Его голос звучит уставшим до глубины души, и я слегка улыбаюсь ему. — Я не жду от тебя взгляда «Голубая сталь» (Фирменный взгляд вышеупомянутого героя фильма «Зуландер».) , не волнуйся. И никаких быстрых битов, обещаю. Я бросаю взгляд в сторону кухни, а затем наклоняю голову, будто признаюсь в какой-то тайне. — Просто у меня голова болит. — Это правда, мигрень назревала весь день и теперь достает меня. — Какая-нибудь тихая, легкая музыка поможет заглушить все лишние шумы. Тоже правда. Но еще надеюсь, музыка поможет Финну расслабиться. Я выбираю медленную песню Ланы Дель Рей. Его широкие плечи немного расслабляются, и он коротко кивает. — Я полжизни борюсь с мигренями, сочувствую тебе. Глядя на Мэннуса, легко забыть, что он больше, чем симпатичное лицо, он использует тело как инструмент, подставляя его под град ударов и выдерживая напряжение на пределе возможностей. Я бы не смогла справиться с таким. Но он справляется. Они все справляются. Это и есть та сила и уязвимость, которую я хочу показать. Он сильнее поворачивается ко мне. — Так плохо? У меня в сумке есть ибупрофен. Конечно, у него есть. Я не знаю, как вести себя с милым Финном. Но стараюсь. — Я уже приняла лекарство перед вашим приходом. Но все равно спасибо. Он снова кивает, все еще встревоженный, но теперь сосредоточенный на мне. — Может, стоит перенести съемку? Столько надежды. Сказать «нет», все равно что пнуть щенка. — Думаю, для нас обоих будет лучше, если мы просто покончим с этим, не так ли? Взгляд темно-синих глаз скользит по моему лицу, каждый мускул в его теле напрягается, идеально выделяясь и создавая великолепный рельеф. Затем он вздыхает, и его напряженная фигура оседает в поражении. — Да. Так будет лучше. Но он не двигается. — Можешь не снимать полотенце, — говорю я в неловкой тишине. — Мы можем поснимать только торс. Это привлекает его внимание. Он сводит брови, и я оказываюсь под его предельно сконцентрированным взглядом. Этот парень возглавляет команду на поле и устрашает, не прилагая особых усилий. — Дело не в этом, — его голос глубже сейчас. Более насыщенный. — Послушай, я знаю, что мы плохо начали, но ... — Ненавижу фотосессии, — выпаливает он, и румянец заливает его высокие скулы. — Ладно? Я не знаю почему. Просто ненавижу. Я знаю, что это часть работы, но легче от этого не становится. В них есть что-то такое, что заставляет чувствовать... — он беспомощно пожимает плечами. Но взгляд у него дерзкий, словно он бросает вызов. Ладно, думаю, я заслужила. Я плохо скрывала свое презрение, но не чувствую его сейчас. — Я тоже ненавижу, когда меня фотографируют, — честно признаюсь я. Он приподнимает бровь, и я поднимаю камеру со слабой улыбкой. — Почему ты думаешь, я нахожусь по другую сторону этой штуки? — Хочешь поменяться местами? — спрашивает он, слегка поигрывая бровями. Я не собираюсь считать это милым. Ни за что. Мне нужно сосредоточиться. — Совершенно уверена, что никто не примет меня за тебя. Медленная улыбка приподнимает уголок его рта, и эти красивые глаза теплеют. — Совершенно исключено, Честер. А вот и флирт, я так и знала, что он прятал это внутри. Мой желудок трепещет, и хочется пнуть себя. Он проводит рукой по лицу так сильно, что слышно царапанье ладони об щетину. — К черту все. Давай сделаем это. — Отлично. Подождем, пока Джеймс вернется? Или начнем прямо сейчас? Я ставлю на второй вариант. И он не разочаровывает. — Нет, я в порядке. — Парень прочищает горло. Словно в замедленной съемке, его рука движется к узлу полотенца и тянет. И хотя я включила музыку, клянусь, сейчас так тихо, что я слышу, как полотенце сползает на пол. Боже. Сердце колотится о сжатые