В октябре Фургатова недосмотрела и «залетела» на самом деле. Время, чтобы сделать мини-аборт, прощелкала, а дальше опытная Николь сама ей посоветовала: на чистку не спешить. Обычное в их профессии дело – и грудь больше, и о предохранении можно не думать, в презервативах-то не все клиенты хотят. У заведения имелся свой врач, он осмотрел Гюльджан и сказал: на аборт, самое позднее, в середине января. Плату за оплошность Николь обычно из зарплаты девушек вычитала, но Фургатова беременностью не прикрывалась, от работы не увиливала, поэтому хозяйка заверила: сделают бесплатно, по высшему классу, под наркозом. А в январе вместо того, чтобы к доктору идти, Гюльджан огорошила: ребенка оставляет и из бизнеса уходит. Николь, конечно, к ней с претензиями и вопросами, но девка уперлась: дело, мол, мое, заведению я ничего не должна, что истинная правда – билет из Узбекистана и гонорар вербовщика давно отработала. Хозяйка пыталась чисто по-человечески вразумить, чтоб не вляпалась никуда, однако Гюльджан отрезала, что сама со своей жизнью разберется. И ушла. – Куда? Оперативники опасались, что дальше Николь в несознанку пойдет, но та только фыркнула: – Да к Жорику. Опять Георгий Швырев. Тот самый, что провел новогоднюю ночь в борделе Николь. И приставал в Олонецком парке к кормящей матери Полине Порошиной. * * * Сдавать квартиру – та еще морока. Семену Васильевичу обжигаться довелось, поэтому арендаторов выбирал тщательно. Иные коллеги сразу ставят в объявлениях расистскую пометку «только славянам». Но у него и строители из Воронежа умудрись нижний этаж затопить, а осетины, наоборот, оказались отличными квартирантами. Поэтому применял индивидуальный подход. Когда сразу после новогодних праздников явился на просмотр представительный, пожилой мужчина по имени Георгий, обрадовался. Но едва узнал, что жить в квартире будет беременная узбечка, хотел сразу отказать. Однако Георгий за каждую тысячу не торговался, сам предложил оплату за три месяца вперед, и Семен Васильевич засыпал его уточняющими вопросами: – А кто она вам, простите мою нескромность? Пенсионер не смутился: – Любовница. – А ребеночек ваш? – Возможно. – Нет, с детьми я не сдаю. – Не волнуйтесь. Младенец здесь жить не будет. – А куда денется? – Гюльджан его в роддоме оставит. Знаем мы эти разговоры! Сейчас так говорит, а потом может и передумать. И пусть арендатор на квартиру никаких прав не имеет, выгнать на улицу жиличку с грудным ребенком весьма проблематично, особенно если жильцы додумаются в опеку пожаловаться. Так что Семен Васильевич твердо сказал: – Простите, нет. А Георгий в ответ так спокойно: – Готов платить десять тысяч сверху. – Зачем вам это надо? – не удержался от вопроса Семен Васильевич. Мужчина отвечать не стал. Спокойно сказал: – Решайте сами. Гюльджан аккуратная. Не буянит, не курит, никаких проблем с соседями не создаст. – Регистрировать в квартире точно не буду. – Да и не надо. Врачей я ей сам оплачиваю, а детские учреждения и прочая социальная помощь нас не интересуют. И Семен Васильевич не устоял – деньги-то хорошие. Гюльджан приехала с одним маленьким чемоданчиком и поселилась в квартире. Действительно, тихая, положительная. Первым делом намыла полы, перестирала шторы. От соседей никаких претензий: музыка не орет, двери не хлопают. Всех гостей – один только Георгий. Появлялся он каждый день, иногда оставался на ночь. Почти месяц Семен Васильевич нарадоваться не мог. Но уже в начале февраля ситуация изменилась. * * * Фургатова не призналась, к кому уходит. Но Николь ведь не дура – сама догадалась. Едва Гюльджан ушла – так и Швырев приходить перестал. Где-то три недели его не было. – Но три дня назад вернулся. И с тех пор каждый вечер у нас. Я его, конечно, спросила: «А как у Гюльджан дела?» Он губы поджал: «Свою жизнь строит». Говорить не хотел, но я вытянула помаленьку: снимал ей квартиру, денег давал, шмотки покупал, по врачам частным водил. Но она вечно недовольна. И с него за каждый секс по семь тысяч требовала – как у нас ставка. А главное, гулять начала. Здесь-то Георгий ее с другими делить не возражал, понимал, что специфика. Но когда полностью содержишь – понятное дело, обидно. – Просто выгнал ее? – Оплатил квартиру. За три месяца вперед. А сам ушел. Гюльджан не расстроилась. Сказала: «Скатертью дорога». * * * Уже в конце января арендатор позвонил и честно сказал: – Мы с Гюльджан расстаемся. Что с ней дальше делать – на ваше усмотрение. Хотите – пусть живет, пока оплачено, обратно деньги требовать не буду. Семен Васильевич давно рассчитал, как ему эти сто тридцать пять тысяч потратить. Деньги нужны как воздух. Так что жиличку оставил. Соседка, которая за небольшую мзду приглядывала, что происходит в квартире, докладывала: – Не шумит, мужиков не водит. Но шастать начала. Ночами. – А куда ходит? – Откуда ж я знаю. Пару раз такси за ней приезжало. Иногда пешком. Вчера какой-то парень ее подвозил. – В квартиру заходил? – забеспокоился Семен Васильевич. – Вроде нет. Она спустилась, а он ее в машине ждал. Открыла сама дверь, села, и уехали. Хозяин, под предлогом ежемесячной проверки состояния жилья, наведался в квартиру. Гюльджан встретила вежливо. В доме чистота, куревом не пахнет. – Какие ваши дальнейшие планы? – строго спросил Семен Васильевич. – Пока здесь жить буду. Если вы не против. – Кротко улыбнулась. – А платить, простите, с каких доходов? – Ну, до мая ведь оплачено. А дальше я сама. На работу вот устроилась. – Кем? – Курьером. – С зарплатой в двадцать тысяч? Аренда – сорок пять. – Нет, я больше получаю, – ответила серьезно, – и есть перспективы карьерного роста.