– Алиса, – сказал Николас таким тоном, что она невольно посмотрела на него. Взгляд его был очень серьезен, а уши заметно порозовели. – Ты знаешь, я хочу жениться на тебе, и я верю, что ты тоже этого хочешь. – Да, – выдохнула она и слегка улыбнулась его покрасневшим ушам (так похожим на изнанку ушей пушистого белого кролика). От этой мысли улыбка ее померкла, но Николас, сосредоточенный на другом, словно и не заметил. – Я знаю, что слишком тороплюсь, забегаю вперед, тем более что мы официально еще даже не помолвлены, но позволишь ли ты мне тебя поцеловать, Алиса? Ее бросило в жар. Никто никогда не целовал ее прежде. Да ни у кого и шанса-то не было. За ней всегда тщательно присматривали, за исключением тех случаев, когда она гуляла с Дор. И с ними всегда случались приключения, не взаправду опасные, конечно, но ощущались они опасными. Вот как сейчас. Николас спрашивает, может ли он поцеловать ее на виду у всего парка. Это чуточку скандально, пожалуй, но на самом деле безопасно. Не соблазнит же он ее прямо здесь – хотя она и не очень представляла, как это – соблазнить. Горничные перешептывались об этом и хихикали, так что, возможно, это даже приятно. (Нет, это не приятно; он будет лежать на тебе, долбить тебя, и по твоим ногам, по внутренней стороне бедер, потечет кровь.) У Алисы перехватило дыхание. Николас, придвинувшийся к ней ближе, застыл в нерешительности. – Ты не хочешь? – спросил он, не в силах скрыть разочарование. – Нет, – попыталась объяснить Алиса. – Я просто… я правда не знаю, что такое происходит сегодня с моей головой. – Тогда закрой глаза, – прошептал он и улыбнулся. Алиса послушалась, но тут же ощутила беспокойство и тревогу. Ей захотелось открыть глаза, и она чуть-чуть приоткрыла их, глядя из-под ресниц, но увидела только приближающийся подбородок Николаса. Веки ее распахнулись шире, и она заметила, что глаза Николаса тоже открыты, и когда его губы оказались на волосок от ее губ, в его глазах вдруг вспыхнуло торжество, и она увидела, что глаза эти вовсе не серые. Они были черными, лишенными зрачков. Они были как бездонная пропасть. Рука Алисы в панике взметнулась, отталкивая мужчину. Она ожидала наткнуться на твердое, почувствовать сопротивление мышц и костей, но ее рука просто провалилась в лицо Николаса, словно оно было вылеплено из жидкой грязи. Кожа его отслоилась и обернулась вокруг ее руки, крепко удерживая Алису. Она закричала – и кричала, и кричала, пытаясь вырваться, но лицо под маской было лицом гоблина, и он был так близко к ней, слишком близко, и его длинные пальцы безжалостно стиснули ее запястье. Парк вокруг них таял, люди, еда, солнце, карусель, трава – все стекало ручейками по стенам пещеры, в которую когда-то вошла Алиса. Она закричала снова, а может, она и не переставала кричать, и задергалась, пытаясь высвободить руки. Тщетно. Лицо ее было мокрым от слез. Она не могла вырваться. Гоблин держал ее. Его лицо, длинное, жуткое, растянутое, неправильное лицо висело прямо перед ней, слишком близко, и сердце Алисы так колотилось, что ей казалось, оно вот-вот проломит грудную клетку. – Алиса, – прошипел гоблин, и голос его тоже был неправильным. Такое свистящее шипение могла бы издавать змея, если бы змеи умели говорить. Этот голос прополз по ее спине, запутался в волосах, попытался проскользнуть под веки, но она в панике замотала головой и попыталась лягнуть противника. Однако ботинок ее тоже утонул в теле гоблина, как в зыбком болоте. Из головы Алисы вылетели все мысли, кроме одной, повторяющейся снова и снова: «Убирайся, убирайся, убирайся». – Алиса, – глухо и хрипло прошептал гоблин, свободной рукой поглаживая ее по щеке. – Милая Алиса с золотыми волосами. Не отталкивай меня, моя славная Алиса. Не отвергай мою любовь. Кожа ее покрылась мурашками