ребра, хочется присесть и восстановить дыхание, потому что оно улетучилось. Жар растекается между ног и по задней поверхности бедер. Профессионал. Ты про-черт возьми-фессионал. Голос в моей голове тоненький и слабый, заглушаемый шумом в ушах. Во рту пересохло, я уставилась на мужчину передо мной, и наши глаза встречаются. Тишина такая плотная, что я чувствую ее вкус на языке. Я вижу его всего, совершенно беззащитного, уязвимого, но такого сильного, что не могу мыслить ясно. Его кожа гладкая, золотистая, и немного розоватая, как у человека, который долго пробыл на солнце или просто легко краснеет. Он — четвертый обнаженный мужчина, которого я видела сегодня, и все же именно мне сейчас хочется покраснеть, как будто он первый обнаженный мужчина, которого я когда-либо видела. Здесь просто так много его. Скульптурная грудь, крепкие бедра, тугие икры и изящные ступни, все это я замечаю с одного взгляда. Но не на это я действительно хочу посмотреть. Не в силах удержаться, мой взгляд скользит вниз. Меня учили не пялиться на мужской пенис во время работы. Это грубо, оскорбительно и непрофессионально. И вот она я, пялюсь. Щеки пылают, сердце бешено колотится. Я сжимаю фотоаппарат сильнее, чем это необходимо. Он прекрасен. Толстый, длинный, темно-розовый пенис, окруженный аккуратно подстриженными каштановыми волосами, свисает над парой увесистых яиц. Достаточно, юная леди. Хватит глазеть. Я делаю глубокий вдох, отвожу взгляд от недозволенного вида, прежде чем начать представлять, как его член становится толще, тверже, набухает от жара и желания.… Дрожь пробегает по коже, и я встречаюсь взглядом с Финном. Меня захлестывает чувство вины, потому что он, похоже, не замечает, как я на него пялюсь. Выражение его лица напряженное, и страдальческое. — Поговори со мной, — почти шепот, хриплый и отчаянный. Этот звук что-то делает с моими внутренностями. Пульсирующие, досадные, неудобные вещи. Я смотрю на Финна, мои конечности неподвижны и тяжелы, желудок сжимается от предвкушения и нерешительности. Ему нужно отвлечься, а я не могу придумать, что сказать. Его глаза расширяются в мольбе. Я с трудом сглатываю. — Какой момент на поле тебе запомнился больше всего? — спрашиваю я. Это стандартный вопрос. Заставьте клиента говорить о том, что он любит. Но я действительно хочу услышать ответ. Он глубоко вздыхает, и взгляд становится задумчивым. — На первом курсе я попал в университетскую команду. Это произошло сразу после первой тренировки. Я делаю снимок. Но он, кажется, не замечает. Потому что смотрит не в камеру, а мимо нее, как будто видит только меня. — Тренер заставлял нас бегать по лестнице снова и снова. Я был совершенно измотан. Ноги стали как желе, а бедра горели адским огнем. Его массивные, мускулистые бедра сжимаются, словно вспоминая ту боль. — Итак, я плелся с поля со своими товарищами по команде, — продолжает он мягким, доверительным голосом, — солнце садилось, касаясь верхушек деревьев. Я просто остановился на краю поля, слушая, как ребята шутят и смеются, и у меня возникло чувство, — Он делает паузу и улыбается. — Словно это было именно то, что нужно, понимаешь? Я тут же понял, что футбол — это мое. Как будто по щелчку. Он стоит на свету, широко расставив ноги, совершенно голый. Любой выглядел бы нелепо в таком виде, но он нет. Он выглядит как воин, человек, которому комфортно в его теле. — И вот ты здесь, — хриплю я, прежде чем прочистить горло. — Ты достиг больших высот в футболе. По лицу Финна медленно расплывается улыбка. — Да, так и есть. Гордость наполняет его голос, делая его сильнее, но в парне чувствуется и веселье. Все это отзывается в моем сердце.