Дитер сунул руку под кружевную скатерть и через секунду достал нож. Жених и невеста встали в позу, улыбнулись, переплели пальцы и занесли лезвие над тортом. Синтия Ричардсон и дюжина леди из алтарной гильдии защелкали камерами «Брауни». Не одну неделю они трудились, планируя это мероприятие, и теперь собирались насладиться им в полной мере. Засверкали вспышки, зал наполнился звуками аплодисментов, и, когда напряжение достигло пика, нож вонзился в пышную мякоть свадебного торта. Второй разрез, кажется, оказался для Фели труднее. Смеясь и запрокинув голову, она оттолкнула руку Дитера, как будто говорила: «Я должна сделать это сама». Она надавила на лезвие. Кровь отхлынула от ее лица. Я наблюдала, как она стала такого же цвета, как ее свадебное платье. Фели вскрикнула и выронила нож. Дитер подхватил ее под локоть и проводил к креслу, она мешком упала на сиденье и спрятала лицо на груди Дитера, заливаясь слезами. Она порезалась? К ней вдоль стола начал проталкиваться доктор Дарби. Но, когда он приблизился к ней на расстояние десяти футов, Фели убежала. Я вскочила. Все в зале застыли от шока. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания, когда я подошла к торту. Нож лежал на полу там, где Фели его уронила. Первое, что я заметила, – на лезвии не было крови. Я не стала трогать нож и обратила внимание на торт. Единственный кусок, который успела отрезать Фели, лежал на боку, а из V-образной выемки в торте торчал отрубленный палец. Человеческий палец. Я взяла ближайшую салфетку, быстро завернула палец в нее, сунула в карман и смылась. Я понеслась вверх по лестнице в химическую лабораторию, расположенную в восточном крыле дома. Заперлась изнутри и осторожно развернула салфетку. Извлекла мощное увеличительное стекло из ящика и начала рассматривать свою находку. Если не считать крошек от торта, это был совершенно заурядный палец. Ухоженный ноготь, мягкая кожа, мозолей и шрамов нет. Аккуратный срез у основания показывал, что палец был отсечен от руки хозяина с хирургической точностью. Это палец человека, не привычного к физическому труду, подумала я. Кого-то, кто работал скорее головой, чем руками. Очень важно взять отпечаток пальца до того, как мне помешают. Легкая задача, когда у вас есть подушечка для чернил и лист бумаги. Я стирала чернила с кончика пальца, когда в дверь постучали. – Вы в порядке, мисс Флавия? – окликнули меня. – Все хорошо, Доггер, – отозвалась я. – Сейчас открою. Как Фели себя чувствует? – поинтересовалась я, впуская его. – С ней будет все хорошо, – сказал Доггер. – Доктор Дарби занимается ею. Она перенесла сильное потрясение. Говорит, что в торте был палец, но никакого пальца там не нашли. – Я унесла его с собой, – созналась я. – А-а-а, – протянул Доггер. – Я так и думал. Могу взглянуть? – Интересно, чей он, – сказала она. – Думаю, в свое время мы узнаем. – Он склонился над пальцем. – Философ Локк размышлял, сохраняется ли сознание в отрубленном пальце. Если бы это было так, он мог бы даже указать нам на личность преступника. – Как доска Уиджи! – воскликнула я. – Если бы он мог раскрыть имя убийцы, передвигаясь от буквы к букве. – Убийцы? – улыбнулся Доггер. – Почему вы думаете, что бывший хозяин этого отличного экземпляра мертв? – Формальдегид! – похвасталась я. – Запах формальдегида. Этот палец отрезали от забальзамированного трупа. – Мне было интересно, заметите ли вы, – сказал Доггер. – Хорошая работа. – Какие выводы можно сделать, Доггер? – поинтересовалась я. – Я уже обратила внимание на ухоженный ноготь и отсутствие мозолей. – И правда, – подтвердил Доггер, наклоняясь еще ниже. – Мы также отметим очень легкую вмятину в форме полоски в области пястно-фалангового сустава. – Имеешь в виду в месте среза? – переспросила я. Доггер кивнул. – Это значит, что тут не хватает кольца. – Конечно же! Мне следовало заметить. Неужели кто-то отрезал палец, чтобы украсть кольцо? – Такие случаи упоминаются, – сказал Доггер, – в заголовках бульварных газет и в фольклоре. Есть много историй, в том числе средневековых, как воры раскапывали могилы богатых женщин в поисках драгоценных колец и тем самым заставляли мертвых леди восстать. – Похороны заживо! Ты думаешь, в этом было дело? – Возможно, – ответил Доггер. – Не стоит сбрасывать этот вариант со счетов. Но, если придерживаться фактов, можно быть уверенным в том, что у нас здесь безымянный палец – тот, на котором носят кольцо. Поперечный срез явно демонстрирует две маленькие выделяющиеся грани, пересекающиеся с третьей пястной костью. Я глубокомысленно покачала головой и спросила: – Что-нибудь