– Может, маньяка, вообще нет. – Но все пишут! – Бумага, особенно газетная, что угодно стерпит, – фыркнул презрительно. – А кто тогда убивает? – Не знаю пока. Но есть у меня подозрение, что тут не мания, не страсть, а какая-то совсем другая причина. – Взглянул в ее растерянное лицо, добавил: – В общем, гуляй спокойно. Но в Олонецкий парк ночью не ходи – хотя я тебе и раньше не разрешал. Димина логика настолько шла вразрез с общей тональностью, что Митрофанова даже не нашлась, что ответить. Но сама призадумалась. И с Люськой, конечно, обсудила неожиданную версию. Та фыркнула: – Он мыслит как бюргер. – Почему?! – Типичная буржуйская логика, – передразнила: – «Приличные беременные женщины ночами не гуляют!» Да что твой благополучный Димочка понимает? Он-то над тобой трясется, обеспечивает, оберегает. А я, да и многие такие, как я, – сами по себе. Никому не нужны. И идти нам некуда. Я, как с матерью поругаюсь, куда угодно готова бежать, хоть в новогоднюю ночь, хоть в парк. – Но все равно странно! Два раза почти в одно время и в одном месте! – Ты читала про эту Гюльджан? Одна в чужой стране. Денег нет. Мужика нет. Мозги, как у всех беременных, набекрень. У тебя, что ли, у самой не бывало – проснешься ночью, и такая тоска на сердце? В подобных случаях Надя обычно прижималась к любимому Димочке, – он, не просыпаясь, ее обнимал, и она успокаивалась. А Люська горячо продолжала: – Да в такие минуты на что угодно готова! Хоть в окно, хоть бритвой по венам! Пойти по улице шляться – еще самый безопасный варик. Тем более что жила Гюльджан как раз рядом с парком. «И тоже ведь логично», – в растерянности подумала Надя. До чего беременность человека меняет! Прежде всегда имелось четкое собственное мнение – по любому вопросу. А теперь почти с любым, кто говорит горячо-убежденно, согласиться готова. * * * Страх в Надькиных глазах плескался отчетливо, так что Дима своей «антиманьячной» теорией ее намеренно успокаивал. А то ведь реально в Москве уже случаи: беременные женщины вообще отказываются на улицу выходить. Для себя однозначного вывода – кто убивал, зачем, один ли человек – Полуянов пока что не сделал. Но, конечно, съездил к Савельеву. И тот скрывать не стал: пусть декорации одни, однако картина второго убийства существенно отличается. О погибшей тоже кое-что рассказал. Дима для себя сразу отметил, что Гюльджан Фургатова незадолго до своей смерти вдруг начала очень прилично зарабатывать. Как и Мария Рыжкина. Во что они обе вляпались? И не деньги ли стали причиной смерти обеих? Поначалу версия у Димы имелась единственная – та, на которую коммивояжер Василий натолкнул. Криминал давно вербует в закладчики наркотиков тех, кто внешне не вызывает подозрений. Про мам с детьми и малолетних цыганят Полуянов раньше слышал. Возможно, и беременных кто-то расчетливый решил привлечь. Притом массово. Только много ли заработаешь на закладках? Досконально Дима тему не изучал, но предполагал: вряд ли больше тысячи, ну, максимум, полутора с одной точки. «Герои» в даркнете, правда, хвастались, что до семидесяти адресов в день успевают обслужить, однако Полуянов сильно в этом сомневался. Ладно, пусть будет десять «кладов» – и десять тысяч чистого заработка. Зато постоянный риск: немедленно отправиться в СИЗО, безо всяких скидок на беременность, а потом на зону – лет на восемь. Неужели обе девушки настолько глупы, что этого не осознавали? Так что у Димы теперь новая идея явилась. Вдруг неожиданные заработки обеих погибших как-то связаны с порноиндустрией? Традиционные отношения, оргии, садо-мазо народу прискучили. Запросто в расчете на извращенцев или просто любопытных могли придумать какую-то омерзительную изюминку. Он читал однажды детектив (автора вспомнить не мог), где беременных на последних сроках нанимали сниматься в порнографических фильмах. Бурный секс провоцировал роды, процесс тоже фиксировали на видео. А потом – опять перед камерой – женщину убивали. Что Мария Рыжкина, что Гюльджан (да и погибшая из Грушевки тоже) – дамы, как сейчас говорят, с низким уровнем социальной ответственности. Наверно, могли бы согласиться «продать» свое новое положение в кино. А что финал у фильма планируется настолько трагичным – не ведали. Непосредственно перед гибелью, правда, сексуального насилия или контактов у них не было, но кто знает, в чем конкретно заключается задумка режиссера-извращенца? Версия представлялась Диме чрезвычайно перспективной. Но первое желание – поделиться с Савельевым – подавил. Очень раздражала его манера полковника выслушивать теории журналиста с эдаким покровительственным видом, мол, что ты там еще нафантазировал, дилетант? А реально он может ему сейчас предъявить исключительно домыслы. Нужно прежде попробовать факты раздобыть. * * * Дима чувствовал себя виноватым, когда снова ехал к несостоявшемуся свекру Марии Рыжкиной. Знал ведь: помочь инвалиду некому, сын по-прежнему в следственном изоляторе. Мог и раньше просто по-человечески бедолагу навестить, продуктов подкинуть. Но нет – бездушно выбросил из головы. И снова вспомнил о нем, лишь когда информация понадобилась. Да и дома ли Демьян Степанович? В прошлый раз говорил: социальные службы его активно пытаются в богадельню пристроить. Все основания имеются: себя сам обслуживать не может, близких нет. Да, он не хочет, но кто спрашивать будет? Хотя насильно, наверно, тоже нельзя запихнуть. «А вдруг человек – банально – с голоду уже умер?!» Стало совсем стыдно. Постарался отогнать слезливые (в духе беременной Митрофановой) угрызения. В домофон звонить не стал, проник в подъезд вслед за собачником. В прошлый раз дверь в квартиру под его рукой подалась, но сейчас оказалась заперта. Дима без особой надежды нажал на звонок. Тишина. Вот он баран, надо было в прошлый раз номер телефона спросить. Безнадежно подергал ручку. Побеспокоить соседей? Хотя бы выяснить, что с человеком случилось… Снова нажал на звонок, потом толкнул дверь – и вдруг она подалась. Полуянов опешил. Но уверенно вступил в квартиру, крикнул: – Демьян Степанович, вы дома? – Да, проходите, – донесся из спальни знакомый голос. Дима отметил: в отличие от прошлого раза, когда в жилье царило запустение, сейчас тут почти порядок. Пол вымыт, под грязную обувь подстелена газета. И ботинки на ней стоят мужские, явно недавно с улицы – целая лужица воды натекла. Юрия, что ли, освободили, а он не знает? Разулся, вступил в комнату. Демьян Степанович бледный, но не истощен. И майка свежая. Увидел его, растерялся: – Снова вы? Какими судьбами? – Да свинья я, – честно признал Полуянов. – Должен был гораздо раньше вас навестить. – Думали, помер? – усмехнулся старик. – Не дождетесь. – Кто ж помогает вам? – Друг приехал, – улыбнулся скупо. – Мне показалось… дверь вроде заперта была, два раза дергал. А потом вдруг открылась. – Показалось. Мы не закрываем. – А где сейчас ваш друг? – Вы про него пришли поговорить? – насупился. – Я пришел вам пару вопросов про Марию задать, – ответил Полуянов. – Хотя, по совести, должен был приехать к вам раньше. И без всякого повода. – Кого нынче волнует чужое горе? – отмахнулся Демьян Степанович. – Не играйте запоздало в доброго самаритянина. Что вы хотели узнать? Больше оправдываться Дима не стал, перешел к делу: – В прошлый раз вы сказали: Марии иногда звонил какой-то мужчина. Она уходила с ним встречаться, а вашему сыну говорила, будто идет гулять. У вас все-таки нет идей – кто бы это мог быть? – Зачем вам это ворошить? Память ее хотите опорочить? – горько спросил старик. Полуянов к вопросу был готов, сразу твердо ответил: – Нет. Пытаюсь вашего сына спасти. Вы, вероятно, слышали про недавнее и очень похожее убийство. Опять беременная, ночью и в том же парке. У Маши, когда она вышла в декрет, я так понял, завелись денежки. Появились они и у второй погибшей. С каким-то неизвестным мужчиной та тоже встречалась. Я пытаюсь понять: во что они обе могли вляпаться? И не этот ли загадочный мужчина убил их обеих? – Зачем вам это нужно? Менты давно нашли, на кого повесить всех собак, – саркастически сказал Демьян Степанович. – И по второму убийству найдут. Как им и положено: самого очевидного. Того, кто сам от ее смерти страдает. – А я не мент, – спокойно ответил Дима, – так что имею право на собственную точку зрения. Считаю, ваш сын не убивал. Думаю, вы со мной согласны. Помогите, пожалуйста! Это в наших общих интересах. – Никаких особых денег у нее не было, – вздохнул старик. – Машенька – она такая простодушная, к жизни не приспособленная. Услышала от врача, что мне «Ксарелто» нужен для сосудов, сразу побежала в аптеку. Потом жаловалась: «Я-то считала, сколько может лекарство стоить? Ну, тысячу, полторы! А он, зараза, почти четыре оказался!» – Все-таки купила?