* * * Они сорвали с него капюшон перед тем как вытолкнуть из кузова, что доставило ему глубокое облегчение после матерчатой маски, которая стягивала горло. Со рта тоже сняли пластырь, так же как это было сделано несколькими часами ранее во время кормежки. Ослабили и ленту, стягивавшую его ноги, и кровь быстро потекла к ногам, больно покалывая. Все, что успел разглядеть Джеффри Харрисон в своей новой тюрьме, было выхвачено лучом фонарика, который держал один из людей в масках, пока они толкали его вперед по дороге, усыпанной мелкими камнями, через выжженную солнцем землю. Через несколько метров они подошли к темному контуру фермерского сарая. Луч блуждал по маленькому, крепкому строению без окон. Из расщелин раствора между грубо отесанными камнями росла сорная трава. Они поспешили втолкнуть его в дверь, и в свете луча напротив туго набитых сеном тюков показалась лестница. Никаких слов от похитителей, только тычки кулаков сказали ему, что надо забираться наверх, и он немедленно стал подниматься. Он ощутил тело другого человека ступенькой ниже, поддерживающего его, поскольку руки все еще были скованы за спиной наручниками. Между крышей и верхним краем сеновала расстояние составляло четыре фута. Человек, стоявший сзади, толкнул его вперед. Затем рука, тронувшая за плечо, остановила его. Кто–то крепко взял его за запястье. Одно кольцо наручников открылось. Он посмотрел вверх на то, как торопливо работал человек в свете фонаря. Руку, за которую его все еще держали, вздернули вверх и защелкнули наручники, прикрепив их к стальной цепи, прибитой другим концом к железу крыши. Цепь имела такую толщину, что способна была удержать дворовую сторожевую собаку. Джеффри Харрисон был брошен в «безопасное» место. Он был укрыт в отдаленном, уже давно заброшенном амбаре, используемом только для хранения зимнего корма скоту. Амбар находился в сотне метров от проселочной дороги, которая через километр за поворотом примыкала к гудронированному, с высокими накатами, шоссе, соединявшему город Палми с деревней Кателассе, что в предгорьях Аспромонте. В течение дня и большей части ночи фургон преодолел более девятисот километров. К северо-востоку от амбара находилась деревенька Сан-Мартино, а к юго-востоку — Кастелассе. К северо-западу — Меликуччиа и Сан Прокопио, к юго-западу — поселок Косолето. С крыши можно было различить тесно сомкнутые темнотой отдельные огоньки деревень, одиноко и ярко светящихся очагов обитания. Это была страна, где с вершин невысоких гор покрытых оливковыми рощами, временами срывались небольшие камнепады. Это была территория пастухов, пасущих свои небольшие стада овец и коз, носящих с собой всегда обрезы для того, чтобы прогнать прочь чужестранца. Это была гористая земля Калабрии, с самым высоким уровнем преступности во всей Республике и с самым низким уровнем арестов. Это было примитивное, феодальное, замкнутое общество. Лежа на тюках, Харрисон слышал тихие голоса двух мужчин, которые, судя по всему, хорошо знали друг друга и разговаривали только, чтобы скоротать время в долгие часы перехода. Лишь для очистки совести он провел левой рукой по наручникам, потом ощупал пальцами цепь, приковывавшую его к балке, и потрогал без всякой надежды на успех висячий замок, который удерживал цепь на месте. Не было никакой возможности двинуться или ослабить наручники, чтобы освободить запястье, или то место, где крепилась цепь. Теплая мягкость сена скоро его усыпила, и он свернулся калачиком на боку с поджатыми коленями. Его сознание замкнулось для всего внешнего, не допуская ни сна, ни кошмара. Он обрел мир, дыхание его стало спокойным и ровным, и он уже почти не двигался. * * * Столкновения распространились по всему историческому центру столицы. Под покровом темноты шайки молодых людей, малой численности и хорошо организованные, били стекла в витринах магазинов и поджигали машины. Ночной воздух приносил эхо грохота, когда бутылки с коктейлем Молотова ударялись о булыжники мостовой. Выли полицейские сирены и слышались отголоски выстрелов карабинеров, бросавших гранаты со слезоточивым газом на узких улицах. Ночь была полна шума уличной битвы и криков: «Смерть фашистам!», «Смерть убийцам Паникуччи!» и «Свобода Тантардини!» Результатом было двадцать девять арестованных, пять травм полицейских, пострадало одиннадцать магазинов и восемнадцать машин. Утром имя Франки Тантардини можно было видеть написанным большими буквами жидкой краской на стенах домов. * * * Его гости ушли. С обеденного стола представительского номера Дома ICH все убрали. Сэр Дэвид Адамс вернулся в свой офис. Среди недели он часто работал допоздна. В уикэнд уезжал за город. Высокопоставленные чиновники компании привыкли к его раскатистому голосу по телефону в любой час вплоть до момента, когда он очищал свой стол от всего и переходил дорогу в свою квартиру, чтобы чуточку соснуть, когда в этом нуждался. В этот вечер его целью стал Директор Персонала, который взял отводную трубку, уже лежа в постели. Беседа, как и обычно, била точно в цель. — Человек, которого мы послали в Рим, в порядке? — Да, сэр Дэвид. Я проверил в Алиталии. Ему пришлось отправиться в Милан, но он ухитрился попасть в Рим. — Вы звонили жене Харрисона? — Не мог дозвониться. Пытался до того, как ушел из конторы, но это сделает тот парень, Карпентер. — Он будет поддерживать с ней связь? — Первое, что он сделает утром, это дозвонится до нес. — Как Харрисон сумеет справиться со всем этим? Человек из посольства, который мне звонил, как–то был не очень уверен в его действиях. — Я просмотрел досье Харрисона, сэр Дэвид. Но немногое из него вынес. У него прекрасная репутация в компании... И это очевидно, если он занимал такой пост. Он человек цифр... — Все это мне известно. Но как он поведет себя под таким нажимом. Как он это воспримет? — Он прекрасно справляется, когда его поджимают дела. — Директор Персонала услышал вздох, означавший досаду, и который его ухо восприняло, как свист. — Это человек, привыкший к развлечениям на свежем воздухе. Есть ли у него какое–нибудь хобби, записанное в досье? — Нет, собственно говоря, сэр Дэвид, такого там нет. Есть только то, что он назвал сам — «чтение». На другом конце линии послышалось фырканье. — Вы знаете, что это значит. То, что он приходит домой, включает телевизор, выпивает три порции джина и отправляется спать. Человек, который в качестве хобби называет чтение, с моей точки зрения — евнух на отдыхе. — Что вы хотите сказать? — Что бедный зануда совсем не годится для той переделки, в которую угодил. Увидимся утром. Сэр Дэвид Адамс дал отбой. * * * В ресторане, на северной окраине Рима, в отдалении от уличных стычек Джузеппе Карбони заставил свою объемную жену шаркать по свободному пространству площадки для танцев. Столы и стулья были сдвинуты назад и стояли у стен, чтобы освободить место для развлечения. Цыган-скрипач, молодой человек с ярким аккордеоном и его отец с гитарой играли для широкого ассортимента гостей. Это было сборище друзей, которые встречались раз в год, и Карбони ценил его. Похищение Джеффри Харрисона не было для него основанием отказаться от радости провести веселый вечер на маскараде. Он явился одетым в облачение привидения, его жена в содружестве со швейной машинкой соорудила этот костюм из старой белой простыни и наволочки с прорезями для глаз. Его одеяние вызвало громкие возгласы одобрения, как только он вошел. Жена была одета в костюм сардинской крестьянки. Они хорошо поели, основательно вылили вина, радуясь возможности короткой передышки, которую предоставила им эта ночь, оторвавшая от скучной кипы отчетов на письменном столе в Квестуре. Для Карбони такая компания была необходима. Помощник секретаря Министерства внутренних дел в костюме мыши с хвостом, свисающим вдоль хребта, танцевал плечом к плечу с ним. Через комнату депутат «от христианских демократов», о котором говорили, как о честолюбивом человеке с хорошими связями, вцепился в бедра светловолосой красивой девушки, одетой в одну только тогу, состряпанную из американского флага. Эта была хорошая компания для Карбони, и ее стоило поддерживать. А какой смысл был оставаться в своей квартире и не отрывать ухо от телефонной трубки? В деле Харрисона еще не наступил момент действовать. Работать всегда легче, когда деньги уплачены, и рядом нет слезливых жен и каменнолицых законников, жалующихся в присутственных местах, что жизнь их близких и клиентов под угрозой из–за полицейского расследования. Он мотнул головой в сторону помощника секретаря, зыркнул глазами на депутата из–под своей наволочки и толкнул жену вперед. Было мало вечеров когда он бывал свободен от неприятностей и осложнений. Он кивнул человеку, одетому в потускневший костюм наполеоновского драгуна, о котором говорили, что он проводил свободное время на вилле Председателя Совета Министров. В глазах отражался свет оплывающих свечей, вокруг слышались рассыпчатые раскаты смеха, сладостный звук скрипки. Движение, жизнь и радость. Официанты в белом вплетались в ряды гостей, предлагая бокалы с бренди, стаканы с самбукой и амаро. Человек в театральном костюме оказался рядом с ним, сияя улыбками, рука Карбони на талии жены расслабилась. Карбони был готов приветствовать нарушителя интимности. — Пожалуйста, простите, синьора Карбони, пожалуйста, извините меня. Могу я на минуту увести вашего мужа...? — Он плохо танцует, — прозвенел ее голосок. Человек в театральном костюме поцеловал ей руку и рассмеялся с ней вместе. — Это ваш крест — быть замужем за полицейским. Всегда рядом оказывается кто–нибудь, кто отведет его в сторону и будет что–то шептать ему на ухо. Примите мои глубочайшие извинения за то, что я прерываю ваш танец. — Примите благодарность моих ног. Привидение и драгун оказались вместе в углу, так что их никто не мог услышать, и под шум болтовни и звуки музыки им удалось обрести иллюзию уединения. — Дотторе Карбони, примите мои извинения. — Не стоит извиняться. — Вы сейчас заняты с этой новой чумой, которая обрушилась на нас, — расследованием дела о похищениях. — Это основной аспект нашей работы, хотя здесь она идет не так интенсивно, как на севере. — И всегда проблема заключается в том, чтобы найти ключевые фигуры, я прав? Это они — самые несгибаемые. — Они надежно защищены, тщательно камуфлируют свою деятельность. — Может быть, это ничего не значит, возможно, что это не мое дело... Но кое–что попало в сферу моего внимания. Эти сведения поступили из юридического отдела моей фирмы. У нас там есть блестящие молодые люди, и кое–что вызвало их интерес. В связи с этим появился конкурент. Это тоже можно было предвидеть, подумал Карбони. Но если его сведения не будут переданы главе правительства, этот человек будет распространять слухи о том, что полицейский не прислушался к совету друга. — Год назад я был на аукционе, где продавался участок для шале у Гольфод и Поликастро, поблизости от Сапри, и человек, который выступал против меня, назвал себя Маззотти, Антонио Маззотти. Для того, чтобы уладить дело надо было двести миллионов, и Маззотти выиграл. Он получил участок, а мне пришлось вложить свои деньги в другом месте. Но затем оказалось, что Маззотти не смог выполнить своих обязательств, говорили, что он не собрал требуемой суммы, преувеличив свои возможности, и меня уверили, что он продал участок себе в убыток. Вы знаете, дотторе, собственность — это сложная игра. Многие на ней обжигают пальчики. Мы больше о нем и не думали, решив, что это еще один любитель. Но две недели назад я снова участвовал в торгах — продавали участок, находящийся на юге от Сапри, в Марина де Маратеа. Там оказалось вполне подходящее место, где можно построить несколько шале... Но моих денег оказалось недостаточно. И вот вчера мои мальчики из юридического отдела сообщили мне, что эту землю купил Маззотти. Ну, в бизнесе так бывает, что человек быстро поправляет свои дела. Но дело в том, что он внес на банковский счет большую часть суммы из иностранного банка, из–за границы. Эти деньги пришли прямиком в руки этого Маззотти. Я попросил своих людей разузнать о нем побольше, и они сегодня мне сообщили, что он из деревни Косолето в Калабрии. Он из бандитской части страны. Я спрашиваю себя, можно ли считать, что дело нечисто, если человек с холмов, имеющий мозги и трудолюбие, выбивается в люди. И говорю, в этом нет ничего подозрительного. Ничего. Но он заплатил иностранным чеком, дотторе. И вы согласитесь, что это необычно. — Это необычно, — согласился Карбони. Он надеялся, что человек закончил, и хотел только одного — вернуться к музыке. — И я подумал, что это дело для Гардия ди Финанце, если там были какие–то нарушения в пересылке денег. — Вы не следите за моей мыслью. Мне нет дела до того, где этот парень хранит свои деньги и во что вкладывает. Меня интересует, откуда они у него. И почему источник его средств забил так внезапно. — Очень любезно с вашей стороны, что вы взяли на себя труд... — Я еще никому не говорил о своем расследовании... Легкий смешок. — Утром я попробую навести некоторые справки, но вы понимаете, что я очень занят этим делом с похищением англичанина. — Мне не хотелось бы, чтобы мое имя упоминалось в связи с этим делом. — Даю вам слово, — сказал Карбони и вернулся к жене. Утром придется навести справки об Антонио Маззотти и попытаться разузнать, были ли тут какие–либо основания для подозрений, или разочарованный бизнесмен просто решил воспользоваться своим влиянием и привилегиями, чтобы помешать сопернику, который дважды обошел его. Джузеппе Карбони стянул наволочку с лица на голову и выпил стакан охлажденного бренди «Сток», затем вытер лицо, снова надел свой капюшон и возобновил прерванный танец с женой в кругу на площадке.