от его прикосновений, глаза почти ничего не видели сквозь пелену слез, а в голове завертелось: «Любовь? Любовь? Этот монстр думает, что любит меня?» Паника еще не отпустила ее, но несколько поутихла, так что Алиса попыталась думать. Планировать. Планировать побег. Да, она должна бежать! Гоблин хотел обмануть ее (снова), хотел заставить подчиниться, уступить, прибегнув к иллюзии, совсем как в лесной хижине. Так поступает и Белая Королева. Почему? Потому что он не мог получить ее, не мог причинить ей вреда, если она не согласится сама или не нарушит какое-нибудь правило. Это, по крайней мере, она поняла, но ох, как же ей хотелось убраться отсюда; а еще – чтобы он прекратил ее трогать. – Алиса, Алиса, – повторял гоблин, гладя ее по волосам, словно она была свирепой кошкой. – Едва увидев тебя, я понял, что ты должна стать частью моей коллекции. Эти волосы. Эти прекрасные золотые волосы. Хотя они очень короткие. Было бы гораздо красивее, если бы они были длинными, длинными, очень длинными, а я мог бы намотать их на свои руки. Как это было бы невыносимо ужасно, если бы гоблин схватил ее за волосы (как Кролик); Алиса поклялась себе, что никогда не позволит волосам дорасти хотя бы до плеч – если, конечно, выберется отсюда. Она окинула взглядом пещеру в поисках выхода или какого-нибудь оружия. В нескольких шагах от нее валялись ее мешок и плащ. Несомненно, она уронила их, когда упала (а думала, что уронила зонтик). Взгляд ее переместился с вещей на полу к вещам на стене, и Алиса опять закричала, потому что крик был сейчас ее единственной защитой. – Да-да, – протянул гоблин, – разве они не прелестны, мои красавицы? Все мои красавицы. Алиса кричала, и билась, и вырывалась, и пыталась не смотреть, потому что стены пещеры украшали головы. Головы женщин (и нескольких девочек; сердце Алисы обливалось кровью), отлично сохранившиеся головы, напоминавшие коллекцию приколотых булавками бабочек – гордость энтомолога. Светловолосые, темноволосые, рыжеволосые, расставленные рядами по цвету мертвых волос, с широко открытыми остекленевшими глазами, улыбающиеся – все улыбающиеся. Ряд за рядом белых зубов и растянутых в улыбке губ, как будто все они умерли счастливыми, зная, что потом их поместят на эту стену. Алиса боролась и брыкалась, но чем больше она сопротивлялась, тем глубже увязала в липкой жиже, хотя этого и не могло быть. Ведь у гоблина было тело; он держал ее, гладил по волосам своими кошмарными руками, и они не погружались в нее – так почему же она утопает в его плоти? «Тогда прекрати дергаться, дуреха», – прозвучал в ее голове голос, хотя и не голос Чеширского. Этот голос больше походил на голос Тесака. «Я окончательно схожу с ума, – истерично подумала Алиса. – Они все живут в моей голове, говорят со мной, а всем известно, что голоса – это признак безумия, и ты тоже должна это знать; ты уже была сумасшедшей». Однако, кому бы на самом деле ни принадлежал голос, он был прав. Бороться бесполезно. Алиса застыла, и глаза гоблина распахнулись от удовольствия. – Что такое? – Руки его продолжали поглаживать ее голову. – В чем дело? Ты уже не отвергаешь меня, моя Алиса? Ты станешь частью моей коллекции? Алиса набрала в грудь побольше воздуха, заодно собрав все, что она знала о магии. – Никогда, – ответила она гоблину, вложив в отказ всю силу своего ужаса и гнева. – Никогда я не стану твоей, никогда не уступлю тебе. Это было не желание, скорее уж обещание, магическое обещание. «Я хочу быть там», – подумала Алиса, глядя в дальний угол пещеры. И вдруг она там и оказалась. Ее руки и ноги уже не тонули в предательской плоти гоблина. И казались они необычайно легкими, словно существовали отдельно от тела – хоть это было и не так. А сама она была свободна, хотя и не могла пока в это поверить. «Но