— Вы забываете, — сказал тевтекс. — Именно лондонманты первыми указали на это. Фитч, может быть, уже не в форме, это верно. Многие отказываются от традиции, это тоже верно. — Сантименты, — проронил Дейн. — Возможно, — кивнул Мур. — Но на сей раз именно он об этом сказал. Он всех умолял обратить на это внимание. Мур нажал на кнопку воспроизведения. «…вы бы лучше спросили», — произнес резкий цифровой голос. — Это Саира, — вставил Мур. «…о том, ради чего сюда пришли». «Что-то такое поднимается, глубоко подо всем». Это проговорил тевтекс. «Мы ищем линию между возможными…» «Не в этот раз. — Стариковский голос, бормотавший то связно, то бессмысленно. Звучал он настойчиво и с оттенком замешательства. — Веруйте, но вам надо что-то делать, понимаете? Вы правы, это надвигается, и вы должны… Это конец всему». «Веровать во что? — спросил тевтекс. — В Лондон?» Старик Фитч стал плести что-то о закоулках и сокрытых историях, распространяясь о пентаграммах в банальностях городской планировки. «Было время, когда я уже говорил об этом», — сказал он вдруг. «Не понимаю…» «И никто не понимает. Я знаю, что вы думаете. Что они вам сказали? Говорил вам хоть кто-нибудь, что именно надвигается? Говорил? Нет. Все они знают: что-то близится. И никто не видит возможности ускользнуть, так? Что-то, — сказал Фитч, и его голос прозвучал как голос праха, — надвигается. Лондон давно говорит вам об этом. Что-то случилось, и нет смысла вести расчеты. На этот раз не поспоришь. От этого не ускользнуть». «Что же это такое?» «Миру крышка. Что-то поднимается. И — конец. Если какие-то авгуры предсказывают вам обратное, увольте их. — Билли услышал отчаяние в его голосе. — Они либо лгут, либо заблуждаются». — Нам надо искать, — сказал Дейн. — Надо выйти и заняться поисками Бога. Там всем заправляет Тату. Он не позволит никому обладать источником такого могущества. — Ты говорил о человеке, который с ним враждует, — напомнил Билли. — Может, это он забрал кракена? — Гризамент? — сказал Дейн. — Нет. Он не был ни злодеем, ни божьим человеком. К тому же он мертв. — Все же думают, что кракена забрали вы, разве нет? — сказал Билли. Все уставились на него. — Каждому понятно, что мы не стали бы этого делать, — ответил тевтекс. — Он не наш. И ничей. Да, эти ни за что не умыкнули бы кракена, асимптоту их веры. — Что же вы хотите делать? — поинтересовался Дейн. — Говорите, нам надо разобраться в ситуации? Но нам надо охотиться. Мы сможем освободить его от сил зла. — Хватит, — сказал тевтекс. Остальные замолкли. — Разве вам не приходит в голову, что это испытание? Вы в самом деле думаете, что Бог… нуждается в спасении? Билли впервые увидел, что он держится как подлинный глава церкви. — Разве вы не помните свой катехизис? Какая фигура на доске самая сильная? — Самая сильная фигура — это Кракен, — после долгой паузы сказал Дейн. — Почему? — …Движение, которое представляется отсутствием движения. — Действуйте так, словно понимаете, что это значит. Мур поднялся и вышел. Билли ждал, наблюдая. Вышел и Дейн. Прихожане, один за другим, покидали комнату. Глава 20 Штаб-квартира ПСФС — средних размеров комната — была обставлена дешевыми креслами и офисной мебелью из «Икеи». Коллингсвуд не объявляла ни один из столов своим и вообще редко ими пользовалась, предпочитая работать с ноутбуком в глубоком кресле. — Что такое с нашей злобной задницей? — обратилась она к Бэрону. — А кто сегодня у нас злобная задница? — осведомился тот. — Варди. С тех пор как заварилась эта каша со спрутом, он стал тише и злее обычного. — Думаете? А по-моему, он всегда был такой. — Нет. — Коллингсвуд подалась к экрану. — Чем он вообще занимается, кстати? — Влезает в шкуру спрутопоклонников. — Ясно. Значит, дрыхнет. Коллингсвуд приходилось