* * * Когда они добрались до комнаты на втором этаже по лестнице, делавшей поворот за поворотом (в таких пансионах не бывает лифта), Джанкарло остановился, наблюдая попытки пьяного Клаудио вставить ключ в замок на двери. Они сняли комнату в маленьком частном пансионе между Пьяцца Витторио Эмануэле и Пьяцца Данте с пустым холлом и обшарпанной конторкой с объявлением о том, что комнаты не сдаются на один час. Портье не задавал вопросов, но объяснил, что комната должна быть освобождена к полудню, положил в карман восемь тысяч лир, переданных ему Клаудио, предположив, что постояльцы принадлежат к все множащемуся клану гомосексуалистов. На площадке Джанкарло, ожидавший, пока Клаудио шарил по двери, посмотрел на свои промокшие джинсы и матерчатые туфли, из которых сочилось вино. Он выливал его под стол в пиццерии. Он съел очень много, но почти ничего не пил, и теперь был трезв и бодр и готов к противоборству, которое сам выбрал. Калабрийцу потребовалась минута, в течение которой он сыпал проклятьями, для того, чтобы открыть дверь комнаты. Она была голой и нежилой. В ней стояли деревянный стол со стулом и одностворчатый платяной шкаф. На стене — гравюра с видом Рима в тонкой рамке. Их ждали две одинарных кровати, отделенные друг от друга низким столиком, на котором покоились закрытая библия и маленькая лампа. Клаудио качнулся вперед, как если бы для него теперь стало неважным, открыта ли дверь, и с яростной неуклюжестью принялся срывать с себя одежду, отлепляя ее от спины, рук и ног, а затем в одних подштанниках тяжело рухнул на серое покрывало. Джанкарло вытащил ключ из замка и запер дверь. Ключ положил в карман. Холодный и углубленный в себя, потому что больше не надо было бежать, спасаться бегством, Джанкарло с презрением поглядел на фигуру, распростертую на постели. Его взгляд пробежал по волосатым ногам и животу с валиком жира и поднялся ко рту, с трудом втягивавшим воздух. Он стоял довольно долго, чтобы убедиться другие жильцы спят. Лежащий казался Джанкарло животным, необразованным, неграмотным животным. С решимостью, которой у него было прежде, он пошарил рукой под подолом рубашки и вытащил P38 из–за пояса. На цыпочках молча он двинулся по линолеуму и остановился в двух метрах от постели. Он оказался достаточно близко от Клаудио и одновременно вне его досягаемости. — Клаудио, ты слышишь меня? — спросил он напряженным шепотом. В ответ только затрудненное прерывистое дыхание. — Клаудио, я хочу с тобой поговорить. Утробное урчание, выражавшее протест и раздражение. — Клаудио, ты должен проснуться. У меня есть к тебе вопросы, свинья. Теперь немного громче. Недостаточно чтобы заставить Клаудио повернуться, но достаточно, чтобы рассердить его и заставить пошевелить плечами раздраженно передернуть ими, как бы избавляясь от надоевшей блохи. — Клаудио, проснись! Глаза открылись, изумленно уставясь на предмет, который оказался совсем рядом с ними: протянутая рука с пистолетом. Мысль, которую он прочел в глазах мальчика, была ясна и пробилась даже сквозь пары пива, выпитого на станции, и вина — в пиццерии. — Клаудио, ты должен знать, что смерть совсем близко от тебя. Я готов убить тебя, вот сейчас, когда ты лежишь на спине. Ты спасешься только, если скажешь мне все, что я хочу знать. Понимаешь, Клаудио? Голос гудел в затуманенном мозгу лежащего на постели человека, а смысл сказанного, казалось, напоминал слова родителя, излагавшего ультиматум, который он собирался предложить своему ребенку. Пружины постели застонали, мощное тело мужчины начало шевелиться, меняя положение, когда он начал двигать головой назад и вперед, стараясь отодвинуться подальше от пистолета Джанкарло наблюдал, как Клаудио пытался собраться с силами и перейти от смутного сна к реальности, в которой присутствовала легкая фигурка с зажатым в руке пистолетом P38... Юноша давил на него, нажимал, понимая, что момент для этого благоприятный. — Тебе некуда податься, никто тебя не спасет. Я убью тебя, Клаудио, если ты не скажешь мне то, о чем я спрошу. Убью тебя и из тебя потечет кровь. Юноша чувствовал себя как бы отделенным от произносимых им слов, отделенным звуками, которые слышало его ухо. — Это P38, Клаудио. Оружие бойцов НАП. Он заряжен и мне достаточно только нажать на спуск. Только нажать, и ты мертвец, и будешь гнить, пожираемый мухами. Ясно я говорю, Клаудио? Мальчик не узнавал себя и силу, с которой он сжимал пистолет. — Это P38. Многие были убиты из него. — Чего ты хочешь? — Ответа. — Не играй со мной, мальчик. — Если я захочу с тобой поиграть, Клаудио, то я это сделаю. Если я захочу подразнить тебя, я это сделаю. У тебя нет ничего, кроме информации, которую я хочу от тебя получить. Дай ее мне, и будешь жить. Это или пуля из P38. Мальчик видел, что человек напрягается, стараясь услышать в ночной тишине какие–либо признаки жизни в доме. Его уши старались уловить что–нибудь, что дало бы ему надежду на спасение, и поняв, что пансион спал, окутанный ночью, он впал в тупое уныние. Большое тело Клаудио снова опрокинулось на постель, как если бы он признал себя побежденным, и пружины матраца застонали. — Чего ты хочешь? Он готов, подумал Джанкарло, готов, как и всегда. — Хочу узнать, где спрятан этот