– В подобных случаях время – лучший лекарь, – разглагольствовал викарий. Эти слова могли утешить кого-то, но не Дитера. – У меня билеты, – сказал он. – Мы купили их несколько месяцев назад. Сомневаюсь, что я могу их поменять. Бедолага Дитер! Мне хотелось расплакаться в знак сочувствия к нему. Что я могу сделать для облегчения его страданий? – Я с ней поговорю, – внезапно решила я. Сделала несколько шагов к двери, и тут меня схватил за руку доктор Дарби. – Постойте-ка, – тихо сказал он и добавил: – Что вы на самом деле видели в торте? Нет смысла отрицать, я видел вас за столом. – Ничего, – ответила я. – В торте не было ничего особенного. Отчасти это правда. В торте и правда не было ничего особенного, во всяком случае после того, как я завернула отрубленный палец в салфетку и спрятала в карман. Я отвела доктора Дарби в сторону со словами: – Она пережила такой стресс. Сначала отец, потом помолвка, а теперь свадьба. Я обратила внимание, что в последнее время она сильно нервничает. Я думала, мы отправим ее в медовый месяц раньше, чем она сорвется. – Я ободряюще похлопала доктора по руке. – Поэтому я и хочу подняться и поговорить с ней. – Что ж… – начал он, но я не дала ему сказать больше ни слова и с уверенностью, которую на самом деле не чувствовала, удалилась. Надеюсь, я выглядела убедительно. Я не стала утруждать себя стуком и просто ввалилась в спальню Фели, как будто я – добровольная пожарная бригада Бишоп-Лейси. Фели распростерлась на викторианской кушетке под окном, прикрывая глаза запястьем и горько всхлипывая в шелковый носовой платок. – Вставай, Фели, – скомандовала я. – Постыдилась бы. Вставай и иди к гостям. Тебя все ждут. Ты не можешь так обращаться с людьми. Что бы сказал отец? Я сделала паузу, чтобы она прониклась моими словами. – Там был… э-э-э… человеческий палец… в… о! Это… – Это была сосиска, – отрезала я. – Мы с Даффи пошутили. Извини, если мы тебя расстроили. Попозже я попрошу у господа прощения за откровенную ложь. Он мне простит, а Даффи нет. – Сосиска, – повторила я. – Старая обветрившаяся сосиска. Я вознесла безмолвную молитву призраку покойной мадам Кастельнуово, где бы она нынче ни была. Сосиска, да уж! Рыдания стали чуточку тише. Фели поверила? Трудно понять. – Я сказала, что у тебя расстройство желудка из-за вина, – продолжила я. – Все отнеслись с пониманием. – Как ты посмела! – зашипела Фели. – Как ты посмела! Теперь все сплетницы в деревне будут перемывать мне кости! Наконец она стала похожа на саму себя. – Иди уже, – сказала я, уперев руки в бока и пытаясь выглядеть внушительнее. – Тебя жених ждет. Фели промокнула глаза влажным платком. – Из-за тебя я испортила макияж. – Ой боже мой, – сказала я. – Он был испорчен до того, как ты ушла наверх. Фотографии все равно уже сделаны, так что какая разница. Улыбайся, несмотря ни на что. Езжай в Вену. И не возвращайся, пока у тебя характер не улучшится. Фели попыталась взглянуть мне в глаза, но я не дала ей такой возможности. – Не надо изображать из себя василиска, – сказала я. – У меня иммунитет. Иди уже. К моему крайнему изумлению, она послушалась. – Желаю хорошо провести медовый месяц! – прокричала я вслед, но она либо не услышала, либо решила, что я недостойна ответа. Нелегка участь посредника. Вскоре Фели и Дитер под дождь из конфетти, слез и старых сапог погрузились в автомобиль Банни. Среди тех, кто столпился у дверей, воцарилось долгое неловкое молчание. Похоже, никто не хотел заговорить первым. Первой моей мыслью было облегчение: Фели больше не живет в Букшоу. Нет, неправда. Это то, о чем я хочу думать. По правде говоря, мне было очень тяжело от того, что теперь я осталась одна. Разумеется, со мной будут Даффи, Доггер и миссис Мюллет, но Фели уехала. Фели, с которой я вела вечную войну со дня моего рождения; Фели, которую я всегда любила; Фели, которую я иногда ненавидела. Нелегко питать неприязнь к человеку, который пишет музыку в твою честь, пусть даже это короткая пьеса для пианино, каскад бурных аккордов, призванный