязью моих родителей. Нафантазировала невесть чего, якобы я твой родной сын, мой отец тебя изнасиловал в школьные годы. Поэтому ты бросила школу. Это отвратительная ложь, в которую никто не поверит. Она закричала: – Это правда! Ты мой любимый мальчик, Лидка тебе не родная мать. Она ребенка у меня украла. Ну и сколько можно было слушать этот бред? Кирилл замолчал, Пискарев задал ему вопрос: – Поговорили и ушли? – Да, – согласился Калинин. – Вы не убивали Зою? – продолжал следователь. Кирилл не ответил. Анатолий Ильич стал нажимать на него, и тот неожиданно сказал: – Не помню! – Забыли, что сделали с Зоей Николаевной? – усмехнулся следователь. Калинин кивнул. – У меня случаются провалы в памяти. – Когда? – поинтересовался Пискарев. – Общаюсь с кем-то, – неохотно стал рассказывать Калинин, – потом раз, и оказался совсем в другом месте. – По воздуху переместились? – хмыкнул Анатолий. Кирилл рассердился. – Поэтому я никому о своих приступах не рассказываю. Знаю, что не поверят. Это похоже на лунатизм. – Ночью по крышам ходите? – уточнил следователь. – Нет. Сложно объяснить, но я попробую, – решил подследственный. – Допустим, я встречаюсь с девушкой, иду с ней в кино, потом… потом ничего не помню. И… просыпаюсь в парке! – В каком? – спросил Пискарев. – В разных, – ответил Калинин. – Первый раз, когда это случилось, я подумал, что с ума сошел. Только что ведь из кино вышел. Или не вышел? С девушкой ходил на сеанс. Или не ходил? Хочу ее имя вспомнить. И не могу. Слабость сильная, пошевелиться не способен. Кое-как встаю, иду сам не знаю куда, выхожу на улицу. Ночь! Метро закрыто. Да и не знаю, где я! Одно ясно: это какой-то парк, я шел мимо скамеек, мимо детской площадки… И что? Про себя все помню: имя, фамилию, адрес. Информацию про спутницу как будто смыло. Вообще ничего! Кошелек на месте. Деньги не тронуты. Начинаю левака ловить, иногда сразу удается, иногда долго по улицам брожу. Домой приеду, родители спят. Они не видели, что я за полночь появился, рано вставали, в девять уже спать укладывались. Многие семьи врачей по такому графику живут, им в семь уже на пятиминутке в клинике надо сидеть. – Как часто с вами подобное происходило? – уточнил Анатолий Ильич. – Может, раз в четыре-пять месяцев? – предположил Кирилл. – Я знакомился с девушкой, как правило… Калинин замолчал. – Где? Уточните, – потребовал Пискарев. – В магазине, на улице, в метро, – сообщил подследственный, – некоторое время вместе гуляли, в кино ходили. А потом – бах! Сижу в парке! – И с Зоей так же было? – упорно докапывался до правды следователь. – Нет, с ней в кино я никогда не ходил, – заверил Калинин, – она же моя тетя, я продукты ей приносил. Помню, как ушел, а Васина из окна вопила, чтобы я вернулся. Но я понял, что родители правы, не надо мне с ней общаться. И ушел. Да, я не бросил ее. Да, буду приносить поесть, лекарства. Но разговоры вести? Увольте! Но следователь упорно гнул свою линию. – Просто удалились, в парк не переместились? – Вечер был, – протянул Калинин, – стемнело быстро. Я к метро двинулся, настроение было мерзкое. И бац! Я на вокзале! – Где? – удивился Пискарев. Кирилл уточнил: – На Комсомольской площади. Сижу в зале ожидания вокзала. Самочувствие, как в парке, даже хуже, народ кругом гудит, а меня чуть наизнанку не вывернуло. Ну и отправили Калинина к психиатрам. А те решили, что он здоров. Специалисты отметили: он определенно что-то скрывает. Так понятно что! Убивал девушек. А когда его за хвост схватили, решил под сумасшедшего косить. Упорно так твердил: – Ничего не помню. И ведь хитрый какой! Никто его ни с Вероникой, ни с Ольгой не видел! Но! Глава двадцать третья – Но? – повторила я. – Уж как он все четко спланировал, – покачал головой Вадим, – свидетелей нет, «бомбил», которые убийцу ночью домой везли, найти без шансов. Вроде все он учел и, как водится, на фигне попался. На ремнях-то остались отпечатки его пальцев. Кирилл на суде заявил: – Не помню ничего. Ни имен, ни лиц. Пригласил кого-то погулять, и бац – очнулся в парке! Твердо на своем стоял, в последнем слове заявил: – Вы говорите, что я убил этих женщин. Мои отпечатки на ремнях. Не отрицаю: я покупал их, потому что вечно свои брючные пояса куда-то девал, пропадали они! Мои отпечатки нашли? Так я носил ремни! Вот и весь ответ. – М-да, – крякнул Степан. – Пискарев его почти умолял: «Назови имена-фамилии всех убитых, определенно их больше. Я за это могу тебе срок скостить».