Попытайся его понять, Джеффри, потому что сейчас не время спорить. — Мы видим, как народ угнетают гангстеры «Демокрациа Кристиана», и мы боремся за то, чтобы их уничтожить. Коммунисты, которые должны быть голосом народа, в кармане у ДК. — Юноша дрожал, когда произносил эти слова, — казалось, они причиняли ему физическую боль. — Понимаю, Джанкарло. — В день, когда тебя захватили в Риме калабрийские свиньи, я был с лидером нашей ячейки. Нас подкараулила полиция. Они схватили нашего лидера, увели ее в цепях и окружили, держа наготове пистолеты. С нами был еще один человек — Паникуччи. Сначала он не придерживался нашей идеологии, но потом проникся ею и стал лоялен к нам и верен, как отважный лев. Они застрелили Паникуччи как собаку. — А где были вы, Джанкарло? — На улице напротив. Она попросила меня принести газеты. Я был слишком далеко от нее и не мог помочь. — Понимаю. — Харрисон говорил тихо, подделываясь под настроение юноши, настроение поражения. Он не должен его унижать. — Я не мог помочь. Я не мог ничего сделать. Скоро эта маленькая дрянь расплачется, подумал Харрисон. Если бы пистолет не упирался ему в ребра, Джеффри Харрисон смеялся бы до колик. Сага о чертовом героизме. Напротив через дорогу покупал газеты. И какую же медаль тебе за это выдать? Быстро проскочили дорогу на Вибо Валентиа, прогрохотали по мосту, внизу блестела вода изголодавшейся от засухи реки Месимы. — Расскажите мне о той, которую вы называете лидером. — Это Франка. Она наш вождь. Она их ненавидит и борется с ними. Они будут ее мучить во имя своего дерьмового демократического государства. Они мерзавцы и будут ее мучить. — И вы любите эту девушку, Джанкарло? Казалось, от этого вопроса весь запал юноши пропал, испарился, как газ из проколотого шарика. — Я люблю ее, — прошептал Джанкарло. — Я люблю ее, и она любит меня. Мы были вместе в постели. — Понимаю ваши чувства, Джанкарло. Понимаю вас. Ах ты проклятый лжец, Джеффри, когда в последний раз ты любил женщину? Сколько времени? Не так недавно, не на прошлой неделе. Чертов лжец. В самом начале это было с Виолеттой, это отчасти напоминало любовь, а? Да, отчасти напоминало... — Она красива. Она настоящая женщина. Очень красивая, очень сильная. — Понимаю вас, Джанкарло. — Я вызволю ее, я ее освобожу. Машина свернула следуя за поворотом дороги к шлагбауму. Руки Харрисона вцепились в руль, затекли, стали неподатливыми и неуклюжими. — Вы собираетесь ее освободить? — Мы освободим ее вместе, Аррисон. Харрисон уставился на него, буравя его глазами, не забывая время от времени смотреть на дорогу... Ущипни себя, лягни себя в зад. Отбрось одеяло и оденься. Это просто кошмарный сон. А что же еще? Он знал ответ, но все–таки спросил. — Как вы собираетесь это сделать, Джанкарло? — Вы со мной, Аррисон. Мы вместе. Они вернут мне мою Франку. а я верну им вас. — Это не сработает так, как вы рассчитываете. Больше не сработает... после Моро... — Вам следует надеяться, что сработает. В его голосе снова появились ледяные нотки. — После дела Моро не сработает. Они не пойдут на переговоры. — В таком случае дело оборачивается плохо для вас, Аррисон. — Где были вы, когда это случилось с Моро? — В Римском университете. — И что же, там не было никаких газет, черт бы их побрал? — Я знаю, что случилось. Харрисон почувствовал, что самоконтроль покидает его и постарался преодолеть себя. Его глаза больше не были прикованы к дороге, он повернул голову к юноше. Их носы, лица, небритые щеки, — все это было почти рядом, почти нераздельно. — Если это ваш план, то он безумен. — Это мой план. — Они не примут его, это ясно и ребенку. — Они сдадутся, потому что они слабы и мягкотелы, они расслабились, ожирели от излишеств. Они не могут выиграть, им не под силу бороться с мощью пролетариата. Они не могут противостоять революции рабочих. Когда мы уничтожим систему, об этом дне будут говорить. Боже, как его убедить? Харрисон сказал спокойно, подчеркивая важность слов интонацией: — Они не пойдут на уступки... Юноша закричал: — Если они мне ее не вернут, тогда я убью вас. Вопль загнанной в ловушку горной кошки, и по подбородку Джанкарло потекла струйка слюны. Боже мой, это не могло быть правдой. Не могло случиться с Джеффри