ты должна поверить, – для разнообразия, теперь это был ее собственный голос. – Должна, потому что иначе ты никогда не сбежишь». Алиса удивила гоблина, но он все еще был опасен, и она не понимала пока всех правил, а ведь нарушать их было нельзя. Гоблин поднялся с пола пещеры, где он сидел, склонившись над Алисой. Его черные глаза сузились. – О нет, нет и нет, моя милая Алиса. Это нечестно. Никто не говорил, что ты волшебница. Ты пришла из Города, а все волшебники ушли оттуда давным-давно. Значит, ты не должна быть волшебницей. И магии в тебе быть не может, даже в мизинчике. Она не сказала мне, что ты волшебница, а она должна была знать. Она знает все, что происходит в ее королевстве. – Возможно, – сказала Алиса, лихорадочно ища взглядом оружие или выход, – она знала, но не сказала тебе. Гоблин двинулся к ней странной, плавной походкой, словно скользя над полом, а не шагая по нему. Он зашипел на Алису, и брызги черной слюны полетели у него изо рта. – Она всегда говорит мне все. Она знает, что я лучший и самый преданный слуга, ведь я единственный, кто пришел к ней по собственному желанию. – По собственному желанию? – Голос Алисы был полон презрения. Возможно, у нее получится вывести его из равновесия, разозлить – и снова застать врасплох? – А кто бы еще тебя принял? Ни в одном приличном обществе не обрадовались бы такому, как ты. – Что ты об этом знаешь? – выплюнул гоблин. – Я делаю для Королевы такое, что не может делать никто. – Что, иллюзии? – усмехнулась Алиса. – Я еще не встречала волшебников, не способных творить иллюзии. «Кроме себя, но не будем об этом». – Ты не могла встречать других волшебников, – настаивал гоблин. – Ты пришла из Города, а там волшебников нет. – Это Королева тебе сказала? – спросила Алиса. Если так – неужели Королева и сама в это верит? Или просто хочет верить? Гоблин заколебался, но только на миг. – Она знает все. Я предан моей Королеве, и тебе не одурачить меня. Если ты волшебница, ты не могла прийти из Города, а если ты из Города, то ты не волшебница. – Если твоя Королева не солгала тебе. – Она мне не лжет, – заявил гоблин. – Не лжет. Не стала бы лгать. И лгать не будет. Я служу ей, и взамен она позволяет мне собирать моих красавиц, о да, моих красавиц. Гоблин потер чудовищные руки: – Едва я увидел тебя, я понял, что должен заполучить тебя в свою коллекцию. Она хотела мужчину, так что каждый из нас приобрел свое, я – тебя, она – его. – Похоже, она справилась быстрее, – горько сказала Алиса, вспомнив, как исчез в лесу Тесак – исчез и так и не вернулся к ней. Гоблин ухмыльнулся; гримаса его, открывшая черные пеньки зубов, была кошмарной пародией на улыбку, и радости в ней не было никакой. – Он был слаб, а моя Королева – могущественна. Тебя захватить гораздо труднее, моя Алиса, и оттого желанная добыча делается еще слаще. – Я не добыча, – отрезала Алиса. Нет, правда, ну почему она должна повторять это снова и снова? Почему все мужчины, с которыми она сталкивалась, так стремились засунуть ее в ящик, запереть и хранить там? Взгляд ее остановился на мешке, и она вспомнила, что лежит там внутри. Нож. Большущий охотничий нож, который дала ей Бринья. Нож в мешке. Но мешок был ближе к гоблину, чем к Алисе. Даже если она и схватит его, успеет ли открыть и достать нож? – Ты говоришь, что ты не добыча. Говоришь, что ты не принадлежишь мне, и все же ты здесь, – сказал гоблин. – Здесь, где я храню все, что принадлежит мне. – Так почему же ты не убьешь меня и не заберешь мою голову? – Ах, как ты нетерпелива. Нет, здесь мы так не поступаем. Ты должна принять мою любовь, прежде чем станешь частью моей коллекции. Так Алиса и думала. Она должна сдаться или нарушить правила; иначе они не могут прикоснуться к ней. – И все эти женщины приняли… тебя? – спросила Алиса.