еще? – Замужняя женщина, – сказал он. – Замужняя, потому что носила кольцо? – взволнованно спросила я. – Да, – подтвердил Доггер. – И женщина, потому что кости хрупкие. Замужняя женщина, прекрасно игравшая на классической гитаре. Я пришла в крайнее изумление. – Классическая гитара? – Именно, – сказал Доггер. – Взгляните на ноготь. Он сточен под косым углом к краю. Профессиональные исполнители, насколько мне известно, подпиливают свои ногти под углом к большому пальцу для удобства игры на гитаре. И, судя по тому, что этот ноготь аккуратно подпилен слева направо, а не наоборот, как обычно, мы можем заключить, что она левша. Кстати, – добавил он, – я вижу, что вы уже взяли отпечаток пальца. Я кивнула. – Отлично, – продолжил он, беря в руку мертвый палец и внимательно рассматривая его. Ущипнул кончик под самым ногтем: – Ага, ожидаемое уплотнение кожи. Следствие регулярной игры на струнах. Не мозоль и не очень заметное, но тем не менее его можно увидеть и нащупать. Он протянул мне палец. Я потрогала. Точно, как Доггер и сказал: заметное уплотнение на мягкой коже. – Испанка! – воскликнула я, в первый раз обратив внимание на легкий оливковый оттенок кожи. – Отлично, – заметил Доггер, и я искупалась в лучах его одобрения. – Не то чтобы это нам чем-то помогло, – добавила я. – В этом мире очень много леди-испанок. – Это так, – согласился Доггер. – Но в Англии их не так много, а среди них еще меньше тех, кто играет на гитаре, а за последние месяц или два в Бруквуде была похоронена, скорее всего, одна. – В Бруквуде? – воскликнула я. – На Бруквудском кладбище в Суррее, – уточнил Доггер. – Откуда ты знаешь? Хотя на Доггера это не похоже, в этот раз он явно водит меня за нос, я уверена. – Ты шутишь, – добавила я. – Вовсе нет, – возразил Доггер, рассматривая отрубленный палец. – В последнем выпуске журнала «Граммофон» был опубликован некролог мадам Адрианы Кастельнуово, знаменитой импресарио. Она училась у известного гитариста Андреса Сеговия и сделала много замечательных переложений на гитару пьес позднего Алессандро Скарлатти. В моей небольшой коллекции есть несколько ее записей. В августе состоялась ингумация мадам Кастельнуово в Бруквуде. – Доггер, ты меня поражаешь, – сказала я, умолчав о том, что обожаю людей, имеющих в своем словарном запасе слово «ингумация». Оно происходит от двух латинских слов (in – «в» и humus – «земля») и означает действие помещения в землю, сиречь погребение. Подходящее слово, поскольку оно точно обозначает то, что происходит, и при этом не ассоциируется с червями, личинками, жижей и тому подобным. Лично меня очень занимает свойство вещества растворяться, притягивая влагу из воздуха, но я понимаю, что не все разделяют мои увлечения. Не всех вдохновляет перспектива превращения человеческих сердец и мозгов в кашу. – Итак, – подытожила я, – первым официальным действием агентства «Артур У. Доггер и партнеры» будет поездка в Бруквуд? – Видимо, да, – подтвердил Доггер, заворачивая палец в салфетку. – Вы знаете, что у лондонской компании «Некрополис» есть собственная железная дорога? Во всяком случае до бомбежки была. От Ватерлоо до сих пор время от времени ходит их поезд. Почему я никогда об этом не слышала, удивилась я. Кто мешал мне узнать об этом? – Железная дорога для мертвых? – уточнила я, не в состоянии сдерживаться. – Именно, – подтвердил Доггер. Оказалось, что мы можем уехать в Бруквуд только завтра. Обстоятельства удерживали нас дома, и самым обременительным стала необходимость отскрести Фели от кровати и привести ее в порядок, чтобы она наконец уехала в свадебное путешествие. План заключался в том, чтобы ранним вечером отправить ее в Лондон, откуда она должна была сесть на корабль на континент. Дитер собирался свозить ее во все музыкальные храмы Германии и потом провести две недели в Вене, посещая Венскую оперу и место рождения Моцарта. Фели продолжала рыдать в три ручья в спальне и теперь отказывалась впускать даже милейшего доктора Дарби, поэтому казалось маловероятным, что моя сестрица выйдет хотя бы в туалет, не говоря уже о памятных местах Вольфганга Амадеуса Моцарта. Дитер был вне себя от расстройства. Он умолял, уговаривал, обнимал, утешал и кудахтал над Фели, но ничто не помогало. Она отказывалась общаться, только издавала время от времени пронзительные вопли. – Она перенесла тяжелый шок, – сказал доктор Дарби. – Я часто такое видел. Я ужасно хотела расспросить его, где и когда, но изо всех сил сдерживалась. В углу толпились викарий с женой, Дитер и его родители. Дитер имел вид человека, у которого на глазах только что освежевали его кошку.