Какой там карьерный рост, если на лице – максимум девять классов образования? И живот беременный отчетливо видно? Но снова сунул голову в песок. В квартире порядок, соседи без претензий, чего человека гнать? И только когда увидел по телевизору ее мертвое, страдальческое лицо – понял, что крепко влип. * * * Картина складывалась до крайней степени нехорошая. Хотя Николь своего клиента защищала: – Я Жорика прекрасно понимаю. Ну, бзик у него на беременных, что поделаешь? А Гюльджан – его любимая девочка. И залетела по-настоящему. Чего не воспользоваться? Оно, конечно, логично. Но когда через три дня после ссоры происходит убийство – всегда подозрительно. Оперативники немедленно к Швыреву отправились. Тот о преступлении уже слышал в новостях, выглядел подавленным. Но от защиты быстро перешел к нападению. – Да, грешен. Старый извращенец. Но что я могу поделать, если у меня только на беременных «встает»? Раньше со всякими мог, а к старости потенция снизилась – и началось. Сначала пытался с теми, кто реально в положении. Одиноких среди них немало. Но быстро понял: проблем больше, чем удовольствия. Когда женщина пополнения ждет, у нее инстинкты особые. Расслабиться не может, все мысли, как бы ребенку вред не нанести. Но мне и не обязательно, чтобы по-настоящему беременная была. Перешел на обычных. Стал просить подушку подкладывать под платье. Тоже не то. Не понимают. Не хотят. Придурком старым называют. Потому и стал посещать бордель. Здесь, если заплатишь, сделают что угодно. Гюльджан меня устраивала. Послушная, добрая, ласковая. Мы с ней такие спектакли разыгрывали! Так что когда действительно забеременела, подумал: может, судьба? И предложил сделку. Снимаю ей жилье, оплачиваю врачей, расходы – а она со мной спит. Только со мной одним. Гюльджан согласилась. Разве не логично? – У вас ведь собственных пять квартир. Почему к себе было не позвать? – Оно мне надо? Такую только приблизь к себе – хлопот потом не оберешься. Я и на съемной-то с ней хлебнул. Женщины, особенно ее профессии, – известные хищницы. Всего недели три и побыла милой, благодарной, нежной. Но к хорошему быстро привыкла, обжилась и начала мне голову морочить. Вдруг приперло ей: женись. А оно мне зачем надо – на узбечке, с ребенком неизвестно от кого? Я отказался. Тогда у нее другая идея, еще хлеще. Деньги, говорит, давай за каждый секс. Послал – и так все прихоти выполняю. А она имела наглость заявить: «Ну, значит, знай: ты у меня будешь не единственный». Тут чаша терпения переполнилась. Пусть живет дальше сама по собственным принципам проститутки. Швырев уверял: поссорились они с Гюльджан три дня назад. Тем же вечером он снова пришел в бордель. В ночь убийства тоже находился там. Видеокамера на входе его слова подтверждала. Хозяйка заведения Николь Гринина уверяла: – Никуда не выходил. Сначала с Лейлой провел три часа, потом в общей гостиной сидел, чаи с ним гоняли, спиртного-то он не пьет. Ушел часа в четыре утра. Вроде бы непричастен. Фургатову убили между полуночью и двумя часами ночи. Но все равно чрезвычайно странно. Особенно в свете того, что Гюльджан у него на содержании состояла. И за несколько дней до ее смерти они расстались. Да и во время предыдущего убийства он находился совсем рядом с местом преступления. * * * Теперь от разговоров про маньяка никуда было не деться. В Москве нарастала паника, беременные женщины завалили оперативные службы звонками: то курьер не так посмотрел, то подозрительный мужчина в магазине помог картошку переложить из тележки на кассу, а потом шел следом целый квартал. Кременская испугалась, видать, крепко – на опасное поле по-прежнему не вступала, – но и без нее хватало желающих. Прочие средства массовой информации активно драли глотку: «Беременные, спасайтесь!» В Олонецкий парк шустрая молодежь немедленно начала водить платные экскурсии. Адвокат Юрия Стокусова торжествовал и требовал немедленно освободить своего подзащитного. Обыватели были уверены: обеих беременных убил один и тот же человек. Но сам Савельев в этом сильно сомневался. Марии Рыжкиной нанесли двадцать один удар. Причем первый из них, в сонную артерию, вероятно, оказался смертельным. Эксперты считали: действовал человек уверенный, физически сильный, не исключено, что охотник. Никаких зацепок на месте преступления не осталось – даже следы тщательно разметены вплоть до аллеи, где отпечатков уже тысячи. Сожитель Марии, хотя активно отпирался, под этот образ подходил. Парень крепкий. И тюремный опыт имел – знал, как избавляться от улик. Но сейчас он находился в следственном изоляторе, так что второе преступление точно не совершал. По крайней мере, своими руками. Тело Гюльджан тоже оказалось искромсано, но били ее по-иному. Как-то лихорадочно, неуверенно. Преступник, похоже, пытался попасть в сердце, но ни один из пяти нанесенных в район грудной клетки ударов не оказался смертельным. Умерла она в итоге от многочисленных разрывов