Савельев затребовал уголовное дело Рокотова. Детали и обстоятельства преступления проглядывал по верхам – к текущей ситуации это отношения не имело. А вот заключение психиатров прочитал внимательно. Отклонений действительно не нашли. Но отметили: злопамятный. Вспыльчивый. Способен на нелогичные, не поддающиеся рациональному объяснению, поступки. Склонен действовать в порыве эмоций. Просчитывать последствия не умеет. Сначала сделал, короче, потом подумал. Но специально ехать в Москву? Выслеживать Митрофанову, пугать ее до смерти? Только для того чтобы Дмитрий, наконец, понял – насколько тяжело было когда-то ему самому?! Тратить деньги немалые на поездку?! Очень странный, нелогичный, рискованный поступок. Да и если вспомнить нападение на даче, то целью явно Люся была, Надя просто под руку подвернулась. Однако Савельев продолжал пролистывать дело. В исправительном учреждении Рокотов характеризовался отрицательно, поэтому и на свободу вышел только через три месяца после отмены приговора. Трудовую дисциплину соблюдал не всегда, активно конфликтовал как с товарищами, так и с сотрудниками. Однажды целых десять суток в ШИЗО получил – вместе с осужденным Стокусовым Ю. Б. попытались напасть на начальника отряда. Вроде бы даже и за дело – тот обещал (вероятно, небезвозмездно) поставить в КВР[5] аквариум с рыбками. Но слова не сдержал – вуалехвостов поселил в собственном кабинете. «Да ты борец за правду», – усмехнулся про себя Савельев. Хотел уже перелистнуть страницу, но замер. Стокусов, говорите? Да еще – Юрий Богданович?! * * * Люська снова ее разбудила: – Надюха! Сбылся мой сон! Митрофанова, как верная жена, честно встала вместе с Димой, в восемь утра. Проводила любимого на работу, прилегла «помедитировать» и задремала. Почему нет, если врач Черемисина снова высадила ее на больничный? Телефон всегда в подобных случаях выключала, но в последние дни рассеянность накрыла. Что ночью забыла звук убрать, что сейчас. А Люся продолжает вопить восторженно: – Он меня понял! Написал – договаривайся с Майком! Бабки подгонит! – Только этого не хватало, – пробурчала Митрофанова. – Ты что, за меня не рада?! Мечта всей моей жизни сбывается!!! Прямо, сказал, на завтра можно! «Блин, вот история. Матушке, что ли, сдать тебя и Гарика твоего?!» Люся словно прочла ее мысль, понизила голос: – Только маман ни слова! Я уже все организовала. Мы с тобой завтра вроде как в Мытищи. Термы, бассейн открытый, хамам, короче, на релакс. А по факту – поедем к Майку, за мотоциклом. – Люська, ты сумасшедшая. – Надюха! Да мне теперь хоть есть ради чего жить! – Ну, и делай сама свои глупости. Я в этом участвовать не буду. – Надь, ну, пожалуйста! Да и маман сказала: только с тобой меня отпустит! Потому что ты на меня положительно влияешь! – Угу. Но вернешься ты – на мотоцикле. – А тогда поздно будет. Надь, ты разве не поняла? Я все равно по-своему сделаю. Ну, поехали, пожалуйста! – Зачем вообще куда-то тащиться? Он продает, значит, ему нужно. Пусть сам свой мотоцикл привозит. – Майк мне резины второй комплект хочет отдать, бесплатно. Два шлемака крутых, комбез. На мотик не погрузишь. А у тебя машина… Да и обмыть надо всем вместе. – Прекрасно. Вы будете обмывать – а я таксистом работать! – Надюха, ну, почему ты такая злющая? – Нет, Люська. Даже не проси. Все, пока. Я вообще-то спала. Выключила телефон, откинулась на подушки, закрыла глаза. Но сон, конечно, не шел. Что делать с глупой подругой? Может, с Полуяновым посоветоваться? Обычно Димино мнение уважала. Но сейчас понимала: скажет категорически нет – и весь разговор. А Люська ведь все равно поедет. Сама. И с нее станется: обмыть – а потом за руль. «Ну, а тебе что? Ее жизнь, ее глупости. Пусть сама за них и отвечает. А я буду в стороне держаться». Вроде решение приняла правильное. Но чувствовала себя предательницей. И слабачкой. * * * В прежние годы упрямца смогли бы нагнуть. Но во времена нынешние Юрий Стокусов держался дерзко. Продолжал утверждать: Марию он не убивал, а все, кто следствие ведет и его в тюрьме держит, очень хорошо заплатят – за каждый день, несправедливо проведенный им за решеткой. Савельева встретил агрессивно. Но когда речь о старом кореше зашла, растерялся: – Колян здесь причем? Строил из себя прожженного-опытного, но руки о штаны сразу вытер, занервничал. – Биографии у вас похожи. Он по той статье сидел, по какой и ты пойдешь. Приободрился: – Вот именно! Обоих нас оговорили! Но мы этого так не оставим. Вместе с Колькой будем в Страсбургский суд подавать. Разорим нафиг всех, кто в тюрьме гнобил ни за что. – Так зачем он приехал? С тобой опытом делиться? – усмехнулся Савельев. Юрий куснул губу, замялся. Пробурчал: – Чушь несете. Каким таким опытом? Его ко мне пустят, что ли? Даже отца повидать не дали, изверги. – Мы знаем, что Рокотов в Москве. С восемнадцатого января, – рубанул полковник, – зачем он здесь?! – Потому что друг! Вам-то плевать, а у меня батя лежачий! Один остался! Помочь некому. Или в богадельню, или помирай в г…не! – Николай, что ли, за твоим отцом ухаживает? – Ну да! Вот все кричат – правовое государство! А по факту: за решетку, без всяких оснований. Отца-инвалида – на произвол судьбы! Я про это тоже в Страсбургский суд напишу! * * * Сделку по продаже «Бандита» назначили на одиннадцать утра. Надя в Мытищи ехать не собиралась, но пообещала: перед матерью она Люську прикроет. Выйдут вроде как вместе с Егоркой гулять, а дальше пусть сумасшедшая сама отправляется покупать свое чудище. Подруга расстроилась: – Ладно, поеду одна, раз ты такая трусиха. Хотя бы матери меня не сдавай. Однако конспиратор из Люськи хреновый. Едва Надя вошла, родительница сразу к ней: – Надечка, не знаешь, почему на ней лица нет с раннего утра? Чует сердце: что-то затевает она! Митрофанова (чувствуя себя последней сволочью) пробормотала: – Да нет! Мы просто гулять идем!