Она чуть-чуть, скользящим движением переместила ногу в сторону мешка, надеясь, что гоблин ничего не заметит. Кажется, не заметил. Потому что с блаженным, вызывающим отвращение видом рассматривал свою коллекцию голов. – Да-да-да, в конце концов все они сказали да. – Хотя не всегда тебе, – сказала Алиса, подумав о подложном Николасе-Тесаке. – Что значит маска? – шипящий голос преисполнившегося воспоминаниями гоблина сделался мечтательным. – Какой поклонник не надевает маску, когда ухаживает за возлюбленной? Какой поклонник не лжет и не говорит сладких слов, когда он хочет от своей возлюбленной вовсе не сладостей? Пока гоблин говорил, Алиса еще капельку придвинулась к мешку. Все-таки это вполне возможно, решила она, – стремительно нырнуть к мешку и достать нож, прежде чем гоблин перехватит ее. Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Теперь, когда у нее был план, пускай даже и не очень хороший план, Алиса чувствовала себя увереннее. Она, по крайней мере, пытается управлять собственной судьбой. – На твоем месте я бы не беспокоился, – сказал гоблин. – О чем не беспокоился? – спросила Алиса – сама невинность. – Не беспокоился бы о том, чтобы прыгать и искать нож, – пояснил гоблин, и в руке его словно из ниоткуда возник нож Бриньи. Неужели гоблин читал ее мысли, как Гусеница? Алиса вообразила густые облака, заслоняющие ее разум. Этим трюком она уже пользовалась, чтобы скрывать, о чем она думает. – О нет, я не залезал в твою голову. – Гоблин, кажется, от души забавлялся. – Но все твои намерения яснее ясного написаны на твоем лице. А среди твоих мыслей и желаний я уже плавал, Алиса, твоих и твоего мужчины. Он, знаешь ли, мечтает о крови. «Скажи мне что-то, чего я не знаю», – подумала Алиса, и мысль эта была настолько неуместной, что она фыркнула. Гоблин недоуменно взглянул на нее, и Алиса вспомнила, где она находится – и что он хочет с ней сделать. – Если ты не читаешь мысли, то откуда знаешь наши мечты? – спросила она. – Вы спали в деревне Королевы и в королевском лесу. Ваши сны бродят ночами, и она гуляет вместе с ними. Так она заглядывает в твое сердце, так соблазняет самыми заветными желаниями. – Гоблин нахмурился, глядя на Алису и постукивая по ладони плоской стороной ножа. – Я думал, ты хотела обычной жизни, вечеринок в саду, респектабельного мужчину. Но я, кажется, ошибся. Не нужна тебе спокойная жизнь. Ты уже жила так – и сбежала, сбежала к жизни, полной крови и смерти. Значит, это то, чего ты действительно хочешь. Твой мужчина грезил о крови, о том, как клинок с влажным чавканьем погружается в плоть, а ты обнимала его ночами, так что тебе должно было сниться то же самое – или ты хотела, чтобы так было. И когда я дам тебе это, ты полюбишь меня. Стены пещеры начали таять, как воск в огне. Головы соскользнули с них и закричали, улыбающиеся рты скривила гримаса отчаяния, стеклянные глаза расширились, наполнившись страхом. «Уходи, убирайся, пока ты не стала одной из нас, – взывали они к Алисе. – Уходи, убирайся!» Пол под ногами качнулся – уже не твердый камень, но нечто влажное, липкое, мягкое, словно плоть, вспоротая острым-преострым ножом. Стены вокруг залило красным, воздух наполнился криками пропавших девушек. Гоблин шагнул к Алисе, держа в руке нож, который должен был защитить ее, но это была не его рука, а рука Тесака. И лицо гоблина превратилось в лицо Тесака, вытянутый нос и длиннющий подбородок сменились прекрасными угловатыми чертами Тесака, и черные кукольные глаза стали его серыми глазами. – Иди ко мне, Алиса, – раздался любимый голос. Голос Тесака. Это было ужаснее, чем все, что делал до сих пор гоблин. Он сделался ее Тесаком, безумцем, любившим ее. Не подделкой, не идеализированной мечтой о том, каким Тесак мог бы быть. Гоблин принял облик человека, которого она знала, мужчины, которого она любила, того, кого она пыталась спасти. – Иди ко мне, Алиса; позволь мне поцеловать тебя, любить тебя, разорвать тебя на куски, – сказал он голосом Тесака, ртом Тесака, и руки Тесака сжимали этот длинный зловещий клинок. Она может броситься бежать. Да, может броситься бежать, и гоблину это понравится. Он погонится за ней, напевая и посмеиваясь. Однако ее положения это не изменит. Выхода из пещеры Алиса не видела, значит, она была заперта здесь – заперта до тех пор, пока не разберется с созданными гоблином иллюзиями. Гоблином с лицом Тесака и ее ножом. «Но что, если он этого не сделает? Что, если я