– Старая боевая рана, – извиняющим тоном произнес Когсворт. – Получил в сражении при Хастенбеке, когда мы бок о бок с генералом Шевером должны были разогнать ганноверцев, но эти черти окопались... – Не может быть! – воскликнул Люмьер. – Ступай на кухню, мон ами. Я уверен, Кюизиньер умирает от желания узнать, чем же кончилась эта история... Чудовище проводил взглядом ковыляющего Когсворта и Люмьера, поддерживающего его под руку. Он посмотрел на Белль – заметила ли она? Но она уткнулась в свою тарелку, разглядывая кашу. Не ела, лишь вяло помешивала ее ложкой. Казалось, чужая боль еще больше вогнала Белль в ступор, хотя в обычной жизни ее апатия уже давно бы испарилась. Но сегодня что–то было не так. Чудовище это почувствовал. – Белль, ты почему ничего не ешь? – спросил он. – Тебе нездоровится? – Я в порядке, спасибо. Просто аппетита нет. – Она натянуто улыбнулась и отложила ложку в сторону. – К тому же плохо спала прошлой ночью. Честно говоря, если ты не против, я бы пошла. – Куда? – В библиотеку. – Может быть, вместо этого прогуляемся в окрестностях? Воздух такой свежий! Ты немного бледна, не заметила? – Как бы я это заметила? – ответила Белль. – В замке нет ни одного зеркала. – Это правда. – Потому что ты все разбил. Чудовище покряхтел. – Тоже правда. По мне, книги лучше зеркал, – добавил он, пытаясь как–то поднять ей настроение. – Зеркала лишь показывают, какие мы есть. Книги показывают, какими мы можем быть. – Полностью согласна. Поэтому я и собираюсь в библиотеку. – Но, Белль, слуги... они сказали, ты сидишь там целыми днями. Не думаешь ли, что нужно иногда прерываться? Так можно превратиться в отшельника и даже не заметить этого! Книги – это прекрасно, но ты не можешь жить чужой историей. Нужно жить своей. В глазах Белль промелькнула боль. То, что она произнесла вслед за тем, второй раз за утро разбило его сердце: – Ну а если мне не нравится моя история? Что тогда? ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Белль ждала, что Чудовище ответит. Он, как обычно, молчал. Осторожно он положил ложку на стол, отвел взгляд и закусил губу. Краска отхлынула от его лица, но он не произнес ни слова. Знакомое чувство досады пронзило Белль. Она убеждала себя, что совсем скоро ей станет не важно, захочет ли Чудовище вообще с ней разговаривать. Сегодня она покинет замок и уйдет в Страну Грез. Вполне вероятно, она уже не вернется оттуда. Она смотрела на того, с кем так отчаянно стремилась подружиться. Внезапная мысль пришла ей в голову – непременно нужно кое–что ему сказать, прежде чем она уйдет. – Знаешь, один вопрос не дает мне покоя больше остальных. Помнишь ту ночь, когда ты нашел меня в Западном крыле? После того, как запретил мне там появляться? Чудовище смотрел в окно. С самого утра разыгралась метель. Снова. Завывая, ветер гнал поземку по каменным плитам двора и швырял охапки снега в бойницы сторожевых башен. – Ту ночь, когда ты сбежала? – наконец тихо спросил он. – И чуть не попала в лапы волков? Эту ночь? Да, я ее припоминаю. – Тогда, если помнишь, волки и тебя чуть не убили. Тебе удалось их разогнать, но ты был сильно ранен. Мы с Филиппом отвезли тебя в замок. – Белль, я все помню. Видишь ли, шрамы не дают забыть. – Но вот чего ты не можешь помнить. Я смотрела на тебя, лежащего без сознания на земле. Кровь сочилась из твоих ран. И я почти решила тебя бросить. Потому что голос внутри меня кричал: «Беги!» – Но ты не сбежала. – Не смогла. Не смогла оставить тебя, беспомощного, истекающего кровью. Оставить умирать. Чудовище отвернулся от окна и встретился с ней взглядом: – Зачем это все, Белль? Зачем ты заставляешь нас заново переживать ту ужасную ночь? – Потому что в ту ночь, хоть я не получила всех ответов, кое–что все–таки поняла. Хочешь узнать, что именно? Чудовище тряхнул головой. – Я поняла, что ты готов умереть за меня, а я не готова позволить тебе это сделать, – невесело усмехнулась она. Воцарилась тишина. Она стояла между ними, словно стена, глухая и непроницаемая. Чудовище нарушил ее первым: – У меня кое–что для тебя есть, Белль. Небольшая вещица. Я наткнулся на нее вчера вечером, когда разбирал ящик стола. Думаю, она тебе понравится. – Ты уходишь от темы, – сказала Белль. – Пытаюсь... – Он едва заметно улыбнулся. – Что же это? Чудовище поднялся, подошел к Белль, вытащил что–то из кармана и положил ей в ладонь. Стеклянное сердечко на золотой цепочке. Белль подняла его за цепочку, и оно, качаясь, засверкало прозрачными гранями, отражающими свет. – Оно принадлежало моей матери, – сказал Чудовище. – Очень красивое. Но я не могу его принять. Оно должно остаться в твоей семье. – Белль протянула ему украшение. Но Чудовище покачал головой: – Я хочу, чтобы оно было у тебя. – Тогда поможешь мне его надеть? Чудовище засмеялся. – Боюсь, у меня не получится! – И он поднял свои огромные когтистые лапы. Белль надела безделушку сама. – Тебе очень идет, – промолвил Чудовище. – Расскажи мне о своей маме. – Она была умной. Красивой. Элегантной. А еще она была самым добрым созданием на земле, которое я когда–либо знал. – Он посмотрел на Белль. – Точнее, одним из них. Взгляды Белль и Чудовища встретились. – Что? Что это значит, Чудовище? Он отвел взгляд. – Знаю, знаю, – устало махнула рукой она. – Ты не можешь сказать. Чудовище улыбнулся – это была самая печальная улыбка, которую Белль когда–либо видела на его лице. – Только что я все тебе сказал, Белль. – Не понимаю, –– нахмурилась она. Чудовище кивнул на сердечко. Белль опустила голову, разглядывая его, а когда подняла, Чудовище уже исчез. «Что все это значит?» Может быть, она что–то упустила в их разговоре? Он многого ей не говорил... Но сейчас – она вдруг отчетливо это поняла – есть слова, которые она сама никогда не сможет ему сказать. – Прощай, – прошептала она, поднялась и направилась в библиотеку. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ В этот раз Белль опередила Мушара. В одно мгновение она выскочила из кареты, прежде чем он успел спуститься с облучка. Перепрыгивая через ступеньку, она взлетела по лестнице летнего домика. Графиня поджидала ее в холле. – Отец... он... – задыхаясь, начала Белль. Широкая улыбка графини была ответом. Белль прикрыла рот рукой и замотала головой, не в силах поверить. Отец был здесь. Он был здесь! – Где он? – Он сидел в беседке с карандашами и этюдником, но сейчас он, скорее всего, на террасе – любуется моими розами.