увековечить незабываемое, полное драматизма событие, когда я по неосторожности объелась пирожками миссис Мюллет. Фели назвала эту пьесу «Досадная неловкость» и исполняла ее для посетителей при любой возможности. «Дрянь!» – шипела я, когда она мучила меня этой пьесой, но она просто транспонировала мелодию несколькими нотами выше и начинала заново. Но, хотя мы все трое презирали друг друга, бывали случаи, когда мы самым неожиданным и удивительным образом выступали заодно. Например, как-то во время рождественской службы в Святом Танкреде, когда мы с Даффи стояли плечом к плечу с остальными прихожанами и во весь голос пели псалмы, заменяя слова. «Велик господь, туши мой мозг», – орали мы. Это и еще «Стирали пастухи носки». И в конце каждого псалма мы пели: «Обман!» При наличии практики и изрядной доли хладнокровия можно делать это, широко улыбаясь соседям через проход, и они будут улыбаться тебе в ответ, ни на секунду не заподозрив, что происходит. Однажды на рождественском концерте мы все трое подхватили свинку. Запертые дома, мы дали друг другу прозвища: я была Свинтус, Даффи – Свинелла и Фели – Свиниссимус. Никогда мы не были так близки друг другу. Опухшие шеи и сухость во рту не мешали нам смеяться. Фели всегда была скалой. Но, как однажды сказал мне Доггер, у каждой скалы есть подошва. Я буду скучать по ней. Наконец Даффи нарушила молчание. – А теперь, Хельмут, Инг… (она обращалась к мистеру и миссис Шранц; Даффи никогда не придерживалась церемоний). Пойдемте взглянем на первое издание «Записок Пиквикского клуба», которое я обещала вам показать. Автограф Диккенса завораживает. Вы увидите зеленые чернила на титульной странице каждого тома. – Девятнадцать автографов божественного Диккинса. – Хельмут пришел в восхищение. – Поразительно. Ведите нас, дражайшая Дафна. С этими словами они ушли. Миссис Мюллет суетилась в столовой, прибираясь. Я решила, сейчас самое подходящее время завладеть ее вниманием. – Отдохните, миссис Мюллет, – предложила я. – Должно быть, вы очень устали. Пойдемте на кухню, я приготовлю вам чашечку чаю. Миссис Мюллет просияла. – Вы знаете меня как свои пять пальцев, милочка, – сказала она. – Стараюсь, – ответила я. – Надо бдить, чтобы самые дорогие сердцу люди были счастливы. Признаю, я подлизываюсь. Но это всегда полезно, когда хочешь распустить слухи. – Бедняжка Фели, – продолжила я. – У нее нервы не выдержали. Я опасалась, что так и будет. Она и в лучшие времена плохо выносила незнакомцев. – Но большинство из них – ее друзья, – возразила миссис Мюллет. – Большинство, – согласилась я, – но не все. Я составила список всех присутствовавших в доме. Знаете, на случай, если мы не досчитаемся фамильного серебра. Шутки иногда приводят к непредвиденным результатам. Миссис Мюллет засмеялась. Это первый шаг. – С незнакомцами никогда не знаешь, кто из них хороший, а кто негодяй, – добавила я. – Они должны носить шляпы. – Миссис Мюллет прониклась темой разговора. – Как в кино. Альф очень любит хорошие вестерны, он у меня такой. Рой Рочестер, Джин Артери и прочие. Альф говорит, что всегда можно отличить хороших от плохих по цвету шляп и по лошадям. – Он очень наблюдательный, ваш Альф, – заметила я. – Ему надо было стать детективом, а не тратить свое время в армии. Миссис Мюллет выпрямилась во весь рост – надо сказать, что в сидячем положении это не выглядело эффектно. – Альф очень гордится своей службой в армии, – фыркнула она. – У него есть Военный крест. Он говорит, что ни на что не променял бы его. Я была не в курсе. Альф никогда не упоминал, что у него есть такая выдающаяся награда. Военный крест давали за большое мужество, проявленное в борьбе с врагом, и я даже представить не могла, что он мог сделать, чтобы получить его. – Я просто шутила, миссис Мюллет, – исправилась я, и она заулыбалась. – Что ж, – сказала она, – одни принесли стулья из приходского зала, другие – цветы, третьи пришли чинить телефон, кто-то шесть раз приносил телеграммы, были еще молочник, мясник, пекарь…