человек, которого захватили сегодня утром. Смысл произнесенного свалился на него, как стремительная снежная лавина на высотах Апеннин, и окутал его полностью. — Если хочешь жить, Клаудио, ты должен сказать мне, где его найти. — Теперь полегче, поосторожней с этой жирной свиньей. Полуулыбка все еще держалась на лице Клаудио, потому что выпитое продолжало на него действовать, и самоконтроль, который помог бы ему скрыть первое, слабое удивление, смешанное с любопытством, отсутствовал. — Как бы я мог это узнать? — Ты это узнаешь. Потому что, если ты этого не сделаешь, умрешь. — Я не привык к таким вещам. — В таком случае ты мертвец, Клаудио. Мертвец, потому что глуп, мертвец, потому что не знаешь. На пальцах ног со скоростью змеи Джанкарло качнулся вперед, и сделал выпад правой рукой, смысл которого стал понятен только в момент, когда дуло пистолета уперлось в ухо человека. Мгновение Джанкарло не двигался, потом провел дулом по испуганному дрожащему лицу и острая игла мушки содрала ленту кожи, пробравшись сквозь чащу щетины и волос. Клаудио попытался ухватить пистолет но схватил только воздух, он опоздал, и снова откинулся на постель, а кровь заструилась вдоль его щеки. — Клаудио, не стоит умирать из–за глупости и идиотизма. Ты, наверно, уже понял, что я больше не дитя, которого защищали в «Царице Небесной». Скажи мне, куда они забрали его. Скажи мне. Требование ответа, резкое, повелительное, пробилось сквозь усталость и опьянение, струйка крови под его рукой, когда он прикоснулся к лицу, была очень убедительным доказательством. — Они не говорят мне таких вещей. — Клаудио, этого недостаточно, чтобы спастись. — Не знаю. Богом клянусь, не знаю. Джанкарло увидел, что маятник в своем качании доходит до предела в ту и другую сторону — в душе человека происходила борьба, он хотел выжить. Если бы он заговорил теперь, то непосредственная опасность, угрожавшая жизни в эту минуту, отступила бы, но на ее место пришел бы страх возмездия, угроза того, что рано или поздно месть организации обрушится на его тупую голову, и его предательство, таким образом даст лишь временное избавление. Юноша ощутил эту борьбу, попеременные победы, одерживаемые двумя армиями, ведущими войну в мозгу человека. — Тогда ты умрешь из–за своего невежества. С шумом, потому что механизм был несовершенен, Джанкарло взвел пальцем курок пистолета. Звук этот сопровождался эхом, раскатившимся по комнате. Это был мрачный и необратимый звук. Клаудио теперь сел на постели, опираясь на локти, рука его оторвалась от царапины. Глаза, огромные, как блюдца, вглядывались в полумрак, пот катился по его лбу ручейками. Он казался мрачным, жалким и побитым. Его внимание было приковано к неподвижному барабану и дулу, наставленному на его грудную клетку. — Они забрали его в Меццо Джиорно, — прошептал Клаудио, как человек, находившийся за бархатным занавесом исповедальни, у которого было много что сообщить Святому Отцу, но который боялся, чтобы кто–нибудь не подслушал его слов. — Меццо Джиорно — это полстраны. Куда они его упрятали на юге? Джанкарло, будто киркой, пробил путь к этому человеку. Он подавил его. Он держал пойманную крысу в клетке и пока еще не предлагал ей спастись. — Они поехали в Аспромонте... — Аспромонте простирается на сто километров, пересекая Калабрию. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Прошел все это расстояние крича, взывая и обыскивая все фермы, амбары, пещеры? Ты не ответил мне, Клаудио. — Он говорил, и голос его был похож на глубокий холод льда на холмах зимой. — Мы в Аспромонте семья. Некоторые выполняют одну работу, другие другую в нашем деле. Они послали меня в Рим захватить его. Там были кузен и племянник кузена, которые должны были привезти его в Аспромонте, где его собирались держать. Там есть еще кто–то, кто должен караулить его... — Где они будут его караулить? — Взведенный пистолет приблизился на дюйм к голове Клаудио. — Клянусь Богом, клянусь душой Мадонны, я не знаю, где они будут его держать. Юноша видел его явное отчаяние, чувствовал, что он открывает ему всю правду. — Кто тот человек, который будет его караулить? Это были первые и весьма слабые следы доброты в голосе юноши. — Это брат моей жены. Его зовут Альберто Саммартино. — Где он живет? — На акварской дороге недалеко от Косолето. — Я не знаю этих названий. — Это большая дорога, которая ведет в горы от Синопли, а затем дальше в Делиануово. Между Акваро и Косолето расстояние в километр. С левой стороны там оливковый сад, это примерно в четырехстах метрах от Косолето, где дорога начинает взбираться в гору к деревне. Ты увидишь белый дом, стоящий в стороне от дороги. Там много собак и овец. У дома желтая машина, «альфа». Если ты отправишься туда, то найдешь Альберто. — И он будет сторожить англичанина? — Так они договорились. — Может быть, ты только пытаешься сыграть со мной шутку. — Клянусь пресвятой девой, нет. — Ты свинья, Клаудио. Сопливая, хнычущая, трусливая свинья. — Что ты теперь со мной сделаешь? Побитая собака, он даже не знает, получил ли наказание сполна, и возможно ли еще вновь завоевать благоволение хозяина. На нижнем этаже кто–то спустил воду в туалете. — Я привяжу тебя и оставлю здесь. Обычный ответ.