видеть, как работает Варди. Он рыскал по всему Лондону, допрашивая неформалов, проводил огромную работу по онлайновому тралению. Иногда с исступленной сосредоточенностью он шел по следу от книги к книге, прочитывал абзац в одной, бросал ее и хватал другую из осыпающейся груды у себя на столе, а то вдруг вскакивал, находил на полках третью и читал ее по пути обратно: когда он снова садился, с книгой уже было покончено. Казалось, он обнаружил целостную увлекательную историю, доставленную контрабандой по кусочкам в бесчисленном множестве книг. А еще Варди медитировал — бывало, подолгу сидел с закрытыми глазами, обхватив руками подбородок и порой раскачиваясь. Такой транс длился от нескольких минут до часа. «Как по-вашему, что скрывается за всеми этими костями панголинов?» — мог спросить его Бэрон, имея в виду новосозданную причудливую секту, или: «Есть догадки насчет того, что жрица разумела под “кровяным клеем”?», или: «Где, по-вашему, могли они принести в жертву мальчика?» «Не знаю в точности, — отвечал Варди. — Есть пара идей. Мне надо подумать». И его коллеги притихали, а Коллингсвуд, если была в комнате, строила рожу — ну и задница, мол, — а иногда притворялась, что собирается плеснуть в него кофе, и тому подобное. В таком состоянии Варди пребывал долгое время, потом открывал глаза и говорил: «К панцирю это никакого отношения не имеет. Панголины, они двуногие. Вот в чем все дело. Вот почему похитили танцора…» Или: «В Гринфорде. Ну конечно. Где-нибудь в раздевалке неработающего бассейна. Быстрее, времени мало». — Он никак не может продвинуться с этим спрутом, — заметил Бэрон. — Когда я в последний раз его видел, перед ним лежали заметки о консервации Арчи и куча статей о метаболизме спрутов. А еще несколько брошюр о плавании «Бигля». Коллингсвуд задрала брови. — Я ни черта не могу разнюхать о том деле в Путни, — сказала она. — Слишком много всего происходит. Долбаный спрут всех довел до края. Вы не поверите, сколько чудил сюда названивает. — Как же вы управляетесь? Коллингсвуд издала непристойный звук. — Идите подальше, шеф, — сказала она. Рассказывать Бэрону о новом навязчивом кошмаре — ее выбрасывали из машины, мчащейся прямо на кирпичную стену, — Коллингсвуд не стала. — Но оно определенно по нашему ведомству, это дельце в Путни? — Да уж, никак не отвертеться. Этакие синячища. На каменистом берегу нашли безжизненное тело, неприличными толчками колышущееся в приливной волне. Это оказался журналист, специализировавшийся по трудовым отношениям, — его, видимо, забили насмерть. Дело передали в ПСФС после того, как патологоанатом указал, что четыре обширные раны на груди мужчины немного смахивают на след от одного-единственного удара невозможно огромного кулака. Бэрон глянул на свой экран. — Почта от Харрис. — Значит, я права? — спросила Коллингсвуд. Она отвергала версию, что тело, найденное в подвале — «Забудем на минутку, что оно не могло влезть в ту долбаную бутыль, босс», — не имеет отношения к пропаже спрута, что это свидетельство давних и темных бандитских разборок, а Билли набрел на бутыль в момент повышенной чувствительности. «В нем что-то такое есть, — говорила тогда Коллингсвуд. — Несомненное чутье. Может, из-за сильнейшего стресса он что-то и уловил». — Та-ак, — протянул Бэрон, откидываясь к спинке. — Порядок, значит. Вам, Кэт, это должно понравиться. Вы были правы. — Что? — Она так быстро подалась вперед, что расплескала кофе. — Класс. Серьезно, шеф? — Харрис говорит, что, по ее прикидкам, тело засунули в бутыль добрую сотню лет назад. Столько оно проторчало в болотной жиже. — Мать честная! Вот так оборот, да? — Погодите. Это еще не все. Есть одно «и» — а может, одно «но». Есть слово для того и другого сразу? — Не тяните, шеф…