– Ночь жива, жив и я, – говорил он каким-то хриплым, утробным голосом. – Ночь жива, жив и я. Ночь жива, жив и я. От этих слов мурашки побежали по спине Алисы. «Я не могу потерять его, – подумала она. – Тесак, не покидай меня». Она потянулась к нему, не зная еще, что сделает, не зная, какие слова удержат его рядом с ней, какие слова помогут ему остаться человеком. А потом ночь ожила. Заскрежетала кора, заскрипели сучья, зашелестели трущиеся друг о друга листья. Раздалось шипение, точно тысячи змей вдруг запели хором. Далеко позади что-то загрохотало, точно нечто громадное, замыслив недоброе, продиралось сквозь лес. Завыл волк, потом еще один, и еще. Алиса вертела головой, озираясь, не зная, какая из угроз самая страшная. Может, деревья сейчас схватят ее, оторвут от земли? Или волчья стая набросится на них и разорвет в клочья? Или гоблин вернется закончить свое дело? Волчий вой прозвучал вдруг очень близко. Ужас объял ее, и она медленно обернулась, ожидая наткнуться на сверкание желтых глаз и острых белых клыков. Но единственные глаза, которые она увидела, были серыми, хотя и налитыми кровью, а в убийственной улыбке обнажились вполне человеческие зубы. – Ночь жива, Алиса, – сказал Тесак. – Жив и я. Алису затрясло от страха – страха, удивившего ее саму. Она была на взводе с момента появления гоблина и не думала, что может испугаться еще сильнее, – но, оказалось, может. И еще – ну, Тесак никогда не пугал ее прежде. Напрямую – нет. Алиса чувствовала себя в безопасности, абсолютно уверенная, что он никогда не причинит ей вреда. А теперь он почти превратился в волка, каким она его и представляла, в волка, который был заперт в клетке – и вдруг вырвался на свободу. – Ночь жива, Алиса, – повторил он, приблизив лицо к ее застывшему лицу. Она не шевелилась, да и дышать-то едва осмеливалась. Тело оставалось неподвижным, но в голове стремительно проносились ужасные картинки: то, что может случиться с ней, если Тесак сорвется. В частности, образ разбросанных по лесной подстилке маленьких окровавленных кусочков… Завтра он пожалеет об этом. Несомненно, пожалеет. Но сделанного будет уже не исправить, и Алисы не будет рядом, чтобы укорить его. Что-то громадное продолжало с грохотом двигаться в их сторону. Алиса слышала, как оно приближается, ломая кусты и ветви, распугивая лесную мелюзгу, с визгом убегающую от чудовища. Этот гигант раздавит их в мгновение ока, и уже не будет иметь значения, что Тесак сошел с ума – или, точнее, стал чуть безумнее, чем раньше. А Тесак словно и не слышал поступи монстра. Он прислушивался к чему-то другому, к чему-то, что говорило только с ним. Краем глаза Алиса заметила движение: то раскололся лес перед великаном. Несколько маленьких зверьков с длинными хвостами пронеслись по ее ногам. Поразительно, что даже в такой момент, уверенная, что вот-вот либо ей перережут горло, либо ее раздавит гигантское существо, Алиса успела подумать о том, как сильно она ненавидит крыс, и внутренне передернулась, ощутив касание хвостов, скользнувших по носкам ее ботинок. Потом Тесак наклонился к ней, укусил за нос – но нежно, очень нежно – и бросился в чащу. Алисе, наверное, следовало удивиться («он бросил меня!»), но чудовище уже нависло над ней, и ей тоже нужно было бежать. Нет, она не могла последовать за Тесаком. Тьма поглотила его слишком быстро. Сойдя с тропинки, она тут же заблудится, потеряется, в этом нет никаких сомнений. Но ревущий великан шагал прямо по тропе. «Наверх, дуреха, наверх». Алиса вслепую рванулась к ближайшему дереву, подтянулась, царапая башмаками кору, и полезла вверх по стволу. Еще совсем недавно у нее просто не хватило бы на это сил, но голод больше не мучил ее, а еще приключения закалили Алису, сделав гораздо выносливее, чем она была в лечебнице. Кроме того, испуг – мощный стимул. Думала она сейчас только о том, как убраться с пути великана. Она не знала, насколько он высок – казался-то он огромным, – поэтому продолжала карабкаться, не обращая внимания на сердитых белок и вспархивающих с ветвей раздраженно чирикающих птиц. Она взбиралась, обливаясь по́том, и руки скользили по дереву, но она взбиралась, пока у нее не закружилась голова. И тут Алиса поняла, что выше ей уже не подняться. Она посмотрела вниз и только теперь осознала, что залезла выше, гораздо выше, чем собиралась. Земли не было видно, а тьма под ногами казалась пропастью, бездонной пастью, готовой проглотить ее. А гигантское существо, кем бы оно ни было, исчезло. Грохот, треск, стук уже удалялись, затихая, а Алиса, потрясенная, объятая ужасом, даже этого не заметила. Она оказалась на такой высоте, что живот болезненно скрутило от ужаса. О чем она вообще думала? Как она теперь спустится? Куда убежал Тесак, как ей найти его? И что ей делать, если она не сможет его найти? Отправиться дальше без него? Или вернуться в Город? Нет, в Городе у нее нет будущего. Она это знала. Семья не обрадуется, обнаружив, что Алиса жива. А если возвращаться не к семье, то куда? Остается только Чеширский, а Алиса не желает быть его игрушкой, орудием в его руках. Она прищурилась, пытаясь отыскать надежную точку опоры. Но все было мягким, расплывчатым, неразличимым. Теперь она поняла, что слабый свет звезд и луны просачивается сквозь лесной полог, что и позволило ей быстро взобраться наверх. Но уверенность мигом улетучилась, как только возникла необходимость спуститься. Руки Алисы обнимали особенно толстый сук, и она подумала, что могла бы усесться на него. Оставаться на одном месте казалось самым разумным вариантом. Внизу ничего не видно, Тесак пропал, гоблин может быть где угодно. Блуждать сейчас по лесу – пожалуй, самое глупое, что она могла бы сделать. Алиса поднапряглась, подтянулась и уже на ветке осознала, что та, хотя и была куда толще других, едва ли достаточно широка, чтобы разместиться на ней с удобством. Руки дрожали, поэтому Алиса обхватила сук ногами, словно оседлала лошадь, и попыталась половчее прислониться к стволу. Половчее никак не получалось, особенно с мешком за спиной. Что ж, Алиса развернула мешок, так чтобы лямки остались на плечах, но сам мешок повис спереди, точно живот у беременной. Не хотелось ей рисковать и переживать о том, как бы ненароком не уронить поклажу, как бы то, что она хочет забыть, внизу не попало в чужие руки. Удобнее не стало – только кора царапала затылок, да воображение услужливо рисовало жуткие картинки. Например, портрет Алисы, сидящей на дереве, точно сумасшедшая птица. Как бы Алисе хотелось, чтобы ноги ее стояли на твердой земле – где им и положено стоять. Как бы хотелось, чтобы Тесак вернулся к ней – желательно, утихомирившийся. Как бы хотелось (хотя в этом было немного стыдно признаваться даже себе самой), чтобы их поиски Дженни закончились. Они шли на восток, руководствуясь лишь слухами. Может, дочь Тесака вовсе не там, где они полагают. Может, Дженни вообще уже нет в живых. А если она и жива, кто сказал, что она вспомнит отца? Что, если поход Алисы и Тесака через лес, через горы и пустыню был напрасным? И было еще кое-что. Тот разговор, который то ли она услышала, то ли он ей приснился. Беседа трех огромных теней в ночи, говоривших о «ней» и об источнике света, который Алиса с Тесаком видели, пересекая опаленную землю. Как много тревог и терзаний, как много неизвестного, что может повлиять, а может и не повлиять на их путешествие. Острый страх (как перед гоблином, так и перед Тесаком) отступил, оставив ее опустошенной и измученной. Голова Алисы свесилась на грудь, она клюнула носом – и тут же резко выпрямилась, испугавшись упасть со своего ненадежного насеста. Здесь нельзя спать. Это небезопасно. Она слышала, как успокаивается лес, как звери, птицы и деревья затихают на ночь. Стук ее собственного сердца тоже унялся, когда она посмотрела на звезды, крохотные точечки света, едва различимые сквозь листву. Лицо овевал прохладный ветер, и, хотя Алиса в лесу ориентировалась слабо, ей показалось, что дует он с гор. «Там будет холодно, – подумала она. – Вершины покрыты снегом». Алиса никогда не видела снега – такого, какой бывает в северных краях. В городе иногда падали редкие хлопья, но не укрывали улицы белоснежным одеялом, а мгновенно превращались в серое слякотное месиво. Занятно, каково это – идти по толстому хрусткому ковру, идти, идти – и, возможно, встретить белого медведя, совсем как в тех сказках. «Медведя, который превратится в принца», – подумала Алиса и грустно улыбнулась самой себе. Ее принц не медведь, а безумец. Алиса уже поняла, что любовь не выбирают. Если бы сейчас из ниоткуда вдруг появился королевский отпрыск и предложил ей светлое будущее, она бы отказалась, поскольку знала, что никогда не полюбит никого, кроме человека с серыми глазами и окровавленными руками. Думает ли он о ней сейчас, гадает ли, почему она не последовала за ним? Или совсем забылся в азарте охоты и не вспомнит про Алису до самого утра? Она поежилась под порывом ветра и ссутулилась, обхватив себя за плечи. «Холодно. Так холодно». Веки тяжелели и опускались; дыхание становилось медленным, ровным. Вскинувшись, Алиса поерзала на ветке. «Я упаду. Нельзя падать. Нельзя спать». Но было холодно, и холод нагонял сон. «Холодно. Так холодно». Алиса стояла перед прозрачным дворцом, что находился на самой высокой вершине самой высокой горы. Руки ее дрожали так сильно, что она едва чувствовала их, а когда она посмотрела вниз, то увидела, что кончики пальцев посинели. И ног в башмаках она уже не ощущала, и зубы ее громко стучали. Дворец сверкал на солнце. Таких красивых зданий Алиса никогда прежде не видела. Но красота эта была холодной, и что-то тут было не так. Совсем не так. Она наклонила голову, прислушиваясь. Ветер свистел в ушах, пел ледяную песню, но под этим свистом скрывалось нечто иное. Визгливый, несмолкающий женский смех, в котором не было радости. А еще крик. Детский крик. Звук был таким ужасным, таким надрывным, что Алиса зажала ладонями уши, пытаясь отгородиться от этого вопля, притвориться, что она не слышала его вовсе. Но крик ввинтился в череп, проник в мозг, засел там, глубоко-глубоко внутри, въелся в кости, в кровь, в плоть, и она знала, что всегда будет слышать его, во сне и наяву, всегда – пока дети будут кричать. Потому что они зовут ее. «Нет, – подумала она. – Нет». И она побежала, не обращая внимания на то, куда несут ее ноги, побежала, поскальзываясь на льду, и переступила край пика, самого высокого пика самой высокой горы, и почувствовала, как падает в никуда, но крик продолжал преследовать ее, так что даже в смерти она не спасется от этих кошмарных воплей. Глаза Алисы открылись, и она увидела, что падает, падает на самом деле. Несмотря на все предосторожности, она все-таки задремала, сидя на ветке, – и вот теперь за это расплачивается. Она все еще слышала крик из своего сна – эхо его последовало за ней в явь. Ветер свистел в ушах. Спина выгнулась дугой, руки взлетели вверх, будто хватаясь за небо. Осталась всего секунда, чтобы приготовиться к жесткому удару о землю, к слепящей вспышке боли в ломающихся костях. Но ничего не случилось. Она врезалась во что-то кожистое, упругое и очень, очень вонючее – так, верно, воняет серное болото. Перед глазами мелькнуло огромное лицо: выпученные зеленые глаза, заросшие волосами ноздри гигантского носа-картошки – и все потемнело, когда чьи-то пальцы сжали ее, и рокочущий голос торжествующе проорал: – Поймал! Тело ее ломалось, хотя и не так, как она ожидала, когда падала. Хватка существа сминала ее, но, что еще хуже, Алиса не могла дышать. Чудовищная вонь мерзкой кожи душила ее, Алиса давилась рвотными позывами; еще миг – и ребра ее треснут, осколки пронзят сердце, и она умрет. «Тесак». Мысль, или желание, или беззвучный крик – все равно что, но этот зов станет ее последним словом. И вдруг в легкие хлынул воздух, невыносимое давление исчезло, но перемена оказалась неутешительной, поскольку чудовище, разжав руку, ухватило добычу за лодыжку и подняло на уровень собственных глаз. Мешок больно стукнул Алису по затылку, кровь прилила от ног к голове. Великан, прищурившись, осматривал ее. – М-да, ни то ни се, на один зуб, – пророкотал гигант. – Но сойдет, пока я ищу твоего дружка. Существо разинуло рот, показав растрескавшиеся желтые зубы и огромный серый язык. Из пасти его несло таким смрадом, будто бы в брюхе твари было полно мертвецов. «Это будет последним, что я увижу в своей жизни», – подумала Алиса и решила, что смерть от руки Бармаглота была бы, по крайней мере, куда менее отвратительной. Пузырек с чудовищем (бабочкой) по-прежнему лежал в мешке, так что, выходит, склянку тоже переварят, и значит, Алиса может пойти на смерть с чистым сердцем. Она зажмурилась, не желая видеть, как будет соскальзывать вниз по глотке монстра, не желая больше ничего знать. Она надеялась только, что все произойдет быстро. Что ей не будет больно. И тут вдруг опять что-то случилось. Неожиданно – как, похоже, всегда случалось с Алисой. Когда великан отпустил ее и она уже летела в слюнявую серую пасть, другая громадная рука перехватила ее, остановив падение. – Нет, Треска! – рявкнул второй великан, держа Алису за щиколотку и потряхивая рукой. – Ты знаешь правила. Ты знаешь ее закон. Они не причинили вреда, и мы не должны причинять им вред. От жестикуляции великана Алисе казалось, что все ее внутренности вот-вот поотрываются и вывалятся изо рта, и что же тогда с ней будет? «Ты умрешь», – кисло подумала она. Ну и какая разница, что принесет ей смерть – желание одного гиганта или небрежность другого?