Харрисоном. Он должен был как–то избавиться от его злобы и ненависти. Харрисон резко подал машину вправо, нажал на тормоз и свистнул в унисон со скрипом шины. Машина остановилась. Пистолет теперь оказался у его шеи, вплотную прижатый к вене за ухом. — Заводи двигатель, — прошипел Джанкарло. — Веди машину сам, — пробормотал Харрисон, вжимаясь в свое сиденье и сложив руки на груди. — Поезжай или я застрелю тебя... — Как тебе угодно. — Послушай, Аррисон. Слушай, что я скажу. Рот вплотную приблизился к его уху, словно соревнуясь с пистолетом. Дыхание было горячим и порывистым. — В Семинаре, в городской ратуше я оставил записку. Это коммюнике «Нуклеи Армати Пролетари». Когда его найдут, то прочтут очень внимательно. Это произойдет утром, когда придут люди. Рядом с запиской твоя карточка. По ней они поймут, что я захватил тебя, а позже утром они найдут амбар. Это будет подтверждением того, что я сообщаю правду, потому что они увидят там тела. Ты мне больше не нужен, Аррисон. Ты мне больше не нужен, пока они будут считать, что ты у меня. Я говорю ясно? Так почему же он этого не делает, недоумевал Харрисон. Он, что, совсем лишен принципов и сострадания? Харрисон решил не спрашивать. Пистолет сильнее прижался к его коже, и сопротивление стало ослабевать. Ты ведь не поддашься запугиванию, Джеффри? Харрисон двинул рычаг передач, повернул ключ зажигания, и машина тронулась. Позже они поговорят, поговорят, но не сейчас. Пройдет много минут, прежде чем они поговорят снова. В том месте, где залегли карабинеры, поблизости от двухэтажной виллы Антони Маззотти они без труда могли подслушать рассказ женщины хозяину дома. Она была в состоянии, близком к истерике, и говорила, заикаясь. Разговор происходил прямо у входной двери. На ней было платье из хлопчатобумажной ткани, на плечах шерстяной платок, на ногах резиновые сапоги — все это она, по-видимому, набросила в спешке. Человек, с которым она говорила, был в пижамных брюках, поверх был надет халат. Наступила короткая пауза, во время которой Маззотти исчез в доме, оставив женщину одну. Лицо ее было на свету, так что карабинеры, хорошо знавшие население в округе, могли ее узнать. Когда Маззотти снова появился у двери, он уже был одет и нес двухствольный дробовик. Пока они быстро шли вниз по дороге и по лесной тропинке, женщина крепко держалась за руку Маззотти, и значительную часть своего рассказа шептала ему в ухо, что помешало им услышать шаги людей, одетых в камуфлированные формы. Она услышала выстрелы в амбаре, а она знала, что ее муж должен был там дежурить ночью, знала, что он оставался в амбаре по поручению сеньора Маззотти. О том, что она там увидела, она говорить не могла, но от ее воя проснулись деревенские собаки. Маззотти не делал попытки заставить ее замолчать, — чудовищность того, что она рассказала, потрясла и ошеломила его. Когда карабинеры вошли в амбар, женщина бросилась ничком на тело мужа, ее руки ласкали его чудовищно обезображенную голову, она прижималась лицом к отверстию на виске величиной с монету. Маззотти, ослепленный светом фонарей, уронил дробовик на земляной пол. В затхлую комнату принесли еще фонари и нашли второе тело, лицо убитого было искажено изумлением и ужасом. Дежурных оставили в амбаре до рассвета, а капитан поспешил со своими узниками к джипу. Через несколько минут после прибытия в казармы Пальми, офицер позвонил в Рим, узнал номер домашнего телефона Джузеппе Карбони от несговорчивого ночного дежурного и поговорил с полицейским. Карбони дважды задал один вопрос и дважды получил убийственный ответ. — Там была цепь, свешивавшаяся с потолочной балки, а на ней часть разбитых наручников. Это было место, где они, должно быть, держали англичанина, но, когда мы пришли, его там не было. * * * Одинокая машина на пустой дороге, быстро несущаяся по Ауто дель Соль. Это было где–то близко к щиколотке Италии, позади остались ее каблук и пальцы ног. На большой скорости Джеффри Харрисон и Джанкарло Баттистини направлялись в Рим. Джеффри, Джанкарло и P38. Арчи Карпентер наконец уснул. Его комната в отеле была чудовищно жаркой, но у него не было желания жаловаться дирекции гостиницы на плохую работу кондиционера. Он выпил в ресторане больше, чем рассчитывал.