просто… пожелаю?» Это может сработать. Ей придется быть очень осторожной и набраться терпения, чтобы застать его врасплох, как у нее это вышло с Бармаглотом. Алиса замерла, напустив на себя испуганный вид. Это было нетрудно – она правда была испугана. Да что там, она была в ужасе, в ужасе от того, что сбежать не получится. Конечно, в жизни Алисы бывали ситуации и похуже, но эта клетка – совсем другого рода. В норе Кролика не было никаких иллюзий: только ее желание вырваться на свободу против желания Кролика удержать ее любой ценой. А тут гоблин может меняться снова и снова, пока Алиса не вымотается окончательно, забыв, кто она и почему она здесь – и вот тогда все пропало. Поэтому она должна устоять, найти в себе мужество, которого у нее не было. Миг – и поддельный Тесак уже стоит перед ней, и лишь несколько дюймов разделяют их лица. – Алиса, – проворковал он, – позволь мне любить тебя; позволь разорвать тебя. Рука с ножом потянулась к ее лицу; острие нацелилось на неповрежденную щеку. Лезвие плыло медленно-медленно, а Алиса смотрела на него, пока оно не превратилось в мигающее мерцание где-то на краю поля зрения. И тогда она подумала: «Хорошо, я возьму». Самое невероятное в магии – то, как легко у тебя все получается, когда ты более-менее знаешь, что делаешь. Рукоять ножа оказалась в ее руке, и она полоснула фальшивого Тесака по горлу, вложив в удар все свои силы, весь свой гнев, весь скопившийся в сердце страх. Края раны разошлись, словно на шее гоблина вдруг заулыбался второй хищный рот, и маска Тесака исчезла. Окровавленные стены содрогнулись, гоблин, вскинув руки, свои гротескно-длинные чудовищные руки, обхватил горло, но поток хлынувшей наружу черной жижи не останавливался. Темные сгустки забивали ему рот и нос, кровь сочилась из глаз, а отрезанные головы девушек смотрели на гоблина и то ли выли, то ли пели от радости. Гоблин забулькал, шевеля губами, словно пытаясь сказать что-то, пытаясь позвать на помощь. «Позвать на помощь свою Королеву, – подумала Алиса, – но едва ли она станет утруждать себя спасением гоблина. Она не из тех, кто переживает из-за потери солдата, пускай даже такого верного, как этот». Его глаза, не отрывающиеся от Алисы, переполнял страх, страх, смешанный с недоумением, и Алиса обнаружила, что теперь она легко читает его мысли. «Как могла эта девчонка, эта безделушка, ноль без палочки, украшение для моей стены, победить меня? И почему моя Королева не здесь, не наказывает ее за это? И почему ОНА не сказала мне, что девчонка – волшебница?» Гоблин отшатнулся от нее, и Алиса вспомнила кое-что, что сказал ей как-то раз Тесак – о том, что дело надо доводить до конца, иначе в покое тебя не оставят. Ей совсем не хотелось еще раз прикасаться к гоблину, еще раз вскидывать нож, который так легко режет. Алиса боялась, что вся эта кровь на ее руках превратит ее в чудовище, но она должна была довести дело до конца. «Представь, что ты Тесак», – сказала она себе, и, как ни странно, это сработало, потому что Тесак был музыкантом, виртуозом, чей инструмент – острое лезвие. Когда он шел убивать, он двигался с грацией танцора, точно знающего, как завершить па. Алиса шагнула едва ли не в объятия гоблина и всадила нож туда, где должно было биться сердце твари. Гоблин закричал, и все головы на полках присоединились к нему. Они вопили так неистово, что Алиса зажала ладонями уши и попятилась, пытаясь спастись от звука, вонзающегося в мозг длинной сверкающей иглой, но спасения не было, потому что крик заполнил собой все пространство кругом. Пещера задрожала, загрохотала, как при землетрясении, и стены обрушились, увлекая с собой головы. Все головы девушек, все красавицы гоблина покатились по полу, словно невидимая рука заворачивала их в невидимый ковер, который собирались вынести из комнаты. Круглая пропасть разверзлась у ног гоблина, и он рухнул в нее – все с тем же застывшим на лице выражением неверия. Алисе тоже не верилось, что все кончилось, что кошмар, преследовавший ее буквально с тех пор, как они вошли в лес, просто провалился в черную дыру. Но в дыру проваливалась вся пещера, кружась, как вода, исчезающая в сливном отверстии ванны. Алиса беспомощно огляделась в поисках хоть какой-то подсказки, малейшего намека на то, как отсюда выбраться, пока ее тоже не затянуло в водоворот в центре комнаты. «Дверь, дверь. Я вошла через дверь, значит, через дверь я должна и выйти». Стены пещеры исчезли, обнажив какие-то балки и кирпичи: так мог бы выглядеть недостроенный дом. Стена, что была за спиной Алисы, тоже поползла к дыре, проглотившей гоблина, и ударила девушку сзади по ногам. На один жуткий миг ей показалось, что инерция проваливающейся в пропасть пещеры подхватит ее, увлечет в бесконечное падение, навеки соединив Алису с гоблином. Но потом она упала на спину, сбитая с ног свернувшейся в трубочку стеной, стукнулась о грязный пол, подняв тучу пыли, и раскашлялась. Очухавшись и сев, Алиса успела увидеть, как остатки логова гоблина втягиваются в дыру. Затем дыра закрылась с громким хлопком, почти таким же, какой Алиса услышала, когда разорвала нить, которая связывала ее с Чеширским. «Ну, или, во всяком случае, думала, что разорвала». Все-таки маленький волшебник каким-то образом прицепился к ней – как цепляется паутина, запутавшаяся в волосах. Любопытно, подумала Алиса, что пещера гоблина обрушилась точно так же, как безумное заведение «Бабочки», когда Алиса убила Гусеницу. В чем же тут дело – в Алисе или в том, что волшебники тесно связаны с местом, в котором живут? И если так, то как же она? «Волшебница без дома», – подумала Алиса. Та, чье исчезновение даже травинку на лугу не всколыхнет. Кто будет по ней скучать, когда она умрет? Родители, несомненно, считали, что она погибла при пожаре в лечебнице – и, наверное, восприняли печальное известие с немалым облегчением. После возвращения из Старого города Алиса перестала быть для них дочерью, став только нежеланной обузой. Тесак теперь волк, забывший о том, что когда-то был человеком, и привязан он к Белой Королеве. Если бы гоблин включил Алису в свою коллекцию, никто бы об этом не узнал, никто бы не озаботился ее судьбой. Эта досадная мысль заставила Алису призадуматься: зачем она вообще идет вперед и сражается? «Потому что ты должна жить, Алиса». Но это не похоже на жизнь. Она только что убила кошмарное чудовище и сделала это сама, собственными руками, без помощи Чеширского, или Тесака, или кого бы то ни было еще. – Я победила, – сказала Алиса пустой комнате. Но это не похоже и на победу. Скорее уж – на выживание. А Алиса устала выживать, устала от волшебства, от поисков, от крови. Ей хотелось жить, жить по-настоящему, как живут обычные люди. «Как Бринья и другие обитатели деревни у подножия этой горы? Разве это жизнь, когда твоих детей крадут из-за каприза ведьмы?» – Я жива, – сказала Алиса себе, как будто это должно было ее утешить. А потом заплакала. Она плакала, потому что была испугана и одинока. Плакала, потому что ее напугал гоблин, потому что она едва не стала очередной его жертвой. Плакала, потому что до конца пути было еще далеко, потому что нужно было найти потерянных детей и спасти Тесака. Плакала, потому что ей предстояла встреча с Белой Королевой и потому, что руки ее были черны от крови гоблина. Закончив плакать (на это ушло много времени, ведь у нее внутри скопилось слишком много непролитых слез), Алиса встала, отряхнулась – и оцепенела. Ее мешок и плащ исчезли. Логично, конечно, что их должно было засосать в дыру вместе с остальной свернувшейся комнатой. Но теперь у нее остались лишь нож в руке да та одежда, что была на ней. Может, это и не было бы проблемой, если бы не кое-что, лежавшее на дне мешка. Маленький стеклянный пузырек с прелестной багряно-фиолетовой бабочкой. Бабочкой, упавшей в волшебную бездну и, будем надеяться, исчезнувшей навсегда. Какая-то часть Алисы испытала при этой мысли безмерное облегчение. С плеч ее словно свалилась тяжесть, которую она таскала с того дня, когда обманом засадила волшебника в склянку. Но другая ее часть, та самая, которой принадлежал придирчивый ворчливый голосок, живший в глубине сознания, – так вот она была обеспокоена. Что, если волшебство, уничтожившее логово гоблина, каким-то образом вернуло ту маленькую багряную бабочку (отныне она не станет произносить его имени, даже думать о нем не будет) к жизни? – Не нужно волноваться об этом сейчас, Алиса, – твердо сказала она себе. – У тебя и без того проблем предостаточно. «Но что, если?..» Нет, никаких «что, если». Бабочка исчезла, и Алиса определенно не станет снова открывать эту дыру (даже если бы знала как) и нырять туда, чтобы убедиться, что пленник склянки действительно мертв. Для Алисы существует лишь один путь – путь вперед. Так было и будет всегда. Она обвела взглядом остатки комнаты, ища дверь. Но двери не было. «Выход должен быть! Если есть вход, то есть и выход».