внутренних органов и потери крови. Женщина активно сопротивлялась – под ногтями частицы кожи. Да и вообще, в отличие от первого эпизода, преступник хорошо наследил. Ночью шел сильный снег, но один отпечаток окровавленной обуви отчетливо сохранился – мужской ботинок сорокового размера. Также вблизи от места обнаружения тела нашли окурок – хотя Гюльджан никотин не употребляла. На ее шее проступали синяки, и перчаток на руках изверга не имелось – так что «пальчики» в распоряжении следствия тоже имелись. Как и группа крови – ее определили по остаткам слюны на «бычке». Правда, ни в одной картотеке их не нашлось. Георгий Швырев безропотно согласился сдать генетический материал на анализ и предсказуемо оказалось: убивал не он. Следствие активно отрабатывало связи погибшей Гюльджан. «Девочки» из заведения Николь в один голос утверждали – с Фургатовой они отношений не поддерживали: «Она вообще нелюдимая была, даже когда работала у нас». Квартирный хозяин упомянул соседку – та вроде бы видела, как Гюльджан однажды ночью садилась в машину. Но сведения выдала скудные: – Импортная какая-то. Черная. – А номер? – Как я разгляжу – с третьего-то этажа? Видела только, что парень за рулем сидел. Квартиру, где проживала покойная, тщательно осмотрели. Отпечатки – только самой Гюльджан, Швырева и квартирного хозяина. Соседка (проживала она на той же лестничной площадке) утверждала: всегда прислушивалась, что у жилички происходит. Посторонних та домой не водила. Личных вещей оказалось негусто. Два платья, белье, недорогие предметы гигиены. Никаких дневников или иных записей. Но под матрасом нашли приличную сумму денег – больше ста тысяч, в основном, некрупными купюрами. И другая странность. Личного имущества у Гюльджан минимально. Однако в квартире обнаружилось еще кое-что (хозяин от вещей открестился). Старомодное золотое кольцо с рубином. Женская шуба пятьдесят шестого размера (миниатюрная Фургатова в ней бы утонула). Новенький видеорегистратор (хотя авто Гюльджан не водила). А вот мобильный телефон погибшей обнаружить не удалось – как и в случае с «новогодним» убийством. Георгий Швырев назвал частную клинику, где Гюльджан наблюдалась по поводу беременности. Заведение оказалось простецким, принимало в основном иммигрантов, специализировалось на абортах. Лечащий врач Фургатову вспомнил: – Ну, да. Беременность двадцать две недели. Протекала без особенностей. Женщина ответственная. Хотя ребенка из роддома забирать не собиралась, все лекарства по назначению принимала, витамины пила. С кем приходила? Мужчина такой… уже в возрасте. А последние два раза одна. – Может, кто-нибудь в коридоре ждал? – Не знаю. Впрочем, администраторы уверяли: Гюльджан на прием являлась самостоятельно. Один раз пешком, другой – на такси подъехала. И по-прежнему оставалось непонятно: зачем она глубокой ночью отправилась в Олонецкий парк? * * * Люся была существенно младше Нади и прежде охотно принимала почти материнскую заботу старшей подруги. Но сейчас роли поменялись. Кардинально. И причиной тому стал олонецкий маньяк. Теперь Люся (сама-то в «группе риска» больше не состояла) постоянно беспокоилась, чтоб Надя дома всегда засветло. И никаких, конечно, парков – даже днем. Митрофанова вообще-то ждала, что тревогу забьет Дима. Начнет с удвоенной силой хлопать крыльями, встречать-провожать, а то и вовсе запретит выходить из дома. Она ведь теперь со всех сторон под угрозой. Животик стало отчетливо видно, да и Ксюша проклятая о ее положении на всю страну объявила. И маньяк на нее уже пытался напасть. Но Полуянов, когда сама с ним завела разговор про зловещего серийного убийцу, лишь хмыкнул: – Думаю, в панику впадать преждевременно. Вообще не факт, что здесь серия. – Так ведь обе были беременные! И погибли одинаково, да еще в одном месте! – Надюшка, – улыбнулся снисходительно, – а ты вообще себе маньяка представляешь? Как он выглядит, как рассуждает? – Конечно! Я, может, видела его! Тогда с Люськой на даче! – Хорошо, тогда попробуй подумать, как он, – говорит терпеливо, будто с ребенком. – Новогодняя ночь, все по домам, и вдруг в Олонецком парке одинокая беременная. Накатило, убил. Правильно? – Ну да. – А дальше-то что? Твой маньяк каждую ночь ходит туда же и ждет, что ему встретится новая жертва? Хотя все СМИ кричат про убийство, а беременные еще в январе перестали выходить на улицу после наступления темноты? И тем более посещать Олонецкий парк?! Подумай сама: какая вероятность, что очередная беременная окажется там одна? Глухой ночью?! – Так эта Гюльджан ведь узбечка. Может, она газет не читала. Или вообще по-русски не понимает. – Все она понимает, два года живет в России. – То есть ее кто-то заманил в парк? Ты так считаешь? – Не знаю. Но сдается мне, что во втором случае некто лично с Гюльджан сводил счеты. А под маньяка специально косил. Потому и те же декорации выбрал. Надя от его логики растерялась, а Дима хладнокровно закончил: