Глава 1 Туча приползла откуда-то с юго-запада и добрых полдня угрожающе маячила в отдалении, незаметно для глаза надвигаясь, разрастаясь вширь и приобретая все более зловещую темно-фиолетовую окраску. Пока она была далеко, на нее мало кто обращал внимание — заслоненная домами и крышами, почти неразличимо сливающаяся с повисшим над центральными магистралями сизым маревом выхлопных газов, туча не бросалась в глаза. Лишь изредка истомленный жарой, облитый семью потами, одуревший от рева тысяч перегретых двигателей и бензинового перегара, находящийся на грани нервного срыва водитель, застрявший в пробке где-нибудь на Кутузовском, вперив мученический взгляд в далекий светофор, замечал, что фоном этому светофору служит не голубовато-сизая мутная дымка, заменяющая москвичам дневное небо, а наливающаяся угрожающей чернотой стена. Прохлада, которую обещал надвигающийся ливень, мимолетно радовала; перспектива гнать забрызганную грязью машину на мойку уже не так огорчала да и вообще забывалась, когда наступало время продвинуться вперед на метр-другой, осторожно отпустив педаль сцепления. А туча не спешила. Она была полна нерастраченных сил и самых серьезных намерений, и ей было решительно некуда торопиться. Размерами своими она значительно превосходила даже тот гигантский город, на который сейчас наползала и который, как всегда, старательно делал вид, будто ему нет никакого дела до погодных аномалий. Туча и впрямь была равнодушна к тому, куда именно упадет любая из миллиардов исторгнутых ею капель; ей было решительно все равно, поливать водой президента со всей его охраной, роющегося в помойке бомжа или невзрачного, неброско одетого человека в темной спортивной куртке, который, взобравшись на крышу, занял огневую позицию за вентиляционной трубой. В руках у него была не слишком современная, но проверенная и надежная снайперская винтовка системы Драгунова с мощным оптическим прицелом и длинным глушителем заводского производства, на носу поблескивали солнцезащитные очки в пластмассовой оправе, которая вышла из моды года два, а то и три назад. Вылинявшее кепи старого армейского образца было низко надвинуто на лоб, так что оставалось только гадать, лыс стрелок, лохмат или щеголяет модельной прической. Видневшиеся из-под кепи темные волосы были обильно сбрызнуты сединой, загорелое скуластое лицо было открытым и располагающим; на левом плече, надежно скрытая рукавом спортивной куртки, синела татуировка, в которой, помимо раскрытых парашютов, распахнутых крыльев и скрещенных автоматов Калашникова, можно было без труда разглядеть затейливо переплетенные надписи «ДРА» и «ДШБ». Раскалившееся на солнце кровельное железо прогибалось под ногами и громыхало, как раскаты далекой грозы. Присев на корточки за вентиляционной трубой и снимая с винтовки линялый брезентовый чехол, в каких бывалые рыбаки возят удочки (не современные трех-, а то и пятиколенные телескопы из прочного стеклопластика, а старомодные разъемные бамбуковые удилища с потемневшими от времени железными или даже медными соединительными кольцами), стрелок озабоченно покосился на тучу, которая вплотную подползла к юго-западной границе центра и, освещенная яркими лучами послеполуденного солнца, являла собой весьма внушительное зрелище. В отличие от большинства москвичей, которые под надвигающимся ливнем рисковали разве что промокнуть, стрелок был по-настоящему озабочен: дождь мог помешать ему выполнить боевую задачу. Присоединяя к «драгуновке» магазин, стрелок думал о том, сколько таких же, как он, виртуозов винтовки в свое время выходило на гулкие, прокаленные солнцем московские крыши. Было очень легко представить себе, что прямо в эту секунду десятки профессионалов подстерегают свои жертвы, затаившись на чердаках, за вентиляционными трубами и кирпичными брандмауэрами. Впрочем, несмотря на то, что уже полтора десятка лет он состоял на учете в психоневрологическом диспансере, ветеран полузабытой войны хорошо понимал: времена переменились, и дорогу в бизнесе теперь расчищают не стволами и кулаками, а деньгами и связями. А если все это оказывается бессильным и возникает острая нужда кого-либо физически устранить, на дело, как правило, идет не профессиональный стрелок, а какой-нибудь отморозок с «пимкой», а то и со взрывоопасной китайской «тэтэшкой» в руке — подстерегает жертву у подъезда, всаживает в нее почти всю обойму, бросает ствол в кусты и убегает… Впрочем, обо всем этом стрелок подумал мимоходом и без какой-либо горечи, ибо вовсе не являлся профессиональным киллером. Проблемы наемных убийц его не беспокоили; что же до тех, в кого упомянутые наемники время от времени более или менее метко стреляли, то в отношении их обладатель линялого чехла для удочек и афганской татуировки рассуждал очень просто: чем меньше на свете останется этой сволочи, тем лучше. Он уже давненько ни в кого не стрелял, и сейчас его по-настоящему волновало только одно: не оплашать бы с непривычки. Когда затвор винтовки с привычным лязгом стал на место, дослав в патронник любовно начищенный до блеска патрон, последние сомнения улетучились. Винтовка лежала в руках ладно, удобно и правильно — так, что казалась неотъемлемой частью организма, — и попасть из нее в цель с любого разумного расстояния казалось не труднее, чем ткнуть стоящего напротив человека указательным пальцем в лоб. Немногочисленные и притом весьма слабые сомнения в необходимости задуманного улетучились тоже; стрелок преисполнился такой же спокойной, несокрушимой уверенности, как и туча, что наползала на центр с юго-запада. Ее фронт уже накрыл собою одну из кривых, вечно запруженных транспортом центральных улиц. Черно-фиолетовое, громыхающее и с угрозой поблескивающее молниями ядро тучи было еще довольно далеко, но небо над головой уже посерело, и на сухой пыльный асфальт упали, расплывшись темными звездочками, первые капли дождя. В это самое время в тесном внутреннем дворике, зажатом между такими же тесными, обнесенными глухими бетонными заборами и кирпичными стенами двориками китайского ресторана и магазина модной одежды, с негромким, солидным рокотом поднялись пластинчатые ворота гаража. Из ворот, едва слышно шелестя соответствующим экологическим стандартам двигателем и лаково поблескивая угольно-черными бортами, выкатился новенький седан «шевроле» — скромная по московским меркам, неброская и в то же время скоростная и комфортабельная машина с вместительным багажником. В уютном салоне со всеми удобствами разместились трое крепких, далеко не старых мужчин в деловых костюмах, которые у всех троих одинаково топорщились слева под мышкой. Судя по тому, как машина проседала на задний мост, вместительный багажник вмещал в себя нечто куда более объемное и увесистое, чем запасное колесо. Водитель нажатием клавиши опустил стекло слева от себя; одетый в серую униформу охранник у ворот, обменявшись с ним понимающим взглядом, в свою очередь нажал кнопку, и глухая металлическая пластина с электрическим жужжанием и тяжким рокотом поползла влево, открывая выезд на улицу. На покатое ветровое стекло упало несколько капель; включив правый поворот, водитель щелкнул расположенным на рулевой колонке рычажком, и «дворники» с тихим шорохом смахнули со стекла досадную помеху. — Дождик начинается, — констатировал сидевший справа от водителя коренастый брюнет, у которого темный ежик волос начинал расти едва не от самых бровей, а об мощный загривок, казалось, можно было согнуть лом. Водитель, длинный сутулый тип с льняными волосами, бесцветными глазами и утиным носом, в ответ лишь безразлично дернул гладко выбритой щекой и нажал клавишу стеклоподъемника, закрывая окно. — Опять везем, — вздохнул брюнет, явно имевший склонность к констатации фактов, и без него хорошо известных окружающим. — Возим и возим! Сколько уже перетаскали — это же подумать страшно! И — как в бездонную бочку. И куда только влезает, а? — А ты сам у них спроси, — посоветовал молчаливый водитель. — Так и скажи: куда, мол, у вас влезает? Они люди негордые, ответят. И притом исчерпывающе. Переспрашивать, по крайней мере, точно не захочется. — Шуточки у тебя, — проворчал брюнет, глядя, как справа от него за уже забрызганным дождевыми каплями тонированным оконным стеклом неторопливо проплывает парадное крыльцо с броской, утыканной яркими лампочками вывеской. «Казино “Бубновый валет”», — гласила надпись на вывеске. — Заткнитесь и занимайтесь своим делом, — не терпящим возражений тоном произнес человек, расположившийся на заднем сиденье «шевроле». На вид он был лет на десять старше своих спутников, а его строгий деловой костюм мог многое рассказать опытному глазу о его доходах и привычках. Одного взгляда хватало, чтобы понять: называя костюмы от Пьера Кардена дешевкой, он знает, что говорит. К его сухому костистому лицу будто навек прикипело выражение брезгливой скуки. Аккуратно подстриженные английские усики нависали над торчавшей из почти безгубого рта тонкой коричневой сигарой, которую никто и никогда не видел зажженной. Галстук ему заменял кокетливо повязанный шелковый шейный платок золотисто-табачного цвета, и даже характерное вздутие слева под мышкой, где серьезные люди обыкновенно носят наплечную кобуру, у него выглядело не неизбежным злом, а данью последней, недоступной пониманию простых смертных моде. Словом, он слишком сильно смахивал на большого воротилу, чтобы являться таковым на самом деле. И верно: ответственность на нем лежала огромная, вел он себя так, словно денно и нощно держал на своих плечах небо, не давая ему рухнуть на землю, но на деле в платежной ведомости казино «Бубновый валет» напротив его фамилии значилась скромная должность «менеджер». Менеджеры, конечно, бывают разные; одни следят за тем, чтобы покупатели не входили в торговый зал без инвентарных корзинок, а другие открывают ногой двери, расположенные по обеим сторонам бесконечных кремлевских коридоров. Человек с сигарой слишком дорожил своей обувью, чтобы пинать ею дверные филенки, но это было, пожалуй, единственное, что его сдерживало; в остальном же он испытывал к обитателям кремлевских коридоров не больше пиетета, чем к двоим костоломам, что ныне делили с ним узкое пространство автомобильного салона. Человек с сигарой звался менеджером, но тот, кто назвал бы его фокусником или даже волшебником, оказался бы намного ближе к истине, чем составлявший платежную ведомость бухгалтер. Обладатель несгораемой сигары и шелкового шейного платка за свою жизнь освоил всего один фокус, зато фокус этот удавался ему отменно, и сегодня настало время продемонстрировать этот фокус в очередной раз. Собственно, фокус был нехитрый, и на месте человека с сигарой запросто мог оказаться кто-то другой — например, человек с трубкой, человек с зубочисткой или вот этот бритоголовый, не в меру общительный брюнет с переднего сиденья. Но тут уж, извините, кто смел, тот и съел. Да, на свете существуют прекрасно оплачиваемые работы, справиться с которыми может любой дурак. Например, работа президента, спикера парламента или старшего менеджера казино «Бубновый валет». Но пусть-ка упомянутый дурак попробует такой работы добиться! Парадокс? Ничего подобного! В конце концов, ум и высшее образование для того и нужны, чтобы получать как можно больше, работая как можно меньше. А брюнет с чугунным загривком пускай продолжает ездить на переднем сиденье (тем паче что ему там ездить очень нравится) и получать деньги за то, что заслоняет своей твердокаменной тушей от пуль тех, кто действительно чего-то стоит в этой жизни… Черный «шевроле» миновал нерегулируемый перекресток. Утконосый водитель привычно скользнул равнодушным взглядом по желтому квадрату знака «Главная дорога» и потрепанному синему грузовому микроавтобусу, что, моргая оранжевым указателем поворота, стоял на выезде из переулка. Сзади послышался возмущенный рык пришпоренного дизельного движка. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, водитель заметил, как синий микроавтобус с рискованной наглостью, давно вошедшей в кровь и плоть любого московского водителя, вывернулся из переулка и вклинился в плотный поток движения через одну машину от черного «шевроле». Сквозь рябое от дождя стекло было видно, что микроавтобусом управляет дебелый рыжий мужик лет сорока, одетый в белоголубой десантный тельник без рукавов. На мощных, основательно заросших жиром бицепсах синели какие-то татуировки; красное кепи с длинным козырьком было надвинуто до самых бровей, поверх козырька поблескивали темными стеклами сделавшиеся ненужными с приходом тучи солнцезащитные очки. Водитель микроавтобуса курил, выставив в окошко голый локоть и время от времени стряхивая наружу пепел с полным пренебрежением к действующему административному кодексу, косо глядящему на засорение дорог общего пользования. — Зонтик от солнца по-сербски будет «солнцебрана», — неожиданно для себя самого ударившись в воспоминания о давней поездке к теплому морю в разоренную натовскими миротворцами братскую славянскую страну, сообщил утконосый водитель «шевроле» своему напарнику. — А парашют знаешь как будет? Падобрана! В смысле, обороняет от падения. — Чудно, — хмыкнул брюнет с переднего сиденья. — Чего только люди не сочинят! Падобрана… — Зато сразу понятно, что к чему, — вступился за сербов водитель. — И слова все свои, родные, а не надерганные откуда попало… Как перевести на русский язык «парашют»? Не знаешь? И никто не знает, потому что слова такого мы не придумали, поленились. А вот сербы не поленились, и им в своем языке все понятно. Надо тебе зад свой от падения уберечь — бери падобрану… — А мы с тобой, стало быть, «падлобрана», — миролюбиво предположил брюнет, не любивший пустых теоретических споров и старавшийся свести их к какой-нибудь более или менее плоской остроте. — Обороняем, стало быть, хозяйское добро от всякой падлы… — Соображаешь, — хмыкнул водитель, отдавая должное лингвистическим способностям приятеля. — Так оно в натуре и есть. Под неодобрительное молчание человека с сигарой он, едва притормозив, бросил послушную иномарку в полукруглое жерло подворотни и погнал ее бесконечными дворами-колодцами, где на веревках мокло вывешенное какими-то ротозеями белье, а из-под колес с возмущенными воплями шарахались облезлые бродячие коты. Это был заповедник давно минувших времен, каким-то чудом уцелевший в самом сердце гигантского современного мегаполиса. Помимо облезлых котов, тут водились ядовитые старухи с кошелками и алюминиевыми молочными бидончиками, а также вздорные старики с палочками, чьи засаленные и обвисшие, купленные в середине прошлого века пиджаки были густо увешаны потемневшими орденскими планками. Место здесь было глухое, странное и где-то даже страшноватое, но по дороге в банк утконосый водитель неизменно сворачивал сюда, ибо такой маневр позволял объехать преизрядных размеров пробку, что в это время дня обычно намертво закупоривала ближайший перекресток. Человек на заднем сиденье вынул изо рта сигару и с неодобрительным видом обнюхал ее. Ему хотелось сказать, что в их деле привычки хорошими не бывают и до добра не доводят — кроме, естественно, привычки держать ухо востро, — но он промолчал: во-первых, потому что не хотел вступать в полемику с быдлом, а во-вторых, потому что получасовое стояние в пробке ему вовсе не улыбалось и было, пожалуй, куда более опасным, чем этот предсказуемый и оттого рискованный рывок через проходные дворы. Впрочем, водитель и сам знал, что сильно рискует, раз за разом следуя одной и той же дорогой. Поэтому, прокладывая извилистый путь через многочисленные арки, мимо помоек и веревок с мокнущим бельем, он смотрел не столько вперед, на дорогу, сколько назад, в зеркало. Там, в зеркале, неотступно маячил, то скрываясь из вида за очередным сырым, облупленным углом, то снова возникая во всей своей неприглядной красе, давешний синий микроавтобус. — Привязался, сука, — сквозь зубы констатировал водитель и, вынув из кармана пачку, зубами вытянул из нее сигарету. Его коренастый напарник, перекрутившись на сиденье, посмотрел назад. — Не ты один такой умный, что в пробках стоять не любишь, — заметил он, давая коллеге прикурить. — И не ты один, заметь, вырос в центре Москвы. Расслабься. Что он нам сделает, этот сундук? Забежит вперед и загородит дорогу? Водитель, крайне редко позволявший кому-либо забежать вперед себя, в ответ лишь пренебрежительно хмыкнул и чуть-чуть, на два пальца, опустил оконное стекло. Сигаретный дым, вытягиваясь плоской лентой, потек в щель; снаружи, будто в ответ, в салон залетело несколько капелек дождевой воды. Впереди уже маячило темное жерло последней перед выездом на улицу арки, в конце которой брезжил серенький ненастный день. Резкий порыв ветра взметнул над испещренной рытвинами мостовой обрывки бумаги и куски грязной полиэтиленовой пленки. Над побитой ржавчиной двускатной крышей восьмиэтажного дома показался рваный черно-фиолетовый край грозовой тучи, похожий на расплывающееся в мутной воде содержимое чернильницы. В разом потемневшем небе сверкнула молния; трескучий раскат грома был таким сильным, что машина ощутимо присела на амортизаторах. Коренастый брюнет повернул голову и открыл рот, намереваясь осведомиться у водителя, зачем тому понадобилось так шумно портить воздух. Шутка застыла у него на губах, когда он увидел, как его напарник падает простреленной головой на руль. В ветровом стекле напротив его лица красовалась аккуратная круглая дырка, в которую задувал тугой прохладный сквозняк. Подголовник сиденья и стекло бокового окна были густо забрызганы кровью и беловатыми, отвратительными на вид комками. Еще ничего толком не поняв, но чувствуя, что его сейчас стошнит, брюнет рефлекторно схватился левой рукой за испачканный кровью руль в отчаянной попытке предотвратить неизбежное столкновение. Увы, было поздно. Потерявший управление «шевроле» на приличной скорости въехал бампером в угол дома. Очередной раскат грома заглушил лязг, скрежет и звон стекла, с которыми перед дорогой иномарки превратился в груду хлама. Подушки безопасности сработали с негромким хлопком, припечатав к спинкам сидений убитого водителя и его утратившего связь с реальностью коллегу. В следующее мгновение хлынул настоящий дождь, затянув происходящее зыбкой серой пеленой. На искореженном, курящемся горячим паром капоте, на лаковой крыше, на корявом асфальте и ржавых жестяных крышках мусорных баков заплясали фонтанчики водяных брызг. Сквозь ровный шум дождя и несмолкающие громовые раскаты до сидевших в салоне разбитой иномарки людей едва донеслось хриплое клокотание подъехавшего и остановившегося рядом синего грузового микроавтобуса. Засевший за вентиляционной трубой стрелок аккуратно упаковал винтовку в чехол от удочки и забросил чехол за спину. Подбирать гильзу, которая, скатившись по мокрому железу крыши, упала в бурлящий и пенящийся водосточный желоб, он не стал. Поправив на голове армейское кепи, с козырька которого капало, как со стрехи деревенского дома, снайпер осторожно, чтобы не поскользнуться, добрался до слухового окна и нырнул в сухой, пахнущий пылью и голубиным пометом полумрак чердака. Винтовка все еще оставалась при нем; профессионалы так не поступают, но человек с красноречивой татуировкой на левом плече и не пытался сойти за такового. Бросать доброе оружие, которое прошло с ним всю войну, а после долгие годы дожидалось своего часа в тайнике на даче, он не собирался; кроме того, его работа еще не завершилась, и винтовка должна была сослужить ему еще одну службу. Выйдя из подъезда, он нырнул в темный туннель подворотни. Вскоре там с громовым треском завелся и ровно затарахтел мотоциклетный движок. А еще мгновение спустя из подворотни выкатилась старенькая вишневая «Ява» с облезлыми никелированными накладками на бензобаке и выданным еще в перестроечные времена номерным знаком. Верхом на «Яве» сидел с головы до ног укутанный в мокрый прорезиненный брезент старой офицерской плащ-накидки водитель в смешном старомодном шлеме и забрызганных дождевой водой очках-консервах. Под накидкой угадывался тощий рюкзак, к багажнику была привязана удочка в потрепанном и линялом брезентовом чехле. Волоча по мокрому асфальту шлейф сизого дыма, отчаянно тарахтя и тускло поблескивая включенной фарой, древний мотоцикл вывернул на улицу и, газанув, скрылся за пеленой дождя. * * * Дело, как им и обещал по телефону оставшийся неизвестным заказчик, оказалось пустяковым. В строгом соответствии с полученной информацией черный «шевроле» в точно указанное время, буквально минута в минуту, прокатился мимо места, где они его поджидали, а потом свернул в ту самую подворотню, которая была аккуратно помечена крестиком на полученном ими подробном (какого не купишь ни за какие деньги ни в одном книжном магазине) плане московского центра. В месте, которое, опять же, было указано заранее, лакированный «шеви» вдруг ни с того ни с сего потерял управление и на скорости около сорока километров въехал своей любовно отполированной заграничной мордой в покрытый облупившейся штукатуркой, разрисованный похабными картинками и надписями угол ветхой сталинской восьмиэтажки. Ощущение было такое, будто смотришь фильм, сюжет которого тебе подробно пересказал какой-то доброхот; в подробном плане, полученном по электронной почте, был упомянут даже хлынувший прямо в момент аварии ливень — о нем, помнится, было сказано: «Не исключена возможность обильных осадков». Вдавливая в пол тугую тормозную педаль старого грузопассажирского «мерина», Ржавый снова подивился предусмотрительности и осведомленности неизвестного заказчика. Эта осведомленность наводила на мысль о близости телефонного анонима к престолу самого Господа Бога; успокаивало лишь то, что, имей заказчик нимб над головой и крылья за плечами, ему незачем было бы прибегать к услугам Ржавого, Кожи и остальных. Пацаны, странно смотревшиеся в одинаковых черных куртках с броской надписью «ФСБ» поперек спины, выкатились под дождь со сноровкой, которая сделала бы честь даже настоящим спецназовцам. Два «узи» и «ингрэм», все с самодельными, но эффективными глушителями застучали, как швейные машинки, пытающиеся сшить смокинг из автомобильных покрышек; от черного «шеви» во все стороны полетели стеклянные брызги, куски пластика и бледные, хорошо заметные на фоне рушащейся с неба воды искры. Все было кончено в считаные секунды, задолго до того, как опустели магазины штурмовых пистолетов; сопротивления, о возможности которого предупреждал осторожный заказчик, так и не последовало. Убедившись, что все три пассажира черного «шевроле» перешли в состояние полного покоя и пребудут в этом состоянии навеки, хладнокровный и не чуждый рисовки Лещ выпустил короткую очередь по багажнику. Искры брызнули густым снопом; по борту микроавтобуса, заставив сидевшего за рулем Ржавого испуганно вздрогнуть и отпустить короткое непечатное словцо, звонко щелкнул случайный рикошет. Крышка багажника послушно, как в кино, отскочила (Ржавый при этом подумал, что стрелять по замку не было никакой необходимости — там, в салоне, под сиденьем водителя, есть такой рычажок, который позволяет открыть багажник без пальбы и иного насилия), и пацаны, почти неотличимые друг от друга в своих черных куртках и мокрых трикотажных масках, принялись перебрасывать в «мерседес» пятнистые от дождя брезентовые мешки. Мешки имели прямоугольные очертания и тяжко ухали, падая на голый железный пол; багажник «шеви» был набит ими под завязку, так что Ржавый только диву давался: и как эти москали ухитрились захлопнуть крышку? Как только неповоротливый Рыло забросил в кузов последний мешок и запрыгнул следом, Ржавый (в полном соответствии с полученной инструкцией, черт бы ее побрал со всеми потрохами) рванул ленивый дизельный драндулет с места, направив его в жерло той самой арки, в которую не сумел вписаться водитель «шевроле». Длинный и худой как жердь Кожа, протиснувшись между спинками сидений, уселся рядом, с отвращением содрал с носатой физиономии спецназовскую маску и, вывернув шею, зачем-то посмотрел вверх, на крышу дома. Из этого, естественно, ничего не вышло, поскольку они уже нырнули в арку, но Кожа был самым головастым и никогда ничего не делал просто так. Поэтому Ржавый счел необходимым спросить: — Ты чего, браток? — На крыше он, сука, — сквозь зубы сообщил Кожа и, отхаркавшись, смачно плюнул в закрытое окно. Грязное стекло от этого чище не стало. — Какая такая сука? — спросил Ржавый и поскреб ногтями зудящую татуировку. Сделанная классической жженкой наколка на его мясистом левом плече изображала полуголую грудастую девицу с двумя «кольтами» сорок пятого калибра на изготовку. Девица вышла косоглазой и имела разновеликие груди; кроме того, она, как настоящая привокзальная шлюха, регулярно покрывалась какой-то дико зудящей сыпью, что заставляло даже легкомысленного Ржавого задумываться, не добавил ли недавно откинувшийся с зоны «кольщик» к классическому рецепту жженки чего-нибудь от себя — триппера, например, чесотки, сифилиса или, боже сохрани, СПИДа. А что? Непременным ингредиентом жженки является моча, которая, как и кровь, превосходно переносит из одного организма в другой любую заразу… «Надо бы сходить провериться», — уже далеко не впервые подумал Ржавый, точно зная, что никуда не пойдет, пока без всяких анализов не станет ясно, что дело дрянь. — Снайпер, — ответил на его вопрос Кожа и мокрой спецназовской маской стер плевок с окна. Маску он бросил под ноги. — Водилу снайпер мочканул, зуб даю. С крыши или, может, из окна… В лобовике дыра, в башке дыра… — Чистая работа, — авторитетно подтвердил Рыло, который, согнувшись в низковатом кузове и цепляясь руками за спинки сидений, стоял позади них. Хладнокровный Лещ промолчал. Он сидел на сваленных в разъезжающуюся кучу мешках и что-то делал с одним из них — судя по блеску любовно отточенного лезвия, который Ржавый краем глаза уловил в зеркале заднего вида, препарировал на предмет установления содержимого. Ржавый аккуратно притормозил перед выездом на оживленную улицу, повертел головой из стороны в сторону и бросил машину в первый же наметившийся в плотном транспортном потоке просвет. Позади возмущенно засигналили; Ржавый пренебрежительно выругался и повернулся к Коже: — И что?.. — Не нравится мне это, — глядя перед собой на дорогу, сообщил Кожа. — Про снайпера базара не было… — И что? — стараясь успокоить не столько его, сколько себя, с напором повторил Ржавый. — Нам никто докладывать не обязан. Ну снайпер… Зато тачка стала в нужное время и в нужном месте… — Баксы, — неожиданно донесся из глубины железного кузова изумленный голос Леща. — Бля буду, пацаны, полные мешки зеленых вражеских тугриков! И все — сторублевками… На глаз лимона два наберется, век воли не видать. Забыв о зеркале, Ржавый повернул голову назад и увидел Леща, который, широко расставив ноги, сидел прямо на подпрыгивающем железном полу и держал в каждой руке по увесистому бумажному бруску. Бруски имели характерный серовато-зеленый оттенок, и даже в полумраке кузова было заметно, что обычно невозмутимая физиономия Леща приобрела примерно тот же цвет, а в придачу к цвету — совершенно обалделое выражение, как будто его только что сильно хлопнули по голове пыльным мешком. — Липа? — предположил Ржавый и, повинуясь короткому толчку локтем, вновь сосредоточил внимание на дороге. — Не похоже, — пошуршав извлеченной из пачки купюрой, с сомнением ответил Лещ. — Если даже липа, то экстра-класса… Да нет, меня не проведешь, я левые баксы за версту носом чую. Настоящие, братва! — Опаньки! — обрадовался туповатый Рыло. На него